— Вы не на палубе, адмирал, потрудитесь изъясняться прилично!
— Вы просто ещё не слышали, как я изъясняюсь на палубе, князь, — ухмыльнулся моряк.
В комнате бесшумно возник похожий на тень худощавый человек с докторским чемоданчиком. Шедшая за ним Фаустина едва слышно шепнула на ухо Лане.
— Молодчина.
— Мой нос, — причитал сидевший на полу Тассельш, — вы должны спасти мой нос, вы же врач. Если он останется кривым, я вас сгною! Слышите! Сгною!! Всех сгною, мерзавцы! Всех до единого…
— Так, балаган окончен, — рыкнул адмирал в сторону постепенно скапливавшейся в дверях толпы, — ничего не случилось, здесь ровным счётом ничего не случилось, а у всех вас, господа, наверняка есть дела, и наверняка срочные.
Он повернулся к Фаустине и добавил.
— А девушку я сам отвезу.
Всё, что блестит
И правил в то время в племени тлеван князь именем Крут.
И был он могуч и славен и во всяком деле удачлив. Но прослышал однажды, что колдуны чужеземные пророчат ему скорый конец и разгневался. И пошли отроки княжеские и привели троих колдунов. Первого сунгрина, второго тиудина, и третьего валдина.
И спросил князь у сунгрина, «в чём смерть моя»?
Бросил тот жеребья деревянные с резами, посмотрел и говорит «В собаке твоей пёстрой, смерть твоя, княже».
— Отроки, — крикнул тогда князь, — убейте собаку.
Убили собаку пёструю дружинники.
— Ну, в чём теперь смерть моя, колдун? Соврал ты. Повесить его на дереве ясеневом.
И спросил князь у тиудина, «в чём смерть моя»?
Зажёг тиудин костёр, разогрел бубен, и стал плясать, пока не умаялся. И молвил «В коне твоём сивом, смерть твоя, княже».
— Отроки, убейте коня.
Вздохнули отроки, но исполнили.
— Ну, в чём теперь смерть моя, кудесник? Соврал ты. Повесить его на берёзе.
И спросил князь у валдина, «в чём смерть моя»?
Наполнил валдин чашу-лбицу и стал из неё плескать пиво, молоко и мёд. На все четыре стороны плеснул и говорит «В жене твоей ясноглазой, смерь твоя, княже».
— Отроки, убейте жену мою!
Испугались отроки, но не посмели князя ослушаться.
— Ну, в чём теперь смерть моя, волхв? Соврал ты. Повесить его на дубе.
Услыхали про то братья княгинины и сказали «убил князь сестру нашу, должны мы отомстить». Сели на коней и поехали князю на двор. Подъехали к нему в вечер, и первый брат говорит «не убить нам князя, залает его пёс, проснётся князь, кликнет отроков, как нам их одолеть?»
Но не залаяла собака, не поднялись отроки княжеские. И вошли братья в хоромы. Проснулся князь, хотел дружину позвать, да некогда, подступили к нему братья. Как был, в одной рубахе выскочил он, сел на первую кобылу и поскакал прочь. Бросились за ним братья. И второй брат говорит «не догнать нам князя, нет в земле нашей коня резвее княжьего». Но сбила ноги кобыла, захромала и пала. Видит князь, что догоняют его братья и говорит «Не соврали колдуны. В собаке смерть моя. В коне смерть моя. В жене смерть моя». И подняли братья князя на рогатины, и пришёл ему конец.
Комната на чердаке. Со стропил летит пыль и мусор. Прямо на голову. Прошлый раз был подвал…
— Слушай, Брадобрей, почему как я к тебе не зайду, так ты в какой-то дыре вечно сидишь?
— Новые веяния. Сейчас принято быть ближе к работягам. Да ты и сам знаешь, я всегда любил руки чем-нибудь полезным занять.
В данный момент его руки были заняты подсчётом и раскладыванием в аккуратные столбики золотых и серебряных монет. Юл задумчиво осмотрел стол с деньгами, потом самого босса, одетого вполне по-домашнему. Расстёгнутый жилет открывал простую сорочку, рукава который были закатаны до самых локтей, и кожаные помочи, удерживавшие модные брюки из ткани в крупную цветастую клетку. А ещё длинный тонкий шнурок, на котором висели аккуратно подвязанные зубы. Явно человеческие.
— Садись, Юл. Вижу физиономия у тебя уже почти в норме? Пара накладных усов, очки и можно снова за работу?
