— Быстро на проходную! Бегом! Живо!

Вылетела на свет, к проходной, на дорожку. Растерзанная, лицо в крови, грязная, в пыли и кричу.

— Там, этот! Насильник! Его поймала! На помощь! За мной!

Мама не отходит. Сидит рядом и все время, пока мне накладывают швы на рану, что на лице.

— Доченька, доченька.

Ее прогоняли, хотели оторвать, но она все равно вцепилась в меня и не отпускала. Так ее вместе со мной прямо к хирургу. Только кто-то набросил халат.

Тут же рядом. По свежим событиям меня опрашивает следователь. А я ему говорю, что хочу того офицера отблагодарить, что помог мне. Если бы не он, то еще не ясно, чем бы все это закончилось.

Неделю я дома. Рана уже затягивается, и если болит, то только когда я улыбаюсь или хвалюсь. А я уже героиня. И к маме звонят и все время благодарят. Как будто это не я а она того негодяя поймала. Оказалось, что это он уже несколько раз насильничал. И Валю тоже. И еще признался. Уже несколько лет промышлял, гад. Мало ему жены было. Так он все по молодым. А со мной он не рассчитал, как он сам признался. Он уже несколько раз меня все пытался подловить, но я, то с Валей, а то, с кем-то домой возвращалась. А в гарнизон идти он боялся. Следил, вычислял, примерялся. Потом следователь говорил, что я для него была лучшей добычей. Так как он, по его словам думал, что я лесбиянка. А ему так хотелось свое мужское достоинство надо мной продемонстрировать. Унизить меня и в моем лице всех женщин.

Потом пришел тот офицер. Оказывается он молодой. Только недавно окончил училище. Начал служить, а тут ЧП со мной. Так его, так он мне говорит, через это случай со мной, слишком высоко оценили. И звание, и благодарность и женсовет не давал прохода. Особенно все молодые и красивые девушки. А я? А я, никак. Я, конечно, видела, что он не просто так приходит. Хочет понравиться, меня заинтересовать. А я?

Мама сердится. И все время, как он уходит она мне.

— Ну, что тебе надо? Обрати ты на Валеру внимание. И мальчик приятный и смелый! — Это она намекает на его помощь. — Ведь он к тебе не просто так. Сразу видно, понравилась ты!

Я ее каждый раз перебиваю.

- Мама? Ну, сколько раз можно об одном и том же? Заладила. Хороший, да хороший! Как ты не можешь понять, что мне не хороший нужен, а любимый! Единственный! Вот, какой! И потом, сама же только мне говорила. Что мне еще рано! Вот исполнится восемнадцать, тогда можно и с парнями гулять!

Она обижается и уходит, но я слышу, как она про себя.

— Конечно, с мальчиками рано у нее, а с девочками, можно?

Но она ошибается. Я ни с кем. Не хочу и не буду. Хватит мне моих страданий. Но, где-то в глубине души, в самой секретной ее части, скребется мягкий и нежный котенок, разбуженный рано прикосновениями, ранними и нежными поцелуями любящей женщины.

Все это я уже вам не рассказываю, а пишу.

«Когда Ваня ушел, и мы с ней перебрались в бунгало, то я не смогла сопротивляться и поддалась искушению. Видно во мне все же, что-то срабатывало не так в сексуальном выборе. Я все время предпочитаю их. Таких совершенных, с плавными линиями фигур, с роскошными, длинными волосами и тех, кто так же чувствует мой интерес и способен отличить внимание от желания.

Ее желание я сразу почувствовала. Она так выразительно смотрела и так подставляла, раскрывала свое обнаженное и совершенное тело. Когда я легла. А я вынуждено сделала это. Чувствовала слабость и головокружение. Она не села, как это сделали бы другие, а она присела глубоко передо мной на корточки и я увидела то, что она так хотела мне показать.

— У тебя есть пирсинг? — Я недоуменно пожимаю плечами. Что это, мол, такое.

А она уже, видимо это делала не раз. Потянула за губку внизу между ног и стала показывать.

— Пирсинг, это колечки, булавки, им украшают тела. Смотри как у меня. Видишь?

Не думай. Я колечко не продела, оно крепко прижато на губке. Это мне в Таиланде мастер по пирсингу прикрепил. Мы с Петуховым на отдыхе развлекались, так там все кто из Европы, Америки, то все с пирсингом. А у нас и не знают еще.

