Однако Марию мало интересовали ветхие труды иудеев в далекой Александрии, она хотела знать, что Леонидас думал о Писании.

– Оно исполнено красоты и древней мудрости, больше всего мне пришлась по душе мысль о том, что человек служит Богу через свое милосердие к другим людям.

Девочка облегченно вздохнула, в то время как Леонидас продолжал:

– Как и в старинных греческих легендах, там есть предания о героях и удивительных приключениях. Я запомнил про одного человека, так громко протрубившего в рог, что рухнули стены Иерихона. У другого героя вся сила заключалась в волосах, пока вероломная женщина не остригла его. Ты узнаешь эти истории?

Мария кивнула, она хотела сказать, что это не вымысел, что все так и было, когда сила Господня входила в человека. Мария промолчала.

– Я считаю, человек не должен всецело полагаться на Бога. Каждый отвечает за свои решения. Мириам решила умереть. Это сложно понять, и это очень печально.

Мария заплакала.

Жизнь в доме веселья вернулась в свое русло, и девушки (не без помощи вина) забыли об ужасном происшествии. У Марии разболелся живот, и ей пришлось лечь. Это означало, что у девочки было время подумать, сравнить Тогда и Теперь, праведных жителей Магдалы и здешних нечестивцев. Когда Мария попыталась это сделать, живот разболелся еще больше.

Глава 9

Мария Магдалина отложила свиток. Сегодня у нее уже не было сил перечитывать написанное. Болела спина, и пальцы онемели от напряжения. Женщина почувствовала, что замерзла, медленно встала и пошла закрывать ставни. Сумерки сгущались в кронах деревьев, предвещая наступление темноты. Леонидас еще не вернулся, может быть, этой ночью он останется у возлюбленного. Что он говорил утром? Мария не могла вспомнить.

Она разожгла масляные светильники на кухне и приготовила ужин для двоих. Потом съела свою часть, умылась и скользнула в теплую постель. Вытянулась в тепле и покое и почувствовала, как утихает боль в спине.

Рано утром она все же прочитала свою работу. Марию мучил вопрос: сколько было ей лет, когда исчез Леонидас? Десять? Двенадцать? Женщина покачала головой – ничего не сохранилось в памяти. «Дети так беспечно относятся ко времени», – подумала она.

Ближе к вечеру Мария услышала быстрые шаги Леонидаса по садовой дорожке. Открылась дверь.

– Мария, Мария! Я здесь.

Она вышла навстречу и тут же заметила тень тревоги на лице Леонидаса. Разочарование? Чувство долга? Она улыбнулась шире, чем обычно, это помогло – он расслабился и выдохнул:

– Я немного устал.

Мария поцеловала его в щеку.

– Я писала о тебе. Почитаешь, пока я готовлю ужин?

– Охотно.

Они прошли в библиотеку, где Леонидас получил длинный свиток. Мария вернулась в кухню. Пока она тушила ребрышки и готовила рыбу со свежесорванными кипарисовыми почками, ее мысли были заняты любовником Леонидаса, бессердечным юношей. Он не подходил Леонидасу. Но что она могла поделать? Леонидас вернулся на кухню, когда Мария собиралась накрывать.

– Ты преувеличиваешь. Тот простой тридцатилетний вояка не мог быть так мудр.

Мария, покраснев, горячо возразила:

– Пока я писала, я научилась придавать значение детским воспоминаниям. Конечно, это не дословное воспроизведение, а детская интерпретация сказанного и случившегося.

– Сдаюсь, – засмеялся Леонидас и поднял вверх руки.

Мария тоже улыбнулась.

– Сколько мне было, когда тебе пришлось уехать?

Леонидас помрачнел.

– Это было в тот год, когда трибун Титус окончательно разорвал мой контракт. Ты уже пять лет жила у Эфросин.

– Леонидас, как мало я понимала!

– Давай попытаемся вспомнить вместе. Завтра я останусь дома и буду рассказывать, а ты записывай.

Глава 10

– Той ночью, когда я нашел тебя в горах, со мной произошло нечто странное. Я никогда этого не понимал, но иногда близок к тому, чтобы, словно фанатик, поверить, что это Господь вмешался в мою жизнь.

– С чего бы Ему это делать?

