Так, к весне 1571 г. стало известно, что крымцы готовят большой набег. Пять земских полков и один опричный встали на берегах Оки. Побыв некоторое время с войсками, царь отъехал в глубь страны. Историки не преминули вслед за Курбским и иностранцами обвинить царя в трусости. «Царь бежал, — причитает Карамзин, — в Коломну, оттуда в Слободу, мимо несчастной Москвы; из Слободы к Ярославлю, чтобы спастися от неприятеля, спастися от изменников…». Еще больше интересных и, главное, одному ему известных подробностей приводит Горсей: «Когда враг приблизился к великому городу Москве, русский царь бежал в день Вознесения с двумя сыновьями, богатством, двором, слугами и личной охраной в 200 ООО стрелков».
Опять мы видим противоречия в данных историков. Если у Карамзина царь «бежит» мимо Москвы, то у Горсея из Москвы — с казною, придворными и детьми. И почему отъезд Иоанна из столицы ставится ему в вину? Никому не приходит в голову обвинять в трусости Великого князя Георгия, бежавшего из осажденного Батыем Владимира на Сить для сбора войск. А там последствия были гораздо тяжелее: не только полная гибель города со всеми гражданами, но и 240-летнее татарское иго. Однако что для Георгия историки считают государственной необходимостью, то для Иоанна Грозного, по их мнению, — преступная трусость.
В реальности же дело происходило так: в начале мая 1571 г. разведка доложила, что. татар не видно и набег, скорее всего, откладывается. Поэтому царь счел возможным 16 мая вернуться в столицу. Иоанн не знал, что в это время от 120 до 200 тысяч крымцев уже подходили к границе Руси. Но шли они не привычной дорогой, а тайными путями, в обход сторожевых застав. Их вели знатные изменники под предводительством Кудеяра Ти-шенкова.
23 мая — через неделю после отъезда царя! — Дев-лет-Гирей неожиданно вышел к Оке и переправился там, где его не ждали, в неохраняемом месте, причем «благодаря тайным осведомителям» — высокопоставленным изменникам в русских рядах. Об измене говорит и то, что пока татары переправлялись, русское войско, пять земских полков — 120 ООО человек — не сдвинулись с места и не пытались препятствовать переправе, ссылаясь на царский приказ не покидать предназначенных для охраны рубежей.
Только опричный полк под командой Я.Ф. Волынского встал на пути у татар. Но число смельчаков не превышало 6000 человек и они были просто сметены 100-тысячной Ордой. Дождавшись, пока татары закончат переправу и уйдут к Москве, земские храбрецы, так и не сделав ни единого выстрела, снялись с позиций и поспешно бежали в столице. Царь, узнав о случившемся и прекрасно понимая, что причиною такого положения дел является не только преступная халатность земских воевод Вельского и Мстиславского, но и прямая измена, был вынужден покинуть Москву и, уж конечно, не с двумя сотнями тысяч, а хорошо если с двумястами опричниками. Для организации обороны города царь оставил весь резерв во главе с М.И. Вороным-Волынским.
Земские полки, бежавшие от Оки, вместо того, чтобы встретить врага в чистом поле, поспешно сели в осаду среди деревянных московских посадов. На другой день,
24 мая, татары зажгли предместья. Пожар был ужасен. Армия погибла в огне, воевода И.Д. Вельский задохнулся в подвале дома, где пытался спрятаться, комендант Москвы Вороной-Волынсков сгорел, самоотверженно пытаясь спасти опричный двор. Татары, переловив разбегавшихся из пламени жителей, ушли восвояси.
Карамзин и иноземные мемуаристы объявили о 800 тысячах погибших и о 150 тысячах пленных. Цифры совершенно несуразные, даже если предположить, что в Москву собралось все окрестное население. Сами крым-цы, сообщая о победе своим союзникам Сигизмунду и Курбскому, писали о 60 000 убитых и таком же количестве пленных. Сразу же после набега были казнены князь М. Черкасский, не сумевший провести в срок мобилизацию всех опричных войск для отпора крымцам, и князь В.И. Темкин-Ростовский, ответственный за организацию обороны столицы. Князь Мстиславский, письменно признавший свою ответственность за поражение, был прощен благодаря ходатайству митрополита Кирилла.
