— Правы те, кто говорят, что у тебя нет души, Девениш. Так оно и есть. Недаром тебя называют Дьяволишем. Вчера ты с таким хладнокровием обыгрывал этого бедного мальчика, словно стриг овцу.

Тот, к кому была обращена эта тирада, Генри Девениш, четвертый граф Девенишский и Иннескортский, поднял тонкие черные брови и голосом, выражавшим полнейшее равнодушие, сказал:

— Мальчику, о котором ты говоришь, двадцать два. Он играл на деньги, ему не принадлежащие, и нуждается, чтобы ему преподали урок.

— Но разве обязательно было его разорять? Я о тебе лучше думал, Девениш.

— Напрасно, Джордж. Пора бы уже знать: я не слишком-то хорош.

Джордж Хэмпден, полагавший, что он единственный друг Девениша, пристально посмотрел на своего дальнего родственника в надежде увидеть на его красивом холодном лице признаки раскаяния. Девениш походил на прекрасного карающего архангела с картины эпохи Возрождения, чуждого всякого милосердия.

— Значит, ты собираешься потребовать оплаты долговых расписок?

Он поставил на кон свой фамильный дом — и проиграл…

— Он сам решил рискнуть. — Голос Девениша звучал почти безразлично.

— И ты вот так просто можешь погубить человека? Уж не ждешь ли ты, что я после этого останусь твоим другом?

— Я ничего ни от кого не жду. Во всяком случае, решать тебе. Как его переубедить?

Джордж горячо заговорил снова:

— Я не могу поверить, что ты способен на такое. Деньги этого мальчишки тебе не нужны, врагом он тебе никогда не был…

— Сколько я выигрываю, как выигрываю и что собираюсь делать с выигрышем — это тебя не касается. Прости, если я откажусь продолжать этот разговор. Мне надо быть после обеда в палате лордов.

Джордж опустился на стул.

Дело происходило в библиотеке Иннескорт-Хауса недалеко от Пиккадилли. Стены этой великолепной комнаты в промежутках между книжными шкафами были увешаны морскими картами в дорогих рамах: первый Девениш прежде, чем получил титул, был моряком. Его правнук стоял теперь у массивного бюро, на котором стопкой лежали долговые расписки, нацарапанные Джеком Алинсоном.

— Я никогда тебя не пойму, Девениш. Как можно поступить так бессердечно по отношению к бедному юноше и тут же спешить в палату лордов? Это просто выше моего понимания!

— Ну и не старайся, приятель. Пойдем лучше в палату, послушаешь споры, получишь удовольствие.

— Прости, Девениш, но мне на сегодня уже хватит споров. Надеюсь, мы увидимся вечером у Леоминстеров. Говорят, там будет эта красотка Бэнбери. Слыхал я, она проявляет благосклонность к молодому Орвиллу. А ведь все думали, ты собираешься сделать ее графиней. Девениш рассмеялся.

Он собрал расписки и рассеянно их перелистал.

— Никогда не верь слухам обо мне, Джордж, они всегда врут, — заговорил он наконец. — К тому же я ни за что не женюсь на женщине, которая не умеет вести беседу, а Бэнбери полностью лишена этого дара. К несчастью, у красавиц нет дара краснореложения… Разжечь любопытство — вот чего хотел Роберт, это же ясно! Напиши такое письмо кто-нибудь другой, Девениш и не подумал бы обращать на него внимание, но Роберт — другое дело.

Девениш вздохнул. Вздохнул потому, что Роберт был одним из немногочисленных людей, кому он доверял, так что придется ехать. Девениш хотел было вызвать Торпа, чтобы продиктовать письмо, но передумал и принялся писать сам.

«Черт бы тебя побрал, Роб, — начал он без всяких предисловий, — ты должен как никто понимать, насколько мне не хочется возвращаться в Трешем, но я все-таки вынужден выполнить твое требование, потому что зная тебя, смею предположить, у тебя есть весомые основания…» Писать дальше ему не пришлось. В коридоре послышался шум, дверь распахнулась, и показался дворецкий Тресидер, причем его появление было лишено обычной величественности — он двигался спиной вперед, подталкиваемый юным Алинсоном, который грозил ему пистолетом.