– Вечер был отвратительным, – Леонидас помолчал, улыбнулся и продолжил; – Ты думаешь, что я преувеличиваю? Но в том юноше точно было что-то божественное, свет… я даже не удивился, когда спустя многие годы нашел тебя у него в Галилее.

Он внезапно прервался и спросил:

– Почему ты так хочешь вспомнить детство?

– Я должна знать, кто я. Мне в голову пришла странная идея о том, что, если человек хочет свидетельствовать об истине, он должен быть честен сам перед собой.

– Ты, конечно, права, но метишь слишком высоко. Я не продвинулся дальше привыкания к самому себе.

Мария рассмеялась.

– Может быть, это одно и то же. Расскажи про тот вечер.

– Я взял тебя на руки, ты со страху потеряла сознание, и я завернул тебя в плащ. Потом я поскакал к Эфросин. Она была единственной знакомой женщиной в Тиверии, к которой я питал доверие. Когда я оставлял тебя там, я строил планы, безрассудные и светлые. Срок моего контракта с римлянами через несколько лет истекал, я был бы свободен и мог вернуться в Антиохию с маленькой дочкой. Вся моя родня была бы очень рада появлению ребенка.

– Ты хотел ребенка?

– Ну, это ведь восстановило бы мое доброе имя, не так ли?

Зрачки Марии сузились, и голос стал жестче. Она спросила:

– Поэтому ты платил за мое образование, личного учителя и все прочее?

Леонидас удивленно глянул на нее, такое поведение было непохоже на Марию.

– Нет. Я хотел дать тебе все, что было в моих силах. Еще с тех пор, как ты училась греческому у Мириам, стало ясно, что у тебя большие задатки. И ты была очень любознательной.

– Прости меня.

– Одно меня огорчало. Дом веселья – не лучшее место для маленькой девочки. Но у меня не было выбора, а в доме Эфросин, как это ни странно, не было предрассудков. Вначале я не думал, что могут возникнуть религиозные трудности. Только когда Мириам покончила с собой, я понял, ЧТО для иудейского ребенка значила жизнь во «вместилище греха».

Повисла долгая пауза.

– Я был обеспокоен твоим нежеланием играть, твоей серьезностью. Помнишь, я подарил тебе куклу?

Она покачала головой. Они молчали, пока Леонидас не продолжил:

– Кто-то сказал, что, если хочешь постичь вечную жизнь еще на земле, нужно наблюдать за игрой ребенка.

Глаза Марии потемнели, в голове раздался голос: «Дети… Их есть Царствие Небесное…»

Они прервались, чтобы поужинать. Леонидас беспокоился, не обидел ли Марию. Женщина улыбнулась и заверила его, что цель ее – познать себя. Потом попыталась объяснить, что в детстве ей никогда не хватало времени на игры, что далее маленькие должны были работать.

– Особенно девочки. Братья играли в войну, упражняясь в убийстве римлян, устраивая засады в горах.

– Вряд ли это было игрой, – с горечью промолвил Леонидас.

Они вернулись в библиотеку, где грек продолжил свой рассказ.

– Когда твоим образованием занялся Эригон, умер мой отец. Я получил от матери длинное письмо, на поверку продиктованное Ливией. В душещипательных выражениях они взывали ко мне, требуя возвращения домой. Я не горевал об отце, мы никогда не были особенно близки. Ты знаешь, с самого детства мне внушали, что я должен наследовать дело отца, взять на себя ответственность… Мальчишкой я грезил о героях и великих делах. Играл в приключения и подвиги. Я стал легкой добычей для римских вербовщиков, рыскавших по Антиохии в поисках новобранцев. Я подписал контракт, так как мне уже было восемнадцать и я достиг совершеннолетия. Отец так никогда и не простил меня.

Он вздохнул.

– Я не раскаивался. Я смог увидеть мир, и он оказался гораздо более жестоким и сложным, чем я мог себе представить. И более большим!

– Ты получил письмо от матери и…

– Да, это было удачей, я пошел к трибуну Титусу и показал письмо. Он сказал, что понимает и считает, что я фактически выполнил свой долг перед римской армией. Я стал сворачивать свои дела и хлопотать о твоем удочерении. Это было труднее, чем я предполагал. Адвокат говорил, что даже у найденыша могут быть родители, поэтому я выяснил, как звали твоего отца. Это имя числилось в списке иудейских мятежников, следовательно, его нельзя было использовать.