— Кто такой Сайлас и кто этот пожилой кекс?
Гэбриел повертел в руках букет белых роз, которым я украсила стол.
— Пожилого кекса зовут Уиллем Данлоп, и большую часть времени он живет в Европе. По фамилии Сайласа ты уже наверняка догадалась, что он американец.[23] Он помощник Уиллема.
— Трупохранитель? — пошутила я и рассмеялась.
Вместо того чтобы посмеяться вместе со мной, Гэбриел сказал:
— Ни в коем случае нельзя говорить такое при других. Они странноватые, но имеют большое значение для нашей семьи.
Я пожала плечами.
— Так какое место в пищевой цепи занимает Уиллем?
— В какой еще пищевой цепи? У нас нет никакой пищевой цепи.
— Гэйб, пищевая цепь есть у всех. Будь ты моллюском, питающимся разной дрянью с речного дна, ты наверняка знал бы об этом.
Эдна бросила на нас сердитый взгляд из дверей кухни, поэтому Гэбриел взял меня за руку и повел дальше.
— Уиллем напоминает Шер — его уважают как высокопоставленную особу, но на вершине лучшей двадцатки он из-за этого вряд ли окажется.
— Шер наверняка надела бы какой-нибудь клевый парик, — возразила я, шагнув в ароматную кухню.
Год назад я прибыла на ранчо, имея в запасе всего один-единственный рецепт, который обычно пускала в ход на четвертом свидании, а также навык изготовления кесадильи. Эдна научила меня готовить все — от закусок до десертов, и обучение по-прежнему продолжается. Я очень люблю, когда приезжает Гэбриел, и мы готовим все вместе, в процессе наталкиваясь друг на дружку, призывая друг дружку на помощь и всей компанией снимая пробу.
Когда мы садились ужинать, я пережила потрясение, увидев, как Сайлас помогает Уиллему сесть во главе стола, на законное место Эдны. Я взглянула на Освальда, а потом мы оба уставились на Эдну. Ее глаза слегка сузились — не смотри я на нее так внимательно я этого и не заметила бы. Эдна собралась было сесть по правую руку Уиллема, но это место занял Сайлас.
На секунду окаменев, Эдна двинулась вдоль стола. Она взяла одно из блюд и протянула его Уиллему.
— Помидоры с базиликом и чесноком, заправленные бальзамическим уксусом, — сухо предложила она.
Яйцеголовый поморщился. Открыв свой безгубый рот, он продребезжал:
— Мы не употребляем пищу низших земель.
— Низших земель? — переспросила я.
— Италии, Греции, Африки, Центральной и Южной Америки — всех южных стран, которые поклоняются солнцу, — пояснил он.
— И с Таити? — не унималась я. — И с Канаров? И из Сан-Диего?
— Совершенно верно, — заявил Уиллем, качнув своей башкой.
— Но почему вы так не любите пищу «низших земель»? — удивилась я. — Как можно не любить картошку?
— Из-за солнца ли, из-за еды ли, но народам низших земель недостает остроты ума, — раздраженно произнес Уиллем, бесцеремонно прервав мои тоскливые воспоминания о том, как abuelita[24] кормила меня нежной картошкой и теплой кукурузной тортильей. — Их литература, наука и искусство вторичны.
Другие гости хранили молчание. Я чувствовала, как Освальд сжимает мое бедро под столом, словно умоляя: «Малышка, не начинай, пожалуйста».
— Я потрясена тем, как мощно и основательно вы развенчали все достижения так называемых низших земель, — заявила я. — Как вы пришли к подобному умозаключению?
— Умозаключению? — рявкнул Уиллем. — Это не просто умозаключение, это факт. Вам, посторонней, уроженке низших земель, не дано это понять.
— А я попробую, — холодно улыбнувшись, парировала я.
Он должен знать, что при желании я могу ринуться в бой, поэтому отводить взгляд я не собиралась.
Лицо Сайласа приняло растерянное выражение.
— Уиллем, — умиротворяющим тоном проговорил он. — Милагро впервые с-слышит о наших убеждениях.
— Да, но я схватываю на лету и врубаюсь во все мгновенно, — заверила я. — Только подкиньте мне пару аргументов в пользу вторичности низших земель.
— Вы просто урод. Вы никогда не сможете понять ни нашу жизнь, ни нашу философию, — заявил Уиллем.
