— Короче, — сказал я, — что ты предлагаешь мне сделать с этим портретом?

— Я считаю, что его нужно вернуть туда, откуда он пришел, то есть выбросить в море.

— Вот как? А если это действительно ценное произведение искусства? Тебе не кажется, что это варварство, взять и выбросить его в море. Может, стоит сначала показать его специалистам?

— Я думал об этом, — вздохнув, сказал он. — Но Бартоломео утверждал, что этот портрет воплощение зла. Он, конечно, был немного чокнутый на религии, но не настолько, чтобы просто придумать такое. И ведь действительно с ним случилось ужасное несчастье и совершенно необъяснимое, кстати.

— Да ведь понятно, что это всего лишь совпадение. И, между прочим, тебе легко говорить, выбрось портрет. А если он и вправду стоит больших денег? Это моя единственная надежда получить деньги на учебу. У тебя обеспеченная семья, за тебя платят, а что прикажешь делать мне? Всю жизнь оставаться простым рыбаком, потому что вам с Бартоломео что-то почудилось?

Это проняло его, он смутился и задумался.

— Хорошо, я тебя понимаю, — через некоторое время сказал он. — Давай сделаем так. Ты мне покажешь портрет. Я сам посмотрю, может ли он быть действительно воплощением зла, или это всего лишь фантазии Бартоломео. Он ведь у тебя дома? Давай вернемся к тебе и посмотрим на него.

Ну, вот, час от часу не легче. Да если он только увидит с какой дьявольской ненавистью взирает этот нарисованный парень на мир божий, он не оставит его в деревне ни на минуту. Но деваться мне было некуда и пришлось согласиться. Стремясь выгадать время, я только сказал, что сначала схожу в аптеку, так как отец ждет лекарство.

— Ну, конечно, — согласился в свою очередь он. — Только я подожду тебя здесь. Пока ты сходишь, я хоть окунусь, и буду ждать тебя на пляже.

Мы действительно дошли до места, которое в нашей деревне все называли пляжем. Здесь было самое лучшее дно, и деревья подступали к самому берегу, давая густую тень. Сколько я себя помню, мы всегда прибегали сюда купаться. Возле самого берега стояла старая разбитая баржа. С нее было очень удобно прыгать в воду, и за день мы успевали раз по двадцать вскарабкаться на нее и спрыгнуть вниз. Вот и сейчас на ней толпились мальчишки, ожидая своей очереди взобраться на нос и после короткого головокружительного полета погрузиться в прохладное ласковое море.

Кивнув мне на прощание, и еще раз напомнив, что будет ждать меня, Энрико пошел вниз к берегу, а я направился дальше по дороге к центру деревни, где находилась аптека, отчаянно пытаясь придумать, как уговорить Энрико никому не рассказывать о портрете и дать мне возможность хотя бы оценить его. Но наша деревня небольшая, и я, конечно, ничего не успел придумать. Я еще немного потянул время в небольшом кафе, где выпил кока-колу, но так ничего убедительного и не придумал. По-видимому, мне все-таки придется расстаться с портретом, уныло подумал я и пошел назад к пляжу. Еще издалека я увидел, что там что-то случилось. Никто не купался в море, никто не бегал по песку. Все стояли возле разбитой баржи, и что-то обсуждали. Более того, народ бежал туда со всех сторон, и толпа все росла.

Неужели Энрико не выдержал и сейчас рассказывает всем, что это я виноват в смерти Бартоломео, испугался я. Тогда мне лучше туда не идти. Я нерешительно остановился, не зная, что делать. В это время мимо меня торопливо прошли две женщины. Они всхлипывали и причитали.

— Что там случилось? — не выдержав, спросил я у них.

— Несчастье, Энрико разбился, — коротко бросила одна из них мне на ходу.

— Не может быть, — вырвалось у меня. — Как это случилось?

Но женщины только махнули рукой и поспешили к пляжу. А я остался стоять, не в силах сдвинуться с места. Страшная правда мгновенно открылась мне. Портрет, это он убивал тех, кто хотел избавиться от него. Если смерть Бартоломео я еще мог считать случайностью, то теперь сомнений быть не могло.