— Тебе нравится? Можешь потрогать!

— Так! Потяни. Ну как, впечатляет? А знаешь, как это приятно?

— А этот, ну его, колечко там, не мешает?

— В том то и оно! Ваня находит, что так сексуально.

— А ты бы хотела попробовать?

— Я? Нет!

— Ну, брось, ты? Нет! Да ты чего? Думаю, что тебе стоит попробовать. Я сейчас.

Она уходит вглубь палатки, и я не вижу, что она там делает. Потом появляется, счастливая.

— Смотри! Видишь, какое красивое. В нем драгоценный камушек. Маленький, но все равно, долларов на триста тянет. Ты только представь себе. Идешь, а у тебя между ног триста долларов все время болтаются. В этом триста, а у меня полторы тысячи сразу.

— А, хочешь, я тебе его, вот этот подарю? Только я сама все сделаю. Что? Почему? Я же от чистого сердца, что называется с поцелуем. — Смеется. И что? Даже с поцелуем нельзя? Это почему же? Что, недотрога? У тебя хоть раз с девочкой что-то было? Что? И как? А ну, расскажи? Интересно, как! Я тебя Алка — русалка, внимательно слушаю. Страсть, как люблю именно эти рассказы о девочках слушать. А еще лучше, не только слушать, а на мне показывать. Ты не против? Я и не против!

— А у тебя красивая грудь. Дай ее мне. Я ее поласкаю. — Она плавно и мягко снимает с меня верх купальника и при этом так наклоняется, что я не сдерживаюсь и ловлю руками мешочки ее грудей все мягкие, теплые, нежные. Сосочки смотрят в сторону и уже топорщатся, предвкушая наслаждение. Я беру их нежно и слегка оттягиваю вниз, прижимая осторожно и нежно.

— А у тебя очень нежные руки и мне приятно, как ты мне делаешь. — Шепчет она и слегка отклоняет тело вверх, натягивая ткани груди, а я продолжаю удерживать их в пальцах. И так несколько раз, а потом она сначала оттягивает их, отклоняясь все телом, а потом поворачивает и слегка вращает корпус. Я все время удерживаю и сжимаю соски ее грудей. Чувствую, что ей нравится.

— А теперь дай же и мне поласкать твои персики. Они нежные и я вижу, что они не избалованы ласками. Вот, так, вот так. — Она наклоняется и прижимает мои соски, крепко сжав губы. При этом все так делает и безо всяких зубов. Одними сжатыми губами. А потом потягивает, трясет головой, сжимая и удерживая соски губами. Приятно и очень чувственно. Я закрываю глаза и вся отдаюсь ее уменью.

— А теперь мы погладим их язычком, пусть они понежатся.

И мы по очереди, то я ей, то она ласкаем сосочки грудей друг у дружки. При этом она, то нежно это делает, а то вдруг, так прижимает ртом, что я чувствую, как ее язык подбирается, к самым яблочкам сосков и мнет их, сдвигает, растягивает. А затем следует легкие прикосновения, а затем, опять. И так минутами. Потом и я ей делаю так же, а для того, она ложится и откидывается рядом на спину. Ее груди раскатились сдобными булочками, слегка сваливаются и съезжают пухлыми холмиками, сплюснутыми собственной тяжестью по краям ее грудной клетки. От этого мне еще легче и приятнее, подбираясь глубоко в мягкие ткани груди, подталкивать кончиком своего язычка, яблочки ее сосков от края к грудине, а потом отпускать и видеть, как они перекатываются, утягивая за собой всю булочку груди сразу.

Потом она, целуя грудь, перемещает лицо, вверх и целует подбородок, щеки, виски и глаза, которые я закрываю в наслаждении. И пока она целует лицо, я чувствую на своей груди ее теплую и мягкую ладонь, что медленно начинает потягивать и массировать мои груди».

Сейчас я. Одну минуточку.

Пока делаю свои дела, то сама мысль о том, что я каждый раз обмакиваю колечко. У меня тот же пирсинг. И я его тереблю, играюсь, приятно осознавая, что у меня там болтается, на правой губке колечко красивое, с камушком. И Петухова Светка умерла бы, от завести, если бы знала, что у меня там не полторы, а может две, целых две с половиной тысячи долларов, мокнут, под моими шаловливыми струйками по нескольку раз на день. Между прочим, заработанных честным, б. ским трудом, в компании ее дорого Ванечки!