Филиппу показалось, что начинает холодеть вдруг воздух. Даже не глядя, он знал, что возвращается призрак, еще чернее и больше, чем прежде. Он повернул голову и смотрел, как приближается его привидение, пронизывая леденящим холодом июльскую жару. «Оно» звало Филиппа, делало знак войти в его пространство, присоединиться к леденящему, похожему на бездну забытью.

— О, Алан, — он услышал нежный вздох Мариль.

Когда ее слова замерли, призрак снова позвал его, уговаривая, обещая место мира и спокойствия, место, где не останется никаких чувств. Подавленный, он вступил в пустоту.

* * *

Мариль позволила себе остаться слишком долго. Рука Алана лежала поперек ее живота, и когда она попыталась выскользнуть из-под нее, он крепче прижал руку.

— Не уходи, — хрипло прошептал он.

— Мне нужно идти, Алан. Уже поздно, и я...

Он поцеловал ее в шею, потом легко куснул за ухо.

— Я знаю, — выдохнул он возле мочки уха, отчего приятная дрожь пробежала по ее спине.

Они не спеша одевались, чувствуя спокойствие в присутствии друг друга. Казалось, будто они были любовниками целые годы, а не две коротких недели, Мариль почувствовала себя снова ожившей. Она любила и была любима. Находясь с ним, она забывала обо всем остальном. Она могла притвориться, что они — муж и жена, что существуют только они вдвоем — нет никаких проблем, никаких тревог, разочарований, мыслей о том, что Филипп теряет рассудок... Никаких воспоминаний о забытом детстве.

— Мариль?

Она подняла глаза и поверх смятой постели посмотрела на него. Забавно, но он больше не кажется ей смешным. В его приплюснутом носе и коротком туловище есть сила. Яркие зеленые глаза полны любви и заботы. Он заставлял ее почувствовать себя красивой, похожей на юную девушку. Она редко вспоминала, что старше Алана на семь лет. Он казался настолько рассудительнее, что как мог быть при этом еще моложе?

— Мариль, ты должна решить, — он подошел к ней, его рубашка все еще была расстегнута, выставляя напоказ густые курчавые волосы на груди. — Уезжай со мной. Мы не можем продолжать так. Мы уедем куда-нибудь, где никто не будет нас знать. Мы станем мужем и женой.

— А дети, Алан?

— Мы возьмем их с собой, — настаивал он.

Мариль печально улыбнулась.

— Алан, будь благоразумным. Они ни за что не поедут. Они слишком большие. Они не оставят свой дом, своего... отца...

Алан, запрокидывая ей подбородок, обнял ее так, что их глаза встретились.

— Тогда мы уедем одни. У нас будут свои собственные дети.

Его настойчивость испугала ее; она испугала ее потому, что Мариль и сама чувствовала то же самое. Она знала, что сможет все бросить, даже детей, и уехать с ним. Она знала, что может поддаться желанию.

— Алан, я должна вернуться в дом.

Он ослабил объятие.

— Хорошо. Я отпускаю — на этот раз.

Мариль закончила одеваться, но оставила волосы распущенными. Дети и Сьюзен уже спят. Никто не увидит ее. Взяв ее под локоть, Алан открыл дверь, и они вышли на крыльцо.

— Мы могли бы сбежать на какой-нибудь остров в Южных морях, — шептал он ей на ухо. — Ты была бы королевой, сидела на троне и ела ягоды до тех пор, пока бы не лопнула.

Она рассмеялась, стараясь спрятать смех на его плече. Он крепко обнял ее, проводя рукой по волосам, прожигая ее пламенным взором.

— Я люблю тебя, Мариль, — этими словами он снова умолял ее уехать с ним.

— О, Алан, — именно этого она и хотела. Она собиралась сказать — да; и они оба знали, что она произнесет это слово.

Неожиданное движение в тени привлекло их внимание. Человек вскочил на лошадь и галопом промчался мимо них, они мгновенно узнали его лицо, промелькнувшее в свете открытой двери.

— Филипп, — в ужасе выдохнула Мариль.

Они оба заметили в его лице что-то ужасное. Это было не просто отчаяние или презрение, оттого что он увидел их вместе. Это было нечто гораздо худшее.

