— И что тогда?

— Тогда я спрашиваю у них: «Разве я похожа на человека, который играет на волынке?»

— Твой папа считает, что да.

Я была далека от любви к волынке, однако от некоторых песен, сыгранных господином Макферсоном, у меня на глаза наворачивались слезы.

— А еще он считает, что американцам в драках надо больше бодаться. Это платье тебе идет, только, кажется, ткани на него слегка пожалели. А украшения настоящие?

На мне были ожерелье и сережки их красных камней — подарок Иэна.

— Понятия не имею. Поможешь мне сделать прическу? — Я протянула ей заколку.

Мерседес извлекла из своего инструмента долгий грозный вой.

— Прости, но я не знаю, как обращаться с прямыми волосами. Они слишком скользкие. Подожди-ка минутку.

Подойдя к стоявшему в прихожей шкафу, Мерседес принялась шарить по нижним полкам. Потом вытащила какую-то картонную коробку и протянула ее мне.

— Mi mami[43] постоянно дарит мне это. Все еще надеется, что я начну одеваться более женственно.

— Скажи ей, что я люблю тебя такой, какая ты есть.

В коробке оказался целый арсенал принадлежностей для ухода за собой. Я взяла электрические щипцы и с их помощью завила целую кучу кудряшек, которые потом собрала на макушке. Сунув ноги в высокие босоножки с ремешками, я объявила:

— С этой прической и на таких каблуках я чувствую себя очень высокой. Такой высоченной, что даже могу достать какую-нибудь вещь с самой верхней полки. Как я выгляжу? Очень длинная?

— Хорошо, но ты все равно коротышка. — Мерседес в моде не разбиралась.

Я как раз накладывала второй слой туши, когда приехал Иэн. На нем были один из его великолепных костюмов и белоснежно-белая рубашка. Я не сомневалась, что где-то в подземелье заточен портной, который шьет для него сутки напролет. Иэн поцеловал меня в щеку, и я снова ощутила едва уловимый аромат его пряного лосьона после бритья. Для меня этот запах ассоциировался с заставленной старыми книгами библиотекой, камином, кожаной мебелью и табаком. Я вспомнила те моменты, когда Иэн снимал с меня одежду и гладил мое обнаженное тело.

Представляя Иэна Мерседес, я слегка опасалась, что он склонится над ее рукой и скажет: «Enchante».[44] Однако он сразу же раскусил мою подругу и просто пожал ей руку.

Болтая с Мерседес, он расспрашивал ее о клубе, со знанием дела интересовался хорватской народной музыкой, кубинским соном и гавайским стилем игры на гитаре.

— Мне очень понравилась твоя подруга, — сообщил Иэн, когда мы вышли из дома. — Она напоминает безупречно взятую ноту, правда?

— Ты крайне проницателен, Иэн Дюшарм.

— Я бы рассказал, насколько ты хороша сегодня, если бы не боялся, что меня уличат во флирте.

Вообще-то я люблю флиртовать. В такие моменты я чувствую себя Барбарой Стэнвик,[45] которая в старых черно-белых фильмах то и дело выдавала умные реплики, завлекающие мужчин. Но поскольку мне было ясно, с каким хищником придется иметь дело, сорить репликами я не собиралась.

Гоночный «Ягуар», зеленый и блестящий, стоял на другой стороне улицы. Иэн открыл мне дверцу.

— Иэн, а кто такой Уиллем Данлоп и почему он имеет такое значение для семейства? — спросила я, когда мы тронулись с места.

— Просто отвратительный старикан. — Иэн ловко объезжал загруженные перекрестки. Он вообще всегда вел машину так, будто любая дорога была ему знакома. — Руководит бессмысленными вампирскими обрядами, причем, судя по всему, выгоды от этого больше ему, а не другим. — В отличие от ближайших родственников Эдны Иэн не стеснялся называть себя вампиром.

— Он священник или епископ?

— Дорогая моя, вампиризм — это болезнь, а не религия, — с улыбкой возразил он. — Я бы назвал его историком и любителем обрядов. Семьи Сэма и Уинни уважают Уиллема гораздо больше, чем это необходимо.

— Как ты узнал тогда, что я стояла за оградой?

Иэн хмыкнул.

— Любая умная и любознательная девушка стала бы шпионить, разве не так? Открой бардачок и достань мой портсигар. Там есть кое-что для тебя.

В бардачке обнаружилась тонкая золотая коробочка.

