Слишком хорошо Валик теперь понимал, что мог переступить черту и стать мужчиной, который будет худшим кошмаром даже для любимой женщины. И не оправдает его любовь. Потому что не могла служить проявлением любви ярость и гнев, боль, которую он причинял дорогому человеку, пусть и не физически. Это был эгоизм и страх, его страх лишиться того, что когда-то он и не надеялся получить. И если Валентин не научится справляться с этим, то сам ее подтолкнет к очередному ужасу и попытке вырваться, несмотря на всю любовь Лины к нему.

Именно потому, спустя пару месяцев после того, как Лина вернулась, Валентин задержался в кабинете врача, который выписывал его жене новый рецепт на препарат. И до сих он ходил к тому не реже раза в месяц, хоть доктор советовал обратиться к психотерапевту, ведь фактически, Валик психически здоров и нуждался в немного иной помощи.

Однако ему и один раз оказалось сложно открыть кому-то свои страхи и мотивы, вызывающие ярость и гнев. А чтобы пройти это заново, с незнакомым человеком… Валентин с трудом представлял подобный вариант. Потому уговорил врача, уже давно превратившегося в его друга, продолжить их встречи. Немаловажную роль сыграл и тот аргумент, что он действительно стал гораздо лучше контролировать себя и свои действия, врач не мог не согласиться с таким доводом и явным прогрессом в поведении.

Вода в кастрюле закипела. Одновременно с этим он услышал как хлопнула дверь.

Махнув рукой на макароны Валентин рванул в коридор нуждаясь в том, чтобы увидеть жену почти так же, как нуждался в новом вздохе. Иногда ему казалось, что даже больше.

И замер на пороге кухни, глядя как Лина отряхивает намокшие пряди и пытается расправить влажное платье.

У нее в ногах стоял пакет с продуктами и в голове мелькнула мысль, что ей стоило позвонить ему, он и сам бы все купил, на машине в конце концов. А ей руками носить… Это заставило его задуматься. Лина все еще до дрожи в пальцах обожала автомобили.

«Он должен купить ей машину», внезапно даже для себя решил Валик, «это будет правильно».

— Посмотри, зря я только что укладку делала, — жена радостно улыбнулась ему в зеркале, едва поймав отражение Валика. — Там такой ливень, что можно было вообще попросить их не сушить мне волосы после стрижки, все равно — без толку, — она тряхнула головой, отчего в стороны полетели брызги.

Валентин не заметил, как сам стал улыбаться, а внутри что-то отпустило, хотя он и не понимал до этой секунды, насколько был напряжен, несмотря на все свои занятия и тренировки.

— Привет, малыш, — в два шага преодолев расстояние между ними, Валентин зарылся лицом в ее мокрые волосы и крепко обнял жену. — Я соскучился.

— И я, — Лина рассмеялась, но вздохнула с таким же облегчением, какое испытывал он. — Хорошо погуляли? А где Лера? — она запрокинула голову и посмотрела ему в глаза.

— В комнате, — Валик мотнул головой в сторону двери и поднял руку, отведя в сторону влажные пряди. — А погулять не удалось из-за дождя.

— Да, льет там сильно, — Лина кивнула и уткнулась губами ему в шею. — Помоги мне продукты на кухню отнести, — наконец попросила она, отстранившись через несколько минут.

И поспешила в зал, тут же обняв дочь. Та явно обрадовалась появлению матери.

Впрочем, не настолько, чтобы надолго отвлечься от своих мультиков.

— Ты бы мне позвонила, малыш. Зачем сама тяжести несла, — с укором покачал головой Валик, подхватив нелегкий пакет.

— Я вам сюрприз хотела сделать, — рассмеялась она, — субботний обед. А в результате — вы меня опередили, — добродушно пожурила его жена.

— Прости, — почти с искренней улыбкой раскаяния Валик поставил пакет на табуретку у стола.

— Ничего, сейчас наверстаем, — Лина посмотрела на кипящую воду и отодвинула кастрюлю. — Вижу, времени у меня немного, вы явно проголодались, — она уже помыла руки и начала разбирать пакет.

А Валентин прислонился к стене и просто наблюдал за тем, как она готовит, послушно нарезая то, что ему давали.