Как руководитель, Иоанн сделал верные выводы из поражения 1571 года. Комиссия М. Воротынского разработала эффективный план защиты южных рубежей, в соответствии с которым «в 70-х годах XVI века правительство обставило степь цепью острогов… и под ее защитой крестьяне осмелились вторгнуться в области, бывшие доселе вотчиной кочевников». Засечная черта представляла собой мощный комплекс оборонительных сооружений, протянувшихся на сотни километров в длину, и состояла из крепостей, острогов, сторожевых башен, валов, рвов, засек и прочих инженерных сооружений того времени, защитивших территорию государства от неожиданных нападений татарской конницы. Некоторые валы достигали в высоту 15 метров (пятиэтажный дом). По грандиозности эту Засечную черту можно сравнить с Китайской стеной. Только выполнена Великая Русская стена была из земли и дерева, и потому до сегодняшнего дня от нее сохранились лишь незначительные фрагменты.
Грозный царь, реформировав оборону южной границы, преподнес землепашцам поистине царский подарок — плодороднейшие черноземные степи, а также (и это еще важнее!) избавил людей от страха перед татарским рабством, за что народ поминал его добрым словом не одно десятилетие. С того времени сила крымской орды стала убывать, а созданная царем Иоанном и его соратниками система обороны прослужила России более ста лет — до Петра I.
Но Грозный в качестве талантливого государственного деятеля совсем не устраивал его «биографов». Они творили образ деспота на троне и в соответствии с такой задачей интерпретировали все его действия.
В 1580 г. царь провел полицейскую операцию, положившую конец благополучию немецкой слободы. Враждебные России зарубежные силы тут же воспользовались этим для очередной пропагандистской атаки на Грозного. Так, например, одиозный померанский историк пастор Одерборн описывает события в мрачных и кровавых тонах: по его словам, царь, оба его старших сына Иван и Федор (святой благоверный царь Феодор Иоаннович, канонизирован Русской Православной Церковью), опричники, все в черных одеждах, в полночь ворвались в мирно спящую слободу, убивали невинных жителей, насиловали женщин, отрезали языки, вырывали ногти, протыкали людей добела раскаленными копьями, жгли, топили и грабили. Правда, поляк Валишевский считает, что данные лютеранского пастора абсолютно недостоверны. Надо добавить, что Одерборн писал свой пасквиль в Германии, очевидцем событий не был и испытывал к Иоанну ярко выраженную неприязнь за то, что царь не захотел поддержать протестантов в их борьбе с католическим Римом.
Совсем по-иному описывает это событие француз Жак Маржерет, много лет проживший в России: «Ливонцы, которые были взяты в плен и выведены в Москву (не те ли, которых «забили» железными палками? — 5.М.), исповедующие лютеранскую веру, получив два храма внутри города Москвы, отправляли там публично службу; но в конце концов, из-за их гордости и тщеславия сказанные храмы… были разрушены и все их дома были разорены. И, хотя зимой они были изгнаны нагими, в чем мать родила, они не могли винить в этом никого кроме себя, ибо… они вели себя столь высокомерно, их манеры были столь надменны, а их одежды — столь роскошны, что их всех можно было принять за принцев и принцесс… Основной барыш им давало право продавать водку, мед и иные напитки, на чем они наживают не 10 %, а сотню, что покажется невероятным, однако же это правда».
Подобные же данные приводит и немецкий купец из города Любека, не просто очевидец, но и участник событий. Он сообщает, что хотя было приказано только конфисковать имущество, исполнители все же применяли плеть, так что досталось и ему. Однако, как и Маржерет, купец не говорит ни об убийствах, ни об изнасилованиях, ни о пытках.
Но в чем же была вина ливонцев, лишившихся в одночасье своих имений и барышей?
Генрих Штаден, не питающий любви к России, сообщает, что русским запрещено торговать водкой и этот промысел считается у них большим позором, тогда как иностранцам царь позволяет держать во дворе своего дома кабак и торговать спиртным, так как «иноземные солдаты — поляки, немцы, литовцы… по природе своей любят пьянствовать». Данную фразу можно дополнить словами иезуита и члена папского посольства Дж. Паоло Компани: «Закон запрещает продавать водку публично в харчевнях, так как это способствовало бы распространению пьянства». Таким образом, становится ясно, что ливонские переселенцы, получив право изготовлять и продавать водку своим соотечественникам, злоупотребили своими привилегиями и «стали развращать в своих кабаках русских».