Да, этот парень умеет себя защищать, невольно подумал я, и мороз пробежал у меня по коже. Что же теперь делать? По-видимому, этот портрет действительно убийца, от него надо избавиться, но я не могу этого сделать, потому что тогда он убьет меня. Получается, что я, наоборот, должен всячески заботиться о нем и оберегать от малейшей опасности. Так, лихорадочно размышлял я, получается, что пока я ничего не замышляю против него, я в безопасности. Да, и все остальные сейчас в безопасности, потому что теперь никто не знает о нем, а я уж точно никому не собираюсь ничего рассказывать.

Мимо меня снова пробежала группа людей к пляжу. Среди них были родители и братья Энрико. Видно, страшная новость уже дошла до них, они плакали и кричали. Люди все шли и шли мимо, а я все также нерешительно топтался на месте, не зная, что делать. Наконец, я решил, что, если я не пойду туда, это может показаться подозрительным, и лучше бы мне присоединиться к остальным. Я медленно побрел к берегу и подошел к толпе. Если вчера на берегу собралось много жителей нашей деревни, то сегодня уже в домах точно не осталось никого. Бросалось в глаза то, что люди были явно испуганы. Две смерти за два дня, шептались они, такого никогда не было в нашей деревне. И оба молодые здоровые парни, и погибли так нелепо, как это могло произойти?

Мне стало не себе, и я поспешил отойти от них, но когда я подошел к другой группе людей, мне стало еще хуже. Там какой-то мальчик взахлеб рассказывал, как погиб Энрико.

— Я как раз смотрел на баржу, когда это случилось, — испуганно говорил он. — Мне мама велела с младшего брата глаз не спускать, ну я и смотрел туда, где он был. А он полез на баржу, захотел спрыгнуть с нее. И я видел, как Энрико подошел к краю и хотел уже прыгать, как вдруг как будто бы зацепился за что-то, покачнулся и упал вниз. А там есть такой выступ сбоку, железный, он об него и стукнулся головой. А потом упал в воду и не выплыл. Все бросились туда, вытащили его, а у него вся голова проломлена, и кровь там везде, и, в общем, он уже был мертвый, — шепотом закончил он свой рассказ.

Ну, вот, опять зацепился, да что же это такое творится, негромко заговорили все. Да, за что же такое там можно было зацепиться?

— А я вам говорю, что зацепиться там было не за что, — не выдержав громко сказал Здоровяк Томазо. — Эта баржа стоит здесь столько, сколько я себя помню. Я сам с нее нырял, когда был мальчишкой, и все ныряли, и никогда ни с кем ничего не случалось.

— Верно, верно, — поддержали его остальные, — мы тоже прыгали с нее. Там абсолютно ничего нет, все гладко, мы тоже там были.

— А вот чего я еще никак не пойму, — задумчиво прибавил старый Риго, — это чего он вообще вдруг полез на эту баржу. Там только одни мальчишки прыгают. Никто из взрослых парней туда не лезет, а тем более такой серьезный парень, как Энрико и вообще никогда к ней не подходил.

— Да, точно, — снова заволновалась толпа. — Очень странно, что он вдруг решил прыгнуть с баржи. Это совсем не похоже на него.

— А я говорю, — продолжил Риго, воодушевленный общей поддержкой, — что здесь дело нечисто. Его что-то повело туда, чтобы он нашел там свою смерть. Вот и Бартоломео тоже вдруг решил еще зачем-то воды набрать. А зачем, когда он уже и катер мыть закончил. Так вот, это кто-то наложил какое-то проклятие на нашу деревню.

Я почувствовал, как у меня по спине поползли крупные капли пота. Слава богу, что никто из них не знает о портрете, иначе не сносить бы мне головы. А тут еще мать Энрико подняла голову, и, увидев меня закричала.

— Марио, Марио, как же это случилось? Он же к тебе пошел с утра, сказал, что ему нужно с тобой серьезно поговорить. Как же он очутился на пляже? А где же ты был, когда это случилось?

— Я пошел в аптеку купить лекарство для отца, а он остался ждать меня на пляже, — с трудом выдавил я из себя. — Я только сейчас вернулся…

Она, видно, совсем обезумела, потому что вдруг вцепилась в мою руку и снова закричала.

— О чем он хотел поговорить с тобой? Зачем он пошел к тебе?