— Милорд, — начал, задыхаясь, Тресидер, которому испуг придал говорливости, — я не мог его остановить. Он заявил, что хочет вас видеть, а когда я ему сказал, что вы приказали вас не беспокоить, он выхватил пистолет и пригрозил, что убьет меня.

— Именно так, — прорычал Алинсон, отпуская дворецкого.

Алинсон теперь размахивал пистолетом перед Девенишем, который, поднявшись, направился к нему.

— Скажите ему, пусть уйдет, черт вас подери, Девениш. У меня к вам дело. Еще один ваш шаг — и я стреляю.

Девениш подался назад и, опершись спиной о бюро, застыл неподвижно, сложив руки на груди, — воплощенное спокойствие.

— Да, оставьте нас, Тресидер, — лениво проговорил он. — Уверен, у вас нет никакого желания участвовать в этом непристойном фарсе, который Алинсон, кажется, принимает за трагедию.

— Будьте вы прокляты, Девениш, — прошипел Алинсон, угрожающе размахивая пистолетом. — Сначала разоряете меня, а потом еще и смеетесь! Я пришел забрать свои расписки, но, клянусь, пристрелю вас на месте, если не перестанете так обращаться со мной! Вы меня разорили, мне больше нечего терять.

Если Алинсон рассчитывал устрашить своими угрозами стоявшего перед ним человека, то он глубоко ошибался. При всей опасности положения, в котором оказался Девениш, он был полон решимости не позволить безмозглому юнцу испугать его.

— О, я бы относился к вам серьезно, Алинсон, если бы вы выказали готовность признать, что разорили себя сами. И прекратите махать пистолетом. Ведь он заряжен, не так ли? Или, может, вы забыли его зарядить, отправляясь на этот спектакль?

Алинсона затрясло от ярости, и он сдавленным голосом проговорил:

— Конечно, заряжен. Итак, давайте сюда мои расписки, и я не стану в вас стрелять, хотя вы этого заслуживаете…

— Прекрасно. Рад услужить человеку, который угрожает мне смертью. Мне бы очень не хотелось испачкать кровью мой лучший персидский ковер. Между прочим, привезен из Константинополя. Предполагается, что ему лет пятьсот, не меньше. Моему наследнику — Бог знает, кто им станет, я как-то не потрудился выяснить — вряд ли понравится, если он будет испорчен, — доверительным тоном проговорил Девениш, не делая ни малейших поползновений выполнить предъявленное ему требование. — Одна из самых ценных вещей в этом доме, знаете ли.

Эта легкомысленная болтовня привела Алинсона в такое состояние, что он начал заикаться.

— Прекратите нести чепуху! И давайте мои расписки. Я говорю серьезно.

Все так же размахивая пистолетом, Алинсон продолжал наступать на противника, пока не приблизился к нему почти вплотную.

— Я вижу, вы решили во что бы то ни стало попасть на виселицу. — Девениш устало улыбнулся. — Придется вас уважить. Суровая необходимость, хотя бы ради ковра.

Он медленно повернулся к бюро, словно собираясь взять лежавшие там расписки, и вдруг, в какую-то долю секунды, краткую, словно бросок змеи, развернулся. В руке его было тяжелое стеклянное пресс-папье, которым он и ударил Алинсона по лицу.

Вскрикнув от боли и неожиданности, тот инстинктивно вскинул руки в запоздалой попытке защититься, пальцы его сами собой нажали на курок, прогремел выстрел.

Пуля попала в дурно написанный портрет третьего графа, висевший довольно высоко, проделав в нем дырочку прямо посередине лица.

Алинсон выронил пистолет и упал на колени, зажав лицо ладонями; сквозь пальцы текла кровь.

Девениш поднял пистолет и осторожно положил его на бюро, после чего резко дернул юношу за плечи, заставив подняться.

— Дурачок и неумеха, — дружелюбным тоном произнес он. — Разве можно быть таким опрометчивым? Впрочем, я другого и не ожидал. Я вас не упрекаю, что вы испортили никудышный портрет, но не хотел бы, чтобы вы забрызгали кровью ковер. Вот, возьмите.

Девениш протянул стонущему юноше безукоризненно чистый платок. В это мгновение дверь с шумом распахнулась и в библиотеку ворвалось несколько лакеев, предводительствуемых старшим конюхом Джовитом.