Единственно правильным учением, вдобавок дарующим телесное бессмертие, устанавливается вера в «наипросвещеннейшего и бессмертного Еврея Иегову, Отца, Царя, Учителя и Мессию». Он же еще именовался «Незримый Богодух».
Однако с большой скорбью указывалось, что наш мир в большей части своей находится в ведении Дьявола. Оттого люди и смертны, ибо самая смерть создана Сатаной. И как только человек заслужить своими грехами полную любовь Дьявола, последний посылает за своим новым любимцем своего служителя — Смерть. Истинные же иеговиты живут вечно. Вот почему всякий умерший считается у иеговитов обманщиком и предателем и с трупом его обращаются, как с падалью.
Что же касается Иеговы, то Он отсутствует из Мира уже 6000 лет, но, не желая все же оставлять «без себя» людей, преемственно воплощается всегда в одном лице.
Впервые он с наибольшей полнотой воплотился 2600 лет назад в царе Мельхиседеке, которому некогда подчинился Авраам, а затем воплощался последовательно в Христе, Галилее, Кеплере, Копернике, Ньютоне и еще в каких-то неведомых мне ученых, фамилии которых были, очевидно, перевраны. Последним же воплотителем Иеговы оказался библейский пророк Илья, в свою очередь воплотившийся достаточно курьезно.
Помню, по крайней мере, что, дойдя до последнего «светоносца», я громко в тишине ночи расхохотался, что заставило стоявшего на вахте матроса подойти к окну моей каюты и укоризненно постучаться.
Тут я должен сказать, что вышеприведенное изложение иеговитской веры я взял не только из первой тетрадки, а и из последующих книжек, беспрерывно дававшихся мне для изучения. Я успел просмотреть восемь или девять таких поучений, но оказалось, что это еще не все. По словам моего «наставника», их было 32. А так как в Царицыне ему надо было сойти с парохода, он любезно поспешил познакомить меня с «наиважнейшими» сочинениями иеговитов.
В одной из таких наиважнейших брошюр я и узнал, кто является последним богоносцем. Его титул звучал прямо-таки великолепно:
«Я всемирный святитель. Разрушитель всех 666 адских христианств. Брат святых и пророков. Клеврет Ангелов, Херувимов и Серафимов. Артиллерии царя царей генералиссимус. Свет народам всей земли, диво дивное, чудо чудное, явленное Иеговой на сей планете — капитан Ильин».
Мои попытки узнать подробности о капитане Ильине ни к чему не привели. Я понял только, что он где-то за границей, кажется, во Франции и, по-видимому, существует на средства, посылаемые ему местными «светохранами», а эти, в свою очередь, от каждого прозелита получают десятую часть его заработка. После этого прозелит вносится в «Книгу Бессмертного Существования», в которой заодно, между прочим, отмечается, в каком именно месте на земном шаре новообращенный желал бы в «полном довольстве» провести свое телесное бессмертие. Оказалось, что многие избрали Палестину, другие Америку, третьи Новую Зеландию, а большинство почему-то предпочитало Самарскую губернию.
Не знаю, чему я был обязан доверием ко мне иеговитского миссионера — вероятно, тем, что внимательно слушал его и не возражал, — но только распрощались мы крайне дружески. Он даже предложил мне переписываться с ним, хотя осторожности ради не указал адреса, а только просил писать в Царицын «до востребования», такому-то.
Писать я ему не писал — с меня было вполне достаточно того, что я вычитал из его брошюр, — и, признаться, забыл о нем. Но во время войны приехавший из Варшавы знакомый случайно рассказал мне, что знавал в Варшаве одного капитана Ильина, который основал какую-то секту, был за это разжалован в солдаты и сослан в Сибирь, а из Сибири бежал за границу.
Вероятно, это и был «разрушитель 666 адских христианств, брат пророков и клеврет серафимов».
Агасфер
Я действительно начну с одного старинного итальянского астролога по имени Гвидо Бонати, который утверждал, что в 1223 г. он встретил человека, бывшего современником Христа…
Так начал мой сосед по скамейке, стоявшей у самого озера.
Откровенно говоря, у меня не было ни малейшего желания выслушивать эту навязанную мне лекцию, но я попался: необдуманный кивок головы и внимательный взгляд в сторону моего соседа мгновенно вдохновили его. Между тем, я очутился у озера вовсе не для того, чтобы с кем-нибудь беседовать.
