Пора было наливать молоко. Сейчас появится Йоганнес.

Яд был в кармане ее брюк. Она знала, что капли абсолютно безвкусные. Он ничего не заметит. По крайней мере, на первых минутах.

Когда из радиобудильника полилась музыка, Йоганнесу понадобилось пять секунд, чтобы сообразить, что он просыпается в Тоскане. Утреннее солнце грело сильнее, чем в Германии, а комната была теснее. Маттони[2] и узкие темно-коричневые потолочные балки бросали на постель коричневатый керамический отсвет, а в оконной нише неподвижно висел черный скорпион.

Он был дома. Он вернулся и хотел оставить все, что произошло, позади. Он решил начать все сначала. Впереди было четыре недели отпуска, и он хотел оставаться все это время с Магдой, чтобы постепенно разрушить стену между ними. Это будет второй медовый месяц. В этом он не сомневался ни секунды.

Йоганнес отбросил в сторону легкое одеяло, вытянул ноги вверх и принялся медленно их опускать. Он удерживал пятки в пяти сантиметрах над матрацем, пока мышцы брюшного пресса не начали дрожать. И так двадцать раз. Это было легко. Регулярные занятия в фитнес-центре оправдывали себя: он выглядел моложе, чем был на самом деле.

Каролине доставляло удовольствие прикасаться к какой-нибудь мышце на его теле и заставлять Йоганнеса работать с ней, чтобы увидеть, как она напрягается, расслабляется или целенаправленно подрагивает. Ей это очень нравилось.

Каролина… Он должен прекратить даже думать о ней. Все кончено. Он больше никогда не увидит ее. Хватит!

Йоганнес встал и подошел к открытому окну. Хотя небо было безоблачным, солнце все еще оставалось какого-то светло-молочного пасмурного оттенка. Значит, будет прекрасный день.

Белый «фиат» медленно полз вверх по извилистой дороге на Солату. Наверное, Джанни. Ему было семьдесят шесть лет, и он время от времени еще работал в оливковых садах. Когда чувствовал в себе силы и рак желудка давал ему передышку.

«Сразу же после завтрака надо выкосить траву на лужайке, — подумал Йоганнес. — И засыпать землей отстойную яму». Ее пришлось соорудить прошлой осенью, когда местные муниципальные власти отдали новое распоряжение о величине очистных сооружений. По мнению Йоганнеса, это распоряжение было отдано только для того, чтобы дать возможность подзаработать местным продавцам стройматериалов и сантехникам. Поскольку Ла Рочча была большой усадьбой и чисто теоретически тут хватало места для проживания двенадцати человек, от него потребовали сделать очистные сооружения большей емкости. Йоганнес злился и пытался доказать, что в Лa Рочче живут только они вдвоем, но муниципалитет был неумолим. В конце концов Йоганнес сдался.

Он знал, как Магда ненавидела, если что-то в усадьбе напоминало стройплощадку, а эта яма, не засыпанная землей, и вправду выглядела ужасно. Поэтому он просто закопает ее, а Магда или посадит что-то сверху, или поставит на три люка очистных камер керамические горшки с геранями и гибискусом — своими любимыми цветами.

А потом надо будет подвязать розы возле кухни. Огромный куст был усыпан цветами и уже не выдерживал их тяжести. Это была работа, которую не любила Магда. Она расцарапывала себе руки и боялась змей, которые частенько прятались в кустах.

Он сделает все, что только в его силах. Он будет носить ее на руках, будет угадывать по глазам любое ее желание.

И Магда простит его. В этом он был убежден.

Магда начала нервничать и уже в четвертый раз смотрела на часы. Сегодня утром Йоганнес необычно много времени уделял утреннему туалету. Наверное, тщательно брился. Она невольно улыбнулась тому, что у него будут безукоризненно гладкие и мягкие щеки, когда она будет целовать его в последний раз.