Иногда ему казалось, что он не сможет насмотреться на нее. Даже сейчас, спустя столько лет после их знакомства. Никогда не хватит ему времени, которое они проводят вместе, всегда будет мало поцелуев и объятий, близости.

Валик помнил, как впервые увидел Лину — худую, тонкую, как ива девчонку, опасливо подглядывающую через щель двери за тем, как он просил разрешения у тети Марины пожить в этой квартире пока будет учиться в институте.

И до сих пор не забыл, как у него перехватило дух. Он захотел ее в ту же минуту. Валентин никогда не видел таких девчонок, хоть их у него уже немало было к тому времени. Он вырос в селе, где парни рано просекали что к чему и без труда находили сговорчивых девчонок составить им компанию. Спроси его кто тогда, Валентин и не вспомнил бы, сколько именно девчонок имел. Но все они были совершенно не такими, на это он мог поспорить не перемолвившись с Линой и словом. Да он мог тогда побиться об заклад, что она еще и не целовала ни одного пацана, в то время как все те девчонки, с которыми он имел дело до этого, к шестнадцати годам прошли едва ли не через всех парней села и техникума, который он только что закончил. Не то, чтобы Валентин их судил или был против. Кто ж ругается на то, что самому выгодно? Но он явно ни разу не помыслил бы о том, чтобы считать хоть одну из своих прошлых «подруг» чем-то серьезным и его не смущало то, что на следующее утро та могла проснуться в постели какого-то из соседских парней.

Лина же… эта девочка, еще подросток, в принципе, одним взглядом вышибла из него дух. Он помнил ту волну желания, которую испытал. Черт, да он и сейчас ощущал это желание к жене, спустя столько лет. Но в этой жажде была не только физическая составляющая. Он хотел, чтобы она принадлежала ему. Только Валентину. Когда он увидел ее улыбку, Валик дико захотел, чтобы и улыбалась Лина только для него, чтобы счастливый свет в ее глазах предназначался только ему. Он впервые испытал настолько жадные, собственнические чувства и не вполне понимал, как с этим поступать. Да и не думал, что в этом есть что-то не здоровое. Он нашел свою женщину. Для Валентина все было просто. Он без разговоров и вопросов взял на себя ее защиту, когда понял, что образ жизни тети Марины не отличается осмысленностью и по большей части проходит в пьяном угаре. И считал совершенно естественным, что Лина выбрала его, пусть и испытал в тот момент дикую эйфорию. Но ведь иначе и быть не могло, разве не так? Уже тогда Валик знал, что она всегда будет с ним. И он умел сделать ее счастливой.

А потом его отправили на полгода в армию. И все поменялось. Он до сих пор не забыл, с какой яростью и страхом искал Лину, как пытался добиться правды о том, куда упрятала ее вечно пьяная мать. И этот страх превратился в леденящий ужас, когда Валентин нашел ее и увидел пустые глаза.

Лина стала бояться его. Она боялась всех, но для Валика казалось немыслимым, что и его она теперь страшилась, словно чужого. Каждый день превращался в кошмар и со временем все становилось только хуже. Она больше не смеялась, разве что в истерике, надорвано и хрипло, и казалось, будто специально делала все, чтобы довести его.

И у нее получалось. Валентин терял контроль и здравый смысл, все больше страшась, что потеряет Лину. Он жил на взводе, в постоянном страхе, опасаясь, что она сотворит что-то с собой, пока он на несколько часов уходит и делал единственное, что казалось ему правильным — ограничивал любую подобную вероятность.

В селе, где Валентин вырос не видели ничего странного в том, чтобы «воспитывать» жену. Да, что там далеко ходить — сосед его родителей, ростом метр пятьдесят, регулярно поколачивал свою жену, забираясь для этого на табуретку. А та и не думала убегать или как-то противиться. Однако Валик никогда не думал, что сам дойдет до чего-то подобного. Ведь все, чего он всегда хотел — это оберегать и защищать Лину.

Хотел, чтобы она была счастлива. Просто не знал как. И оттого, наверное, пытался контролировать каждый ее шаг, чтобы точно знать — она сыта, в безопасности и приняла все лекарства. Он просто надеялся, что однажды это все забудется и пройдет, и его любимая вновь станет такой, какой была раньше. Только его действия не давали желаемого результата, и их жизнь с каждым днем все больше походила на ад для обоих. И своим страхом потерять ее — он только это и добился…