— Я бы предпочёл ещё подождать. Люди не очень склонны доверять собеседникам с синяками на морде.
— Время, Юл. Оно имеет гнусное свойство уходить…
— Чего ты хочешь?
Брадобрей старательно выровнял очередной золотистый столбик, увенчанный автократорским профилем.
— У нас был договор, Юл.
— Я помню. Так что давай не будем и дальше размазывать кашу по столу. Ты обещал рассказать подробности.
— Ты знаешь Ферзлера?
— Слышал краем уха. Пару лет назад.
— Значит, ты не знаешь Ферзлера. Пару лет назад он был обычным владельцем ломбарда. На углу Восковой и Гамской. Помогал беднякам избавиться от лишнего имущества, прежде чем те пойдут на дно окончательно. Солидный бизнес. Менее честный, чем твой, Юл, но более доходный, если смотреть правде в глаза…
— Просто обожаю, когда ты рассказываешь истории, — ехидно заметил тот, — особенно длинные…
— Не спеши, — несколько столбиков со звоном опрокинулись в мешочек, скрывшийся затем в недрах стоявшего рядом несгораемого шкафа, — всему своё время. Так вот, последнее время Ферзлер явно пошёл в гору. До такой степени в гору, что начал чрезмерно много о себе думать.
— Мне послышалось, или тебе что-то не нравится, Брадобрей?
— Теперь он большой человек. Купил пару кварталов в порту и сносит жилые дома под склады…
— Не знал, что содержание ломбарда настолько выгодный бизнес.
— Люди из снесённых домов пришли ко мне и пожаловались…
— Так за чем же дело стало, Брадобрей? Уверен, карьера этого Ферзлера вот-вот оборвётся самым трагическим образом.
— За кого ты меня принимаешь, Юл? Я честный бизнесмен.
— Да-да, конечно. Просто твоим врагам и конкурентам очень не везёт… Бедняги имеют свойство умирать в самом расцвете сил.
— Заметь, умирать исключительно в силу естественных причин…
— Например таких, как падение на голову поддона с парой тридцативедёрных бочек вина?
— Кто ж мог подумать, что грузчик, чью беременную жену он выставил с работы без выходного пособия, не слишком надёжно закрепит трос?
— Уверен, даже в ломбарде найдётся нечто, что кто-нибудь, абсолютно случайно, конечно, закрепит недостаточно надёжно. От меня тебе что надо?
— Понимаешь. Этот Ферзлер не так прост. Его прикрывают серьёзные люди. Так легко к нему не подступишься.
— Мне казалось, что самый серьёзный здесь это ты? У этого Ферзлера что — общие дела с полицией?
— Бери выше. С жандармами.
— Н-да…
— И он этим нагло пользуется. Знает, что никто его и пальцем не тронет.
— Ну, так просто забудь про него.
— Он подрывает мой авторитет. Если люди видят, что я не могу ничего сделать, они перестают меня уважать. А как я смогу вести дела, если люди не будут меня уважать?
Брадобрей горестно вздохнул, и зубы на шнурке едва слышно застучали, перекатываясь по его груди.
— А я чем тебе могу помочь?
— Говорят, этот Ферзлер держит у себя в ломбарде целый архив. В потайном сейфе. И это не просто железный сундук. Это штучный сейф работы Питтля. Кодовые замки, отменная сталь. Ещё говорят — сигнализация последней системы.
— Серьёзно. Это должно стоить целое состояние. Что такое он там держит?
— А вот это ты, Юл, и поможешь мне узнать…
— Я?! Ты что, спятил? Я не медвежатник.
— Медвежатники сами не справятся. Сейф где-то спрятан. Да и саму кубышку быстро не откупоришь. Идти можно только наверняка. Но паршивец мало кого пускает в дом. И держит только старых и проверенных слуг. Я не могу посылать своих людей вслепую.
— Всё равно не понимаю, причём здесь я?
— Ты археологией интересуешься, Юл?
— Архи… чем?! Ты стал любителем загадок? Что за ахинею ты несёшь, Брадобрей?
— Став богатым Ферзлер решил следовать моде на всяческие древности и коллекционирование антиквариата. Дескать, старые кости, побрякушки и черепки — лучшее средство вложить деньги. И чего только эти богатые люди не придумают, чтобы подурнее тратить золото. Вон даже принцы теперь ездят поглазеть на всех этих профессоров, изображающих из себя землекопов. Раньше люди собирали картины и статуи, а теперь старые горшки и медные кастрюли. И куда только катится мир…