Я пришел сюда наблюдать весеннее пробуждение природы, что я делал почти каждый день, на несколько часов покидая суетливый Берлин. В загородной тишине я как бы возвращался к склонностям своих молодых лет, когда я любил бродить по весенним дорогам, мимо пашен и лесов. На этот раз я был в пустынном Целендорфе и сидел — повторяю — на скамье перед озером, прислушиваясь, как в прибрежных деревьях весело гомозились птицы.
Внезапно, точно в самом деле из-под земли, показался сутулый старик, опиравшийся на грубую самодельную палку, напоминавшую посох. Пристально и недружелюбно он посмотрел на меня, сухо поклонился и сел рядом. Так просидел он неподвижно и молча минут десять, а затем подошел к озеру, собираясь стать на доску, изображавшую нечто вроде пристани для лодок.
Я давно заметил, что доска была гнилая, и она вряд ли выдержала бы тяжесть грузного старика.
— Будьте осторожны, — поторопился я предупредить его. — Доска гнилая.
Он обернулся, удивленно посмотрел на меня, словно я сказал нечто совершенно неуместное и — высокомерно улыбнулся.
— Мне бояться нечего, — заметил он беспечным тоном, но все-таки доской не воспользовался. Посмотрев вдаль, он вернулся к скамье, снова уселся и только тогда добавил: — Я не боюсь смерти.
Мне не хотелось поддерживать разговор, и я промолчал. Но, должно быть, на моем лице он успел уловить достаточное недоумение и поспешил объясниться:
— Я действительно не боюсь смерти, потому что знаю наперед, что она минует меня. По крайней мере, здесь.
Я презрительно подумал: «Астролог, составитель гороскопов?..».
И из вежливости спросил:
— Вы, вероятно, астролог? Или верите в астрологию?
— О, нет, — ответил он недовольно. — Избави Бог! Этим я не занимаюсь. Астрология — либо шарлатанство, либо ребячество. И то и другое мне совершенно чуждо. Но, чтобы у вас не оставалось недоумения от только что сказанного мною, я могу пояснить свои слова. Полагаю, это будет вам интересно.
Я кивнул головой.
Старик подумал немного, затем внимательно посмотрел на меня сумрачными глазами и начал рассказывать.
— Я действительно начну с одного старинного итальянского астролога по имени Гвидо Бонати, который утверждал, что в 1223 году он встретил человека, бывшего современником Христа. Этого человека, по его словам, звали Буттадеус, что значит «ударивший Господа». А получил он свое позорное прозвище за то, что, когда Христос шел на Голгофу, Буттадеус в фанатичной ярости приверженца старины ударил Его по лицу. И вот, за это Буттадеус будто бы был осужден на вечные скитания. Но я должен сказать, что это неправда. Это клевета. И прежде всего клевета на Самого Христа. Ибо кроткий Христос не мог быть столь мстительным и жестоким, чтобы обречь кого-то на вечную муку. И Данте поступил совершенно правильно, что в своей «Божественной Комедии» поместил обманщика Бонати в один из девяти кругов ада. Но все же неправда продолжалась много столетий, и много почтенных людей прибегали к этой лжи, чтобы вызывать сугубую жалость к Христу и ненависть к Его противникам. Так поступали английский монах Роджер Вендуэр, путешественник Ян Мехельн, епископ Шлезвитский Эйцен, Филипп Муске и другие. Даже такой ученый, как монах Сент-Альбанского монастыря Матвей Парижский, который любил говорить, что «лгать значит оскорблять Господа», — и тот прибегал к упомянутой небылице, переиначив имя Буттадеуса в Картафила, не замечая того, что это имя означает по-гречески «очень любимый». Как же может человек, осужденный Христом на вечную муку, называться «очень любимым»!.. Когда нравы становились более жестокими, уже недостаточно было рассказывать, что кто-то ударил Христа, пришлось снабдить этого дерзкого человека железной перчаткой. Но опять-таки: я утверждаю, что и это неправда. Дело обстояло не так, и можете мне поверить, что я лучше других знаю, как это случилось, потому что… потому что я и есть этот человек, именуемый Вечным Жидом. Вы меня слушаете?