— К черту! Немедленно увольняю эту крестьянскую дурочку. И как ей только в голову такое могло прийти?
— А впрочем? Это что же получается? Она, что? Приняла его за настоящий и пыталась им насладиться?
Тщеславие профессора было удовлетворено, и он решил поступить с этой дурочкой мягче. Но сначала ему надо было обязательно у нее все разузнать, выслушать ее мнение и впечатления. Поэтому он с трудом дождался ее прихода на следующее утро и как всегда, не здороваясь, прокричал ей в коридор, что уедет на пару часов по делам и будет только к обеду.
Мария с волнением предвкушала исполнение задуманного ей плана и с облегчением выслушала сообщение профессора об отъезде.
— Ну, наконец-то! — С облегчением прошептала она, услышав звук отъезжающей машины профессора.
Если бы не эта находка, то она вряд ли бы на такое осмелилась. Вот уже несколько месяцев она жила в городе и перебивалась случайными заработками. Она снимала комнату у старенькой и доброй женщины, которой даже и в голову не могло прийти, что ее квартирантка все время одна и так истязает, распаляет себя вечерами. А что могла поделать Мария?
Глава 6. Привычка
Привычка, играться с собой на ночь так прочно вошла в ее обиход, девушки сироты, что она уже не могла ни одной ночи уснуть спокойно, если ее ручки не доводили тело до финальной стадии. Этому она научилась в доме своего дяди, куда на лето ее отправляла каждый раз, ее приемная мать. Дядя был добрым и очень ласковым. Она помогала ему по хозяйству, а вечерами он усаживал ее к себе на колени, что-то рассказывал и гладил. Она очень хорошо запомнила эти его теплые и нежные руки. Однажды, когда она в очередной раз приехала к нему и помогала по хозяйству, дядя оторвался от работы и долго смотрел на нее. Она даже смутилась.
— А ты, Мари уже стала взрослой — как-то с волнением в голосе произнес он.
— Ты все больше походишь на свою мать, мою сестру. Мою единственную и любимую — а потом он сделал долгую паузу и добавил. — Мою самую, самую.
Эта его фраза потом весь день не давала ей покоя.
— Почему он так о маме? Почему единственную? Ведь Мария знала, что у мамы еще были сестры.
Все эти его фразы были ей не понятны и вечером, за ужином, она бесхитростная душа, спросила его об этом. Дядя уже давно не сажал ее к себе на колени, а тут попросил присесть. Марии уже шел тринадцатый год, и она выросла настолько, что сразу же придавила его колени тяжестью своего налитого тела. Пока дядя говорил ей о маме и о том, как они вместе игрались и дружили, его рука постоянно двигалась по ее телу. Она блаженствовала. Она просто исходилась вся от его прикосновений и нежных поглаживаний. Особенно от тех, которые приходились на ее открытую шею и плечи. Поглаживая, он стал говорить о том, что она очень похожа на маму и у нее такие же плечи, руки, шея. Его сравнения сопровождались нежными поглаживаниями тех частей на ее теле, о которых он рассказывал ей. От его спокойного и ровного голоса, мягких касаний и движения пальцев по коже у нее внутри, словно все разгоралось в наслаждении и опускалось к низу ее тела. Она впервые ощутила эти волнительные ощущения, что отзывались внизу. До сих пор она никакого внимания не обращала на себя и свое тело. А тут? Ей хотелось еще и еще слушать эти красивые сравнения, ласковые определения частям ее тела и бесконечно наслаждаться касаниями рук дяди. Ей показалось мгновением, те минуты, которые она провела на его коленях. Наконец дядя попросил ее слезть с его коленей, так как у него затекли ноги. Она неохотно оторвалась от этого приятного сидения.
В тот вечер она долго не могла уснуть и, несмотря на усталость, все пыталась вспомнить нежные руки и его поглаживания. Этих ощущений ей недоставало.
Поправляя подушку, она случайно приложила свою руку на шею. Ощущения были приятными, хотя и не такими острыми. Тогда она повернула ладонь и кончиками ногтей осторожно провела дорожку по шее. Очень приятно! Она опять и опять повторяла эти поглаживания и сама не заметила, как ее рука перешла с шеи на грудь. Длинная ночная рубашка была вся в сборках и почти полностью закрывала ее тело, и только самая верхняя часть обеих грудей выступали открытыми участками. Получив от их поглаживания сказочное удовольствие, она не смогла удержаться и дрожащими пальцами развязала шнурок на сборке, приоткрыв ворот ночной рубашки.
