— Видите ли, Хелен, Я работал в другом экономическом издании до того, как пришел сюда.

Единственно, что Хелен еще узнала, так это то, что Рою двадцать восемь лет, он учился в Колумбийском университете, а его родители умерли, когда он был еще младенцем. О последнем она услышала, когда небрежно спросила, родился ли Рой в Нью-Йорке и чем занимаются его родители. Да, он родился в Ист-Сайде, но не знал своих родителей, потому что ему был всего год, когда они умерли. Хелен закусила губу и, запинаясь, извинилась за то, что, не желая того, обидела его.

Рой Миллигэн посмотрел на нее дружеской улыбкой и сказал нечто такое, что заставило Хелен почувствовать, что у нее есть настоящий друг:

— Вы никого не смогли бы обидеть, Хелен. Вы слишком искренны. Но вы не должны думать, что я рассказал об этом, чтобы вызвать сочувствие. На самом деле мне очень повезло: у меня прекрасные приемные родители.

Хелен чувствовала, что в Рое нет ни малейшего намека на позирование или претенциозность. Она могла судить по тому, как Рой смеялся над Джеком Леммоном, когда они сидели в кино, — весело, искренне, смеялся потому, что действительно наслаждался комедией, а не потому, что так надо. Затем Рой отвез ее домой на такси, поблагодарил за восхитительный вечер и проводил до двери. Он не говорил Хелен, где живет, но она надеялась, что не слишком далеко, потому что такси стоит денег, а работа в бухгалтерии вряд ли высоко оплачивалась. Рой и так уже потратил довольно много на обед и кино. Уж Хелен-то знала, чего это стоит, когда сам зарабатываешь себе на жизнь и не имеешь счета в банке.

Когда Хелен отперла дверь квартиры, Глория еще не спала, поскольку сама недавно вернулась со свидания с Джимом Мэрингом. Они ходили в небольшой театр на «Как вам это понравится» Шекспира, после обеда в «Чайлдз», как сообщила Глория, спросив, где были Хелен с Роем. И, когда Хелен рассказала ей, Глория рассмеялась:

— Ты преуспеваешь, дорогая, и станешь настоящей жительницей Нью-Йорка, не успев и глазом моргнуть. А это великолепное чувство.

— Я знаю это, Глория, — задумчиво сказала Хелен, начиная готовиться ко сну. — Понимаешь, я привыкла слышать в Элирии, что Нью-Йорк — холодный и недружелюбный город. Похоже, это неправда.

Теперь, год спустя, Хелен точно знала, что это неправда, знала, что, как и везде, если вы дружелюбны и относитесь к людям так, как хотели бы, чтобы они относились к вам, у вас обязательно будут друзья. Так случилось и у нее с Роем. В последующие месяцы они довольно часто встречались и, наконец, в ноябре Глория предложила Хелен пригласить к ним Роя в одну из суббот, когда Джим приходил на ее знаменитый домашний обед со спагетти. И Джим с Роем прекрасно поладили. Рой расспрашивал Джима о его работе в рекламе и, казалось, был очень заинтересован тем, как подцепить на крючок предполагаемого клиента. Он отдал должное спагетти Глории и после добавки объявил, что это самое вкусное, что он когда-либо ел. Глория, подмигнув Джиму, сказала с улыбкой:

— Видишь, милый, по крайней мере, один мужчина в Нью-Йорке ценит мой кулинарный талант, а не восхищается одними моими мозгами.

Рой тут же ввернул ловкий комплимент о том, что ни один мужчина в здравом уме не в состоянии устоять против комбинации ума, красоты и способностей к домоводству. Глория захихикала и посмотрела на подругу:

— Ты знаешь, Хелен, этот джентльмен может приходить сюда обедать в любое время. Джим, пожалуйста, обрати внимание и прояви здравый смысл!

Они вчетвером встречались после этого несколько раз и всегда мило и уютно проводили вечера. С Роем Миллигэном было очень приятно общаться, он умел замечательно слушать и всегда, когда говорил, то о ком-нибудь из них и никогда о себе. Однажды, когда Рой уехал домой после одного из обедов Глории и шумной веселой игры, заключавшейся в том, что они смотрели телевизор и забавлялись, выворачивая наизнанку смысл рекламы, Джим Мэринг заметил:

— Вот парень, в котором эгоизма меньше, чем в любом, кого я встречал до сих пор, насколько могу вспомнить. К тому же, мне кажется, что он очень компетентен в своей области.