— Иди в дом, — приказал Алан. — Я отправляюсь за ним.

* * *

Мартин снова не мог заснуть. Ему снился очередной кошмар, от которого он проснулся больше часа назад. Он встал и зажег свечу. Возможно, если он что-нибудь съест, то станет легче. Мартин взял свечу и пошел к двери. Открывая ее, мальчик бегло осмотрел коридор и поспешил к лестнице. Когда он подошел к ней, входная дверь распахнулась настежь, и вошел Алан, неся на руках мужчину. Тут же, словно ожидая его, из одной из затемненных комнат появилась Мариль.

— Алан, что случилось? Что это? — крикнула она, бросаясь к нему.

— Куда я могу положить его?

— Вот сюда. Быстрее, — она повела его в библиотеку.

Мартин сполз по лестнице и направился вслед за ними. Он задул свою свечу, оставив подсвечник на нижней ступеньке.

— Что случилось? — снова услышал он вопрос матери.

— Должно быть, он пытался заставить лошадь перепрыгнуть через поваленные дубы у реки. Лошадь отказалась. Я нашел его лежащим между деревьями. Выглядит он не совсем хорошо, Мариль.

Мартин посмотрел на скрюченное тело на диване. Мать осторожно снимала с него куртку. Она взяла платок и промокнула лицо мужчины. Когда она отодвинулась от него, Мартин увидел, кто там лежит.

Он вихрем ворвался в комнату.

— Отец! Что случилось? Что с папой?

Пораженные его появлением, Алан и Мариль на мгновение лишились дара речи. Мариль быстро оправилась, взяла мальчика за руку и крепко прижала к себе.

— Он упал, Мартин. Мы не знаем, насколько сильно он пострадал. Ты должен быть храбрым, дорогой.

Мартин опустился на колени возле дивана.

— Он возвращался домой, не так ли? Он возвращался домой, чтобы снова быть с нами, как раньше.

Он не видел боли на лице матери.

* * *

Мариль оставалась около мужа, спала на койке возле его кровати, не отходила от его постели более, чем на минуту, ни днем, ни ночью. Доктор не мог обнадежить их. До тех пор, пока Филипп не придет в сознание, невозможно было сказать, что еще его беспокоит.

Мариль редко спала. Чувство вины переполняло ее, она отказывалась видеться с Аланом, хотя сердце ее страстно жаждало его утешения. Перед ней постоянно стояло лицо Филиппа, в тот момент, когда он проносился на лошади мимо них, стук копыт выбивал ей слова: виновна, виновна, виновна...

И только на четвертый день после падения, Филипп застонал, поворачивая голову из стороны в сторону.

— Филипп, Филипп, ты слышишь меня? — позвала его Мариль, уговаривая очнуться.

Он медленно открыл глаза. От совершеннейшей пустоты его взора у нее по спине побежали мурашки. Потом глаза его начали проясняться. Она заметила радость... а потом смятение.

— Ч... что... — с трудом выговорил он.

Мариль поднесла стакан воды к его губам, поддерживая рукой его голову.

— У тебя было ужасное падение с лошади, Филипп. Ты помнишь это?

Она видела, как он сосредоточился.

— Нет, — наконец произнес он.

— Ну что ж, сейчас тебе станет лучше, ты поправишься, — Мариль поставила стакан на стол и встала. Молча она поблагодарила Бога за то, что Филипп, кажется, не помнил события, предшествующие его несчастью. Отворачиваясь, она спросила:

— Может быть, раздвинуть портьеры и впустить немного солнечного света?

Не услышав ответа, она снова опустила взгляд на мужа. Его лицо исказилось.

— Филипп?

— Я... я не могу двигаться. Мариль! Я... не могу... двигаться!

ГЛАВА 8

Сентябрь 1874 — «Хартс Лэндинг».

Тейлор, ошеломленная, сидела в кресле с письмом в руке. Нет, это не может быть правдой. Филипп парализован? И Мариль. Что-то там все ужасно разладилось; она чувствовала это по недосказанности. Брент, пришедший в полдень на обед, так и застал ее в кресле, с глазами, полными слез.