За бельгийские доходы заплатило своими жизнями невероятное количество туземцев.
Р. Кейзмент оценил сокращение населения Конго за время бельгийского правления в 60 %.
Официальная правительственная бельгийская комиссия определила в 1919 г., что, со времен Стэнли, население Конго сократилось вдвое. Тоже подтвердил высокопоставленный чиновник Свободного Государства Конго Шарль Liebrechts. (Hochschild, p. 331).
Jan Vansina — современный специалист по антропологии из университета Висконсина — изучил огромное количество местных источников: записи священников, регистрировавших уменьшение общин, устные повествования, генеалогии. По его оценке, с 1880 по 1920 г., население Конго сократилось по меньшей мере наполовину. (Предисловие к Vangroenweghe. P. 10)
В 1924 население Конго, по официальной статистике бельгийских колониальных властей, насчитывало 10 млн чел. Они сообщали в Брюссель, что число туземцев постоянно уменьшается и однажды они могут исчезнуть. Речь шла не о проснувшейся совести, а об исчерпанной рабочей силе. «Опасность состоит в том, что наше туземное население однажды может коллапсировать и исчезнуть, — заявил комитет колониального законодательного органа Congres nacional colonial. — Мы стоим перед своего рода пустыней». (La question sociale au Congo: Rapport au comite du congres colonial nacional, Bruxelles, 1924. P.7.)
Полагаю, что в случае победы гитлеровцев над СССР, о чем так мечтали Минкин и Ко, к годам 1955–1960, перед европейскими хозяевами встал бы такой же вопрос. Собственно, практика бельгийских колонизаторов и стоящих за ними западных финансово-промышленных групп в Конго ничем не отличалась от практики Третьего Рейха на территории СССР.
Гибель населения Конго было результатом сожжения деревень, голодной смерти заложников, гибели беженцев в болотах и джунглях, исполнения приказов на уничтожение.
Но при том, в отличие от гитлеровцев, бельгийцы в глазах мировой общественности остались чистыми, хорошими, демократичными.
Сокращение туземного населения продолжалось и после отмены правления Леопольда в ноябре 1908 г., хоть и меньшими темпами. Стали меньше жечь деревень, захватывать в заложники женщин и детей, не было уже официального отрубания рук. Это было связано не с наступлением гуманизма, а с постепенным переходом от сбора каучука в лесах к каучуковым плантациям — обрубание побегов всё-таки сделало свою роль.
Однако на уцелевших туземцев был наложен поголовный налог и, чтобы выплачивать его, они пошли работать на плантации каучука, хлопка, на производство пальмового масла. Впрочем, помимо такого «экономического принуждения», по-прежнему масштабно применялось и военно-административное.
Разрушались деревни, земли которых должны были отдать под каучуковые плантации. Продолжался увод работоспособных туземцев на плантационные работы или на использование в качестве носильщиков. Если где-то не было железных дорог и шоссе, то спины и ноги негров заменяли паровозы, вагоны, а также гужевой и вьючный транспорт.
Особенно широко принудительные работы применялись в годы I Мировой войны. Только в 1916 одна из восточно-конголезских областей с населением в 83,5 тыс. взрослых мужчин дала более 3 миллионов рабочих дней носильщиков. Несколько тысяч из них погибло из-за истощения или инфекций.
Ядром колониальной системы после I Мировой стала добыча минеральных ресурсов в интересах крупного западного капитала. Началось производство меди, золота, олова. От прибылей компаний туземцам не доставались ничего. А вот «рациональную организацию труда» они изведали в полном объеме. И в индустриальном секторе применялись свирепые наказания. Например, горнодобывающие управление в Мото на Уеле официально имело право на использование бегемотового кнута. Так за первую половину 1920 г. только по работникам этого золотодобывающего предприятия было нанесено 26 579 ударов кнутом (всё подсчитано). На каждого полностью занятого — по 8 ударов.
Труд в индустриальном секторе имел принудительный характер, хотя формально шла вербовка. Проходила она так. Представитель фирмы с солдатами или наемниками являлся к вождю деревни, дарил ему подарки и объявлял о числе требуемых рабочих — обычно в два раза больше чем надо, с учетом предполагаемого бегства. Боясь расправы, вождь выдавал людей, уже связанными за шею веревками. На ближайшем пункте колониального управления «рабочих» заковывали в цепи и отправляли по месту назначения. Вождь получал по 10 франков за каждую пару рабочих рук.