В какой-то момент я даже подумала, целесообразно ли будет влепить пощечину этому шизнутому старикашке прямо здесь, за столом. Но потом пнула ногу Освальда. Это ведь его дом, а я его девушка.
Освальд открыл было рот, но сказать так ничего и не успел, потому что раздался голос Сайласа:
— Филос-софия — с-слишком мрачная тема для такого радос-стного с-события. Давайте лучше поговорим о нашей молодой и с-счастливой с-семье. — Он поднял бокал и провозгласил, обращаясь к Уинни и Сэму: — От всей души желаю вам с-счастья.
Я восхищалась тем, с каким изяществом Сайлас перевел разговор на более безопасную тему. И порадовалась возможности выпить за друзей.
После этого поднялся отец Сэма и объявил:
— Я хочу выпить за нашего дорогого гостя Уиллема и поблагодарить его за то, что он приехал благословить нашу красавицу внучку. — Подняв бокал, отец Сэма заключил: — За Уиллема.
У меня не было ни малейшего желания поддерживать тост за яйцеголового, поэтому я просто чуть наклонила бокал и сделала вид, что пью.
Родственники делились историями о детях и собственном детстве. Они говорили с таким нарочитым оживлением, будто надеялись, что анекдоты из жизни детского сада заставят нас позабыть о высказываниях Уиллема.
Несмотря на то что их байки мало чем отличались от историй других представителей того же поколения, я слушала их очень внимательно. Мне всегда нравилось узнавать о том, как другие люди живут в нормальных семьях. Но и это не помогало, потому что веки мои отяжелели. День был длинным, и я страшно устала.
Когда ужин подошел к концу, я извинилась и пожелала спокойной ночи тем, кто сидел по соседству. Одним из них был Уиллем.
Он наклонился ко мне.
— Почему же вы не умерли? — спросил он так, будто бы и в самом деле был озадачен.
— Думаю, я просто упрямая, — предположила я.
— Поперечная, я бы сказала, — ухмыльнувшись, уточнила Эдна.
Я даже и думать не хотела, что мне придется сносить идиотизм Уиллема еще хотя бы пять минут.
— Простите меня, пожалуйста, — снова извинилась я. — Приятно было с вами познакомиться, но я немного устала. Не до смерти, конечно. Просто устала.
Я поцеловала Эдну в щеку. Отстранившись от нее, я заметила, что из другого конца комнаты на меня смотрит Эвелина.
Когда я выходила из кухни, за моей спиной послышались шаги. Освальд положил руку мне на плечо.
— Уиллема все очень уважают, — сказал он, когда мы вышли на улицу.
— Я так и поняла, но он хрен моржовый, — отозвалась я. Мы брели через поле. — Почему же ты не встал на мою защиту?
— Я понадеялся, что как-нибудь обойдется. Ведь до этого момента все было идеально.
— Он назвал меня уродом! — начала кипятиться я.
Освальд рассмеялся.
— А ты и есть урод, но только в самом лучшем смысле этого слова. Его бесит, что ты устойчива к нашему заболеванию.
— М-м-м. — Возмущение по поводу того, что Освальд не стал отстаивать мою честь, немного поутихло. — А ты не хочешь вернуться и пообщаться со своими родителями?
— Я потом пообщаюсь с ними. Здорово, что ты нашла общий язык с мамой.
Это замечание просто потрясло меня.
— Ты думаешь, я ей нравлюсь?
— Абсолютно уверен. — Он привлек меня к себе и добавил: — Давай откроем бутылку шампанского и устроим модный показ нижнего белья.
— Освальд, — сказала я, остановившись в темноте.
— Да, Милагро?
— Спасибо, что пошел со мной.
— Да хоть на край света, малышка.
Глава третья
На укyc и цвет товарищей нет
Если на следующее утро я и оделась лучше, чем накануне, то лишь потому, что у меня была новая одежда, а вовсе не для того, чтобы произвести впечатление на вампиров. Поймав себя на том, что в моей голове всплыло слово «вампиры», я быстренько загнала его в самый замшелый уголок своего мозга и принялась натягивать на себя розовые капри, белую блузку с завышенной талией, а потом дополнила все это длинными сережками. Я никак не могла придумать, что же сделать с волосами, и поэтому просто оставила их распущенными, понадеявшись, что день не будет слишком ветреным.