Она вспомнила, как в ту ночь не могла сомкнуть глаз и все гладила и сжимала мягкие и нежные ткани груди, как игралась своими нежными и маленьким сосками. Уснула только под самое утро, когда в комнате появился слабый отсвет рассвета. На ее счастье, дядя уезжал на весь день по делам и зашел в комнату проститься. Она запомнила его взгляд и загадочную улыбку. Он вышел и спускался, гремя по лестнице тяжелыми шагами, и глянув на себя, поняла, что встретила его в постели с растерзанной и задранной ночнушке. Ей так стало стыдно, что она укрылась от обиды и жалости к себе самой с головой. Лежа под мягкой периной, а именно под ними спали все жители деревни, она услышала звуки отъезжающей брички дяди.
Раздосадованную на себя, и на свою неопрятность, она с силой сжала грудь и чуть не вскрикнула от боли. Натруженные за ночь ткани, припухли и особенно, ее маленькие и нежные соски. В ее комнате стояло большое и старое, в деревянной рамке зеркало бабушки. Мария выскользнула из постели и немного задумавшись, потянула вверх за полы и высоко задрала ночную рубашку. В отражении зеркала она старательно рассматривала свое обнаженное тело. Хоть и вертелась она перед ним боком, становилась задом, обнаженной попой, но ее взгляд неизменно останавливался между ногами. Там, в окружении ослепительно белых тканей, явно просматривался плавный валик, слегка обросший очень редким волосиками у лобка, который нависал, над ее пухленькой пипкой. Именно она привлекла ее пристальное внимание.
Вскоре рубашка валялась на полу, а Мария сидела на старом и низком табурете перед зеркалом, отперевшись босыми ногами в холодное стекло. Она принялась изучать свое тело. От волнения, у нее сбивалось дыхание. Такой она увидела себя впервые. Самое необычное было в том, что она все это время имела все эти складочки и ложбинки в своем теле и даже не догадывалась об их назначении. Сейчас она напряженно изучала строение своего лона.
Ее поразило в нем все. Особенно интересное и необычное было то, что она впервые увидела за своими растянутыми в стороны губками. Когда она осторожно потянула их в стороны, то чуть не закричала от изумления. В отражении зеркала она впервые увидела, что за мягкими валиками кожи ее писуньки у нее имеется чудесный розовый цветочек, который напомнил ей нежную розочку с нежно розовыми, развернутыми лепестками. Эти нежные лепестки напоминали ей крылышки птички, которые эта птичка сложила у себя за спинкой и они двумя тонкими дольками свисали над входом в ее гнездышко, лоно. Птичка имела тонкую шейку и головку, которая спряталась в глубине ее тела. Она даже осторожно прикоснулась к этим крылышкам и впервые почувствовала необычное волнение и тепло в этом месте. Пальцы ощутили мягкие и необычайно нежные ткани. Стоило ей их слегка потянуть, как она тут же ощущала горячие приливы, от которых сразу же прерывалось дыхание и так сильно и приятно тянуло снизу. Она уже увлеклась, как тут до нее дошел не очень-то приятный и резкий, кисловатый запах. Ой! Она присмотрелась и увидела, что за всеми складочками виднелись сбитые комочки белой массы, очень напоминающей по своему подобию, свернувшиеся сгустки кислого молока. Они походили на комочки, она их часто видела, когда приготавливала творог или готовила сыр. Она обнюхала пальцы, которыми провела по этим следам и поняла, что ей надо немедленно все привести в порядок и хорошо вымыться там. Она спустилась на кухню и подогрев воду в большом медном чайнике принялась полоскать свою птичку, как она стала все там называть, над небольшим тазом.
Она не знала тогда, что и как называется там в ее теле. Уже позже, будучи на переменке в женском лицее сирот, она случайно подслушала разговор двух девочек, которые обсуждали свои девичьи проблемы. Это произошло случайно. Она одиноко стояла за углом старого школьного сарая, а те девочки у стенки того же сарая. Они ее не могли видеть. Ее внимание привлек вопрос одной из девочек.