Если же потенциальный работник сбегал, арестовывали и бросали в тесную камеру члена его семьи.
Условия труда на предприятиях были кошмарными. На медных и плавильных предприятиях Катанги в 1911–1918 погибло 5000 чел. Когда строилась дорога Матади-Леопольдвилль в 1921–1931 гг. с принудительным использованием рабочей силы, то ее погибало еще больше чем в 1890-е.
В Конго продолжали действовать компании, обосновавшиеся здесь в период «Свободного Государства». Помимо хозяйственных они сохраняли функции административного управления и принуждения. Compagnie du Congo pour le Commerce et l’Industrie (CCCI, глава Альберт Тис) основала в 1900 г. фирму Comite Special du Katanga (CSK), что занималась и эксплуатацией, и управлением целой провинцией Катанга, богатой минеральными ресурсами.
Медный пояс, протянувшийся в провинции Катанге (который она разделяла с Замбией и Анголой) — имел размеры 600 на 50 км, содержал треть мировых запасов кобальта (3 млн тонн) и десятую часть запасов меди (30 млн тонн). А также редкие металлы. Доля меди в руде составляла 5,5 % — против среднемировой менее 2 % и менее 1 % в медном регионе Латинской Америке.
Вышеупомянутая компания CSK предоставила разрешение на добычу цветмета британской фирме Tanganyika Concessions (последняя до сих пор работает или точнее разоряет Замбию). Эта фирма также стала добывать в Катанге, помимо меди, золото и серебро. С 1906 Union Miniere de Haut Katanga (UMHK), как совместное предприятие Свободного Государства Конго, компании CCCI и Tanganyika Concessions, получила в Катанге концессию аж на 34 тыс. кв. км.
Компания Societe Internacional Forestiere et Miniere du Congo (Forminiere) — с большим участием американского капитала — начала работать еще в Свободном Государстве Конго, где получила концессию в богатом алмазами регионе Казай (первый алмаз был добыт там в 1907). Эта компания, фирма CCCI и еще несколько холдингов создали в 1928 конгломерат Societe Generale de Belgique (SGB), который контролировал до 70 % хозяйства Конго (просуществовал до 1990-х, когда был поглощен французской группой Suez).
Для добычи алмазов в районе, подчиненном ж.-д. компании BCK, ею была создана фирма Miniere de Beceka, которая получила в концессию 78 тыс кв. км конголезской территории!
К 1945 Конго производила три четверти мировой алмазной продукции, прежде всего промышленные алмазы.
А закон еще с 1928 года запрещал любому, кто не имел государственной концессии или задания концессионера, разработку, владение и транспортировку необработанных драгоценных камней и драгоценных металлов.
Вход в концессионные регионы (несмотря на их огромные размеры, по три Бельгии) был разрешен только для тех, кто имел пропуск фирмы-концессионера.
В сельском хозяйстве принудительная работа, мало отличимая от рабства, сменилась похожей на нее системой предписанного возделывания культур.
Колониальные власти диктовали крестьянам, что возделывать и как; особенно строго — экспортные продукты, такие как хлопок и пальмовое масло. Вплоть до уровня двора вся социальная и хозяйственная жизнь конголезцев строго регулировалась.
Созданная в 1920-х Comite National du Kivu занималась заселением европейскими поселенцами нагорья Киву. В 1928 здесь было передано европейцам 8 тыс кв. км — десятки тысячи местных жителей были изгнаны.
А в 1937 году Mission d’ Immigration des Banyarwanda (MIB) начала принудительно переводить рабсилу из Руанды в обезлюдившие районы Конго, чтобы руандийцы работали на предприятиях Union Miniere de Haut Katanga и тем самым создавала очаги будущих этнических конфликтов. Для переселяемого руандийского этноса хуту создавались «королевства», рабочие могли брать семьи — чтобы их жены возделывали участка земли для прокорма, сама заработная плата оставалась ничтожной.