Когда такое решение было принято, атаману Каледину была направлена телеграмма. Тот собрал 29 января Донское правительство и сообщил, что на фронте осталось всего 150 штыков. Предложив министрам подать в отставку, генерал от кавалерии застрелился, написав перед смертью письма Корнилову и Алексееву. В сохранившемся письме к Алексееву атаман предупреждал генерала, что и того может постигнуть такая же судьба, если от него откажутся подчиненные ему войска.

Смерть атамана Донского казачьего войска на некоторое время всколыхнула Дон. Казаки, прежде всего старики, заявили, что их долг отстоять область от большевиков. В Новочеркасск тысячами стекались станичники. Однако чиновники войскового штаба оказались не готовыми принять, разместить, накормить такое количество людей. Подъем прошел, и казаки стали разъезжаться по станицам и хуторам.

Перед оставлением Ростова Корнилов распорядился взять в армейскую казну ценности ростовского отделения Государственного банка. Алексеев, Романовский и Деникин уговорили его не делать этого, чтобы не бросать тень на Добровольческую армию. Тогда командующий приказал передать деньги Донскому правительству. Но в ходе оставления Ростова это распоряжение не было выполнено.

Поздно вечером 9 февраля основные силы Добровольческой армии сосредоточились в станице Ольгинской. Силы армии состояли из Корниловского ударного полка, Георгиевского полка, трех офицерских батальонов, юнкерского батальона, Ростовского добровольческого полка из учащейся молодежи Ростова, двух кавалерийских дивизионов, двух артиллерийских батарей, морской роты, инженерной роты, чехословацкого инженерного батальона, дивизиона смерти Кавказской дивизии и нескольких партизанских отрядов. В своем большинстве это были только офицерские, командные кадры.

В Ольгинской генерал Корнилов провел реорганизацию Добровольческой армии, стремясь сделать ее мобильной и более боеспособной. Вся добровольческая пехота сводилась в три полка: Офицерский генерала С.Л.Маркова — 750 человек, Партизанский генерала А.П.Богаевского — около 1 ООО человек и Корниловский ударный теперь уже полковника М. О. Неженцева — тоже около 1 000 человек. Армейская кавалерия объединялась в четыре отряда, которые насчитывали немногим более 800 всадников. Создавался артиллерийский дивизион в составе десяти орудийных расчетов. Штатским лицам Корнилов приказал оставить армию.

Такая реорганизация ликвидировала отдельные батальоны и роты. Командиры батальонов переходили на положение ротных. Генерал-лейтенант Марков, бывший начальник штаба фронта стал полковым командиром. Полковники командовали взводами.

Из 3 700 бойцов Добровольческой армии 2 350 были офицерами. Среди них 36 генералов и 242 штаб-офицера, из которых 24 числилось за Генеральным штабом. Кадровых офицеров, то есть тех, кто получил офицерское звание до первой мировой войны, насчитывалось всего 500 человек. Офицеров военного времени, то есть получивших офицерское звание в ходе первой мировой войны, было 1 848 человек. Из них — штабс-капитанов — 251, поручиков — 394, подпоручиков — 535, прапорщиков — 668, в том числе произведенных из юнкеров. Почти все офицеры-добровольцы были фронтовиками, награжденными боевыми орденами.

В составе Добровольческой армии, выступавшей в «1-й Кубанский поход», было свыше тысячи юнкеров, студентов, воспитанников кадетских корпусов и гимназистов старших классов. У подавляющего большинства из них отцы воевали на фронтах первой мировой войны, а сами они мечтали со временем стать кадровыми офицерами русской армии.

В первоначальном составе Добровольческой армии насчитывалось всего 235 нижних чинов — унтер-офицеров и рядовых, последних — 169 человек. Это свидетельствовало о том, что у белого движения не было тогда какой-либо поддержки в простом народе. И еще тем, что Корниловский ударный полк, солдатский, понес большие потери в людях.