В субботу было очень жарко, и синоптики обещали к вечеру дождь. К счастью, квартира, в которой жили Глория и Хелен, была в новом доме, и хозяин, будучи прогрессивным человеком, установил повсюду кондиционеры. Именно в такие дни Хелен понимала, что сто пятьдесят долларов в месяц, которые они с Глорией платили за квартиру, не так уж и дорого, если учесть божественную прохладу и свежесть, когда просыпаешься утром, смотришь наружу и видишь, что творит солнце с асфальтом внизу.

Было начало одиннадцатого. Это еще одно преимущество кондиционирования: можно спать в субботнее утро сколько угодно долго, в то время как в жаркой, душной квартире вы бы проснулись на рассвете потной и измученной.

Глория уже ушла на работу в универмаг. Хелен быстро приняла душ, надела цветную хлопчатобумажную блузку без рукавов, джинсы и села завтракать. Она заканчивала вторую чашку кофе, когда зазвонил телефон.

Это был Рой Миллигэн. Он объяснил Хелен, что собирался позвонить ей накануне и пригласить куда-нибудь сегодня вечером, но сразу после работы ему пришлось отвозить отчет о прибылях и некоторые другие бумаги мистеру Эймсу, и тот попросил его вернуться в офис и сделать еще кое-что. К тому времени, как он разделался со всеми поручениями, звонить было уже поздно, и он не стал беспокоить Хелен.

— Все отлично, Рой, — сказала Хелен. — Глория и Джим сегодня вечером собираются обследовать Чайнатаун. Глория уже приглашала меня, и я знаю, что они будут рады, если ты присоединишься к нашей компании.

— Прекрасно! Как раз этой частью Нью-Йорка я всегда пренебрегал.

— Джим сказал то же самое Глории. Ты мог бы зайти к нам около пяти или половины шестого?

— Конечно. Я с нетерпением буду ждать этого вечера, Хелен.

— Тогда увидимся, Рой. Пока.

Она улыбнулась, вешая трубку. Это будет приятный вечер. Не захватывающий, но приятный. Им было легко друг с другом, когда они встречались вчетвером. Никаких трений. Совсем не так, как во время работы с Мэвис Лоренц.

Прогноз на дождь в тот субботний вечер не оправдался, и экскурсия в Чайнатаун удалась на славу. После неплохого ужина в китайском ресторанчике молодые люди обследовали причудливые лавочки на Пелл-стрит, и Глория купила миндальное печенье-гадание, в котором была запечена бумажка с предсказанием судьбы, и соломенную шляпу кули, а Хелен — недорогую, но эффектную черную шелковую блузку с красными драконами. Узнав, что Рой играет в шахматы, Джим предложил компании поехать в Гринвич-Вилледж, в шахматный клуб Россолимо, и девушки стали свидетелями того, как Джим и Рой за разными столами сражались с серьезными соперниками. Джим сделал грубый промах в выигрышной, по сути, партии, но Рой спокойно победил в долгом эндшпиле. Глория, которую Джим научил играть в шахматы, шепотом поясняла Хелен ход игры.

Вечер оказался приятно прохладным, и расходиться не хотелось. Они побродили по 5-й авеню и, свернув на 52-ю улицу, остановились у маленькой галереи, где в витрине были выставлены коллажи одаренного молодого художника Дона Вернера, уже завоевавшего известность в Нью-Йорке. Джим заметил, что принцип создания коллажей прекрасно применим в рекламе. Рой согласился с ним, добавив, что коллажи можно использовать особенно эффективно в уличной рекламе и на автобусах. Они продолжили обсуждение этой темы в ночной закусочной, где, не устрашенные полными тарелками говяжьего студня, поглощаемого мужчинами, Хелен и Глория ели гамбургеры и пили охлажденный чай. Затем Джим посадил девушек в такси, пожал руку Рою и отправился в другом такси на Лонг-Айленд, где жил со своими родителями. Рой же решил немного прогуляться, перед тем как ехать домой. В общем, это был один из самых замечательных вечеров Хелен в Нью-Йорке.

Но в понедельник, казалось, все пошло вкривь и вкось, может, просто, чтобы напомнить ей, что жизнь не всегда так безмятежна. А может быть, нервы у всех были напряжены лихорадочным подписанием в свет очередного номера журнала на прошлой неделе. Или во всем виновата жара. В июле и августе большинство манхэттенцев стремятся уехать подальше от громоздящихся, нависающих зданий куда-нибудь в более прохладные убежища на Гудзоне или на тихие маленькие курорты возле канадской границы, особенно если в их офисах нет кондиционеров. Служащие «Мод» считали себя счастливчиками, работая в кондиционированных помещениях. Но в этот понедельник, с температурой, к девяти часам уже достигшей испепеляющих девяноста двух по Фаренгейту[2], кондиционер на восемнадцатом этаже, где находилась редакция, решил заартачиться.