Она окинула взглядом стол, накрытый к завтраку, — не забыла ли чего? — и похолодела от ужаса. Она сделала огромную ошибку. Как и каждое утро, летом, когда не было дождя, она накрыла стол во дворе, но для того, что она запланировала, это никак не подходило. Ведь Йоганнес должен потерять сознание, и тогда ей придется тащить его в дом. А это лишних семь метров. С некоторых отрезков дороги двор хорошо просматривался. Правда, летом там лишь изредка мог проехать крестьянин, выращивавший оливки, а зимой — какой-нибудь охотник, но все же из-за собственной недальновидности она подвергалась риску, которого легко можно было избежать.

Она бросилась в кухню и прислушалась, не спускается ли Йоганнес по лестнице. Потом схватила поднос и снова выскочила во двор. Она сгребла вилки и ножи, поставила на поднос тарелки, чашки, блюдца, колбасу, сыр, фрукты, молоко, сливочное масло, соль и прочие мелочи, которые всегда стояли на столе, и потащила перегруженный поднос назад в кухню. Время поджимало, потому что надо было еще накапать отраву в молоко, пока Йоганнес не появился в кухне.

Она снова поставила все на большом деревянном столе напротив двери террасы, и ей понадобилось для этого всего лишь несколько секунд.

Потом она открыла дверь в небольшой коридор, откуда лестница вела на второй этаж и в спальню.

— Йоганнес, — позвала она, — завтрак готов. Ты идешь?

— Сейчас, — ответил он, — еще минут пять.

У Йоганнеса пять минут могли означать и десять. Что он там так долго делает? Ей хотелось избавиться от напряжения, хотелось, чтобы все наконец осталось позади.

Она прислонилась к двери террасы и осмотрела кухню, словно видела ее в первый раз. Она очень любила эту кухню, хотя та была какой угодно, только не практичной. Она любила ее намного больше, чем свою элегантную и современную кухню в Берлине, в которой ящики выдвигались от одного только прикосновения пальцем, где запасы хранились в шкафах на уровне глаз, а углы под кухонным столом не пустовали, а разумно использовались с помощью хитрой системы вращающихся полочек. Блестящие хромированные краны и ручки были просты в обращении, а галогеновые светильники расположены так, что освещали кухню безукоризненно, но не слишком ярко.

А здесь столешница была сделана из тяжелого темного каштанового дерева и уже начала подгнивать там, где Магда ставила мокрые горшки и кастрюли. Старые грубые маттони с каждым годом становились все темнее. Сложенная из кирпича вытяжка, окруженная изъеденными древоточцами балками, придавала помещению уютный домашний вид, над плитой висели кованые сковородки ручной работы. Казалось, что находишься в типично тосканской кухне, а если включить теплый свет над столом и поставить пару свечей на окно, то чувствуешь себя по-настоящему дома.

И Магда поняла, что до сих пор нигде не чувствовала себя так хорошо, как в этой кухне.

Рядом с плитой еще лежал нож, которым она снимала шкурку с салями. Она открыла посудомоечную машину и только сейчас заметила, что в ней осталась вымытая посуда. Магда бросилась вынимать ее, и ей пришлось не меньше десяти раз пробежаться до большого кухонного шкафа, пока она составила туда тарелки, миски и кофейные чашки, а потом еще уложила в выдвижной ящик ножи, ложки и вилки.

Она закончила работу и посмотрела на часы. Прошло шесть минут. Сейчас появится Йоганнес.

Она вынула флакон из кармана, открутила крышку и накапала двадцать капель в молоко.

Теперь пути назад уже не было.

Йоганнес был абсолютно уверен, что спрятал маленькую коробочку с серьгами в боковом кармане чемодана, но она словно сквозь землю провалилась.

Что касается подарков, то до сих пор у него было не слишком много фантазии на этот счет: он дарил Магде цветы или украшения в зависимости от того, был повод значительным или не очень. В субботу он был в Фриденау и возле ювелирного магазина остановился, собственно, только потому, что удивился, что на этой отдаленной боковой улочке вообще что-то можно продавать. Но витрина была декорирована с чрезвычайным вкусом, и ему в глаза бросились сережки. Креолы из белого золота с маленькими бриллиантами. Они излучали строгую холодную красоту, которая привлекла его.