До недавнего времени в отечественной историографии существовала точка зрения о том, что офицерство Добровольческой армии с точки зрения его социального происхождения и имущественного положения относилось к помещикам и капиталистам. Добровольческая армия называлась «буржуазно-помещичьей», а входившие в ее состав «люди знали, за что они дрались», ибо «они не могли смириться с тем, что рабочие и крестьяне отняли у них и их отцов земли, имения, фабрики и заводы».

Историк А. Г. Кавтарадзе в своем исследовании указывает, что на основании изучения послужных списков 71 генерала и офицера — организаторов и видных деятелей Добровольческой армии, участников «1-го Кубанского похода» к помещикам можно отнести только четырех человек. У 64 человек — 90 процентов — никакого недвижимого имущества, родового или благоприобретенного, не имелось. У двух человек из этого списка имущественные данные в послужных списках отсутствовали.

Совершенно очевидно, что имущественное положение у основной части участников «1-го Кубанского похода» — офицеров военного времени, юнкеров, воспитанников кадетских корпусов и гимназистов старших классов было еще более скромным.

Что же касается социального, классового происхождения, то из 71 человека старшего командного состава Добровольческой армии, уходившей из Ростова на Кубань, потомственными дворянами по происхождению были 15—21 процент, личных дворян, полученных в основном за фронтовые заслуги и боевые награды, — 27 человек, или 39 процентов. Остальные старшие офицеры-добровольцы происходили из мещан, крестьян, были сыновьями мелких чиновников и простых солдат.

Сам Лавр Георгиевич Корнилов называл себя сыном простого крестьянина-казака. Генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев происходил из семьи солдата сверхсрочной службы. Антон Иванович Деникин был сыном армейского майора. Полковник Генерального штаба И. Ф. Патронов — из крестьян...

Обозы комплектовались в большой спешке — лошадей и повозки покупали у местного населения с большим трудом и за высокие цены. Крестьяне не хотели брать денежные ассигнации бывших правительств, предпочитая обменивать лошадей, скот, хлеб, фураж за промышленные товары. То есть они предпочитали натуральный обмен.

В казне Добровольческой армии, которой ведал генерал Алексеев, имелось лишь 6 миллионов кредитными билетами и казначейскими обязательствами. Этих средств было явно мало для содержания немногочисленной белой армии. Прибегать к насильственным реквизициям ее командующий запретил. Он думал о будущем и старался сохранить у простых людей порядочный облик добровольцев.

В 12 часов дня 13 февраля в станице Ольгинской состоялось последнее совещание перед тем, как выступить в поход. Присутствовали генералы Корнилов, Алексеев, Деникин, Романовский, Лукомский, Марков, Попов — походный атаман Донского казачьего войска, несколько строевых офицеров, приглашенных командующим.

Корнилов, поддержанный Алексеевым, высказался за поход на Кубань, где рассчитывал получить поддержку от казачества и продолжать борьбу с большевиками в области, хорошо обеспеченной провиантом и путями сообщений.

Генерал Лукомский высказал большие сомнения в правильности выбора походного маршрута: «При походе на Екатеринодар нужно будет два раза переходить железную дорогу — около станций Кагальницкой и Сосыка. Большевики, будучи отлично осведомлены о нашем движении, преградят нам путь и подведут к месту боя бронированные поезда. Трудно будет спасти раненых, которых будет, конечно, много. Начинающаяся распутица при условии, что половина обоза на полозьях, затруднит движение. Заменить выбивающихся из сил лошадей другими будет трудно».

Лукомский поддержал предложение генерала Попова, звавшего добровольцев вместе с белыми донцами уйти в район Зимовников, где можно было перезимовать. Однако Корнилов не согласился: Зимовники не позволяли Добровольческой армии расположиться монолитно, что давало красным войскам возможность уничтожить ее по частям. Командующий оказался непоколебим в выбранном решении: поход на кубанскую столицу Екатеринодар не отменялся.

Остатки казачьих войск генерала Каледина под командой войскового походного атамана П. X. Попова — полторы тысячи человек с пятью пушками и сорока пулеметами — ушли в Сальские степи. Здесь они отдохнут, переменят конский состав, пополнят обозы и вскоре возобновят боевые действия.