— Я не курю и понятия не имела, что у тебя есть такая привычка.

— Я курю только тогда, когда мне необходим предлог, чтобы удалиться. Никотин не вызывает у меня привыкания.

Что-то подобное я уже слышала. Ослабив зажим, я открыла портсигар и увидела две пуговицы от своего платья.

— Ха, ха, ха, Иэн! — Я опустила пуговицы в свою сумочку и положила золотой портсигар на место, в бардачок. — По мнению Освальда, между мной и тобой что-то есть — он судит по той одежде, в которой я пришла на полночный полдник к Эдне.

— Он чувствует неизбежное. Выходит, у вас была любовная ссора?

— Как ты знаешь, я по-настоящему, безумно и бесконечно влюблена в Освальда. Наверное, я должна была вернуть тебе все подарки. Они прекрасны, спасибо тебе, но…

— Дареное не возвращают. Это ожерелье тебе очень идет. Мне нравится думать, что у тебя под кожей по венам бежит кровь такого же оттенка, как эти камни.

— Моя кровоточащая плоть — чудное зрелище! — поддразнила я. — Знаешь, Иэн, я понять не могу, зачем я тебе нужна.

— Да, знаю.

— Ты можешь найти себе кучу потрясающих или богатых женщин, а можешь — и потрясающих, и богатых.

— Они у меня есть.

— Имей в виду, мне хватает уверенности в себе, — заметила я. — Мне приятно считать, что я обладаю целым рядом поразительных качеств, а моя девичья наивность наверняка прельщает такого распутника, как ты.

— Ты говоришь так, будто я мечтаю похитить тебя из женской школы при монастыре. — Иэн расплылся в озорной улыбке. — Я же сказал, почему ты меня восхищаешь. Уже не помнишь?

Конечно же, помню. Он сказал, что мой вкус — это как жить, умереть и опять ожить; его определение кажется мне одновременно зловещим и загадочным.

— С трудом припоминаю ту извращенскую чепуху, которую ты выдал однажды.

Он рассмеялся, а потом вполне серьезно заявил:

— Милагро, я прекрасно знаю, кто ты есть на самом деле, а другие пусть строят догадки.

Мы подъезжали к церкви. Некоторые гости уже заходили внутрь через резные двери; вновь прибывающих на тротуаре поджидали парковщики.

— Для меня это звучит слишком фаталистично. Я верю в самоопределение.

— В таком случае — как ты оказалась среди нас?

— По простой случайности.

Он затормозил возле тротуара и вышел из машины. Парковщик сначала открыл мою дверь и помог мне выйти, а потом повернулся к Иэну. Тот, сложив ладонь чашечкой, отдал ему ключи и сказал:

— Спасибо тебе, дружище.

Я знала, что в руке он прячет щедрые чаевые для парковщика. Иэн ни для кого не жалел чаевых; это одна из причин, почему с ним так здорово куда-нибудь ходить.

Вампирам надо отдать должное — они умеют правильно распоряжаться наличностью.

В абсолютно современной церкви мы расположились с той стороны, где сидели гости невесты. В проходе уже стояли подружки невесты, большинство из которых оказались выпускницами ПУ. Они были в бледно-розовых платьях, шею каждой обхватывала нитка жемчуга, кожу украшал идеальный загap, а лица — аккуратненькие носики, и даже сотенок волос считался частью униформы — все девушки были медовыми блондинками. Когда Нэнси этого по-настоящему хотела, она могла идеально соблюсти каждую деталь.

Она шла к алтарю с очень серьезным выражением лица. Ее волосы были на тон золотистей, чем у подружек невесты, а платье — на тон бледнее. В своем платье из блестящей ткани с облегающим лифом и расшитой мелким жемчугом пышной юбкой Нэнси была похожа на сказочную принцессу.

Ее жених Тодд, который закончил ПУ на два года раньше нас, с чопорным видом стоял у алтаря. Он выглядел так, будто выполнял некую повинность — наверное, с таким лицом подают налоговые декларации или приходят на осмотр к проктологу. Я никогда не понимала, как Нэнси может испытывать страсть к человеку совершенно бесстрастному.

вернуться

43

Моя мамочка (исп.).

вернуться

44

Очарован (фр.).

вернуться

45

Стенвик, Барбара (урожд. Руби Кэтрин Стивенс) (1905–1990) — звезда американского кино 1930 — 1940-х гг.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: