Глава 8

Предшествовавшая приезду Командора суета свидетельствовала о том, что пребывание на этот раз будет длительным. Сначала в шикарном лимузине прибыл его верный слуга; он состарился вместе со своим хозяином и, когда-то молодой и красивый, теперь сгорбился. Тем не менее он сохранил свою английскую выдержку и, несмотря на несметное количество стоявших перед ним задач, заразил своим энтузиазмом ожидавших его на вилле помощников. Во второй машине приехала пара азиатов, похоже, близнецов — мужчина и женщина неопределенного возраста, некогда вывезенные с одного из Зондских островов. Их тоже раньше видели на «Дезираде», но они были такими неприметными, что их едва ли запомнили. Затем, как и всегда, прибыл секретарь Командора, Сириус.

Вот кто ничуть не изменился. Все такой же высокий, худощавый, немного сутулый. И та же хромота, тот же странный, меланхоличный взгляд. Накануне приезда Крузенбург несколько местных обывателей выставили вокруг виллы дозоры. Приезд Сириуса развеял все сомнения. Если хромой здесь, значит, и Командор приедет и приготовит что-нибудь интересное. Во всяком случае, что-нибудь, что поможет позабыть о наступившей осени и приглушит страх перехода нового тысячелетия.

На самом деле, реальность нашего времени не просто отобразить в хронике, а слово «страх» выглядит крайне слабым ее отражением. Вначале все было слишком туманным, об этом смущенно шептались. В небе видели какие-то знаки, кометы, северное сияние, неспокойные небесные светила, затмевавшиеся вопреки всем предсказаниям. Во многих местах на земле люди заявляли, что видели луну в слезах и двойное солнце. Повсюду отмечали странные феномены моря. В самом деле, только в окрестностях «Светозарной» и «Дезирады» в глубине лиманов в изобилии появились ондатры, которых там отродясь не бывало; морские черепахи приплывали умирать в холодные моря далеко от своих островов; гигантские дельфины заходили далеко в реки, и никто не мог остановить их на гибельном пути. Этого было довольно, чтобы озаботить профессиональных пророков. Обратившись к старинным книгам — святому Малахию, Нострадамусу, Бернарду Туринскому, — они предрекали миру всевозможные бедствия, всемирное оледенение или новый великий потоп. Вновь заговорили об Апокалипсисе и его Звере, Левиафане, притаившемся в глубинах океана; вновь начали спекулировать на каббале и путать дьяволом и его инкубами. Знаменитый предсказатель, специализирующийся до сего дня на номерах лото и стигматических пророчествах, обнаружил вдруг в катакомбах рукопись с проповедью папы Гонория, согласно которой четыре великих волшебника, порождение дьявола и прекрасных смертных дев, вскоре разделят мир. Ценой самых отвратительных злодеяний каждый из них найдет в своей части мира то, чего больше всего желает. Для первого это будет утерянное золото, для второго — утерянная слава, третий вновь обретет утерянную власть, а четвертый — утраченную любовь, но и ему, разумеется, придется совершить ради этого самые ужасные преступления. Пророк, тем не менее, оставил страдающему человечеству слабую надежду, заявив, что если хотя бы один из четырех волшебников, унаследовавший от своей человеческой матери нежность, потерпит неудачу, в то же мгновение он погибнет и остальные трое вслед за ним. И таким образом пришествие зла отодвинется на многие века вперед.

Это заявление вызвало настоящую сенсацию, известные политики бросились в кабинеты ясновидящих. Ощущают ли те угрозу? Известна ли ближайшая дата пришествия дьявола? Словом, гадатели на кофейной гуще, по внутренностям летучих мышей и птичьим перьям, предсказатели снов — все были при деле. Но ничто не могло успокоить руководителей государств и лишить их многочисленных оппонентов безрассудных надежд. Сам папа был охвачен этой родильной горячкой. Он провозгласил, что миру грозит жестокое наказание, и придется людям испить до дна чашу гнева Господня, если только они не покаются в грехах и не отдадут святой Римско-католической церкви много денег в знак того, что сделали это искренне. И, по крайней мере, недели три ватиканская казна росла. Однако страх не уменьшился. Повсюду распространялась идея, что человечество доживает свои последние дни.

Глава 9

Рут проснулась на заре — может, из-за шума волн, а может, потому что стих ливень. По слабому, проникавшему сквозь шторы свету она поняла, что еще очень рано. Рут откинула одеяло. Так продолжалось уже давно: не успеет проснуться, и сна уже ни в одном глазу. Тогда, отгоняя мысли, обычно одолевавшие ее в теплой постели, она приказала себе встать, раздвинула занавеси, распахнула выходящую в сад стеклянную дверь и очень долго смотрела на море.

В этой комнате «Светозарной» — спальне-кабинете, раньше принадлежавшей ее отцу, был один маленький секрет; Рут надеялась, что он известен только ей. Даже Юдит — она была в этом уверена — о нем не знала. В западном углу комнаты находилось окно, и, благодаря эффекту перспективы, которым обладало только это место на вилле, тем более незаметному, поскольку окно находилось на первом этаже, отсюда можно было увидеть кусочек пляжа, где на волнах качался, конопатился, полировался, словом, готовился к отплытию «Король рыб», любимая яхта Ван Браака. Рут опасалась, что последняя буря — циклон, как называли ужасный ураган, разоривший еще до отъезда ее дочери побережье, вышвырнет яхту на скалы, разобьет, раздробит яростными волнами. Она даже не сомневалась в этом, думала, что никто никогда больше не увидит яхту, не вспомнит о ней, это будет ее конец. И дело было не в стоимости корабля, а в самом его присутствии. В своем завещании Ван Браак потребовал сохранить его или затопить. Рут сохранила и привела яхту в порядок и все-таки ненавидела ее. Она никогда не выходила в море после смерти отца и ненавидела на корабле все, вплоть до названия. Разумеется, она догадывалась, что капитан выбрал его не случайно, и подозревала, что до ее рождения он вел бурную жизнь. В те редкие моменты, когда отец погружался в воспоминания, он всегда рассказывал мрачные истории о злобных морских тварях; призраки этих чудовищ — она в этом не сомневалась — постоянно волновали его ум и, должно быть, послужили причиной его смерти.

Рут с уважением отнеслась к последней воле капитана: сохранила «Светозарную», сохранила корабль. Бешар, старый моряк из соседнего порта, старательно ухаживал за яхтой, и до последнего времени Рут могла себе позволить оплачивать его услуги. С домом дело обстояло куда сложнее. Ей так и не удалось выплатить огромные долги, оставшиеся от Ван Браака. Единственный кредитор то пропадал надолго, то внезапно появлялся и требовал причитающееся или, что происходило обычно, предлагал сделку, больше напоминавшую шантаж. Неоднократно ей предлагал свою помощь Малколм, но она всегда отказывалась.

— Пора уезжать, Рут, — говорил Малколм. — Надо оставить этот дом.

— А как же Юдит? — спрашивала она. — Юдит тоже любит «Светозарную»!

— Она молода, начнет новую жизнь, далеко отсюда, — отвечал профессор. — Ты должна, наконец, уехать. Хочешь, я увезу тебя? Повернись спиной к воспоминаниям…

Рут упорствовала. Борьбу с воспоминаниями ей хотелось выиграть здесь, на месте… И борьбу с хозяином соседнего дома. С кредитором. С Командором. И кое с чем другим.

Рут прислонилась головой к стеклу. Было часов шесть утра. Она набросила на плечи пеньюар и закрыла стеклянную дверь. Воздух был влажным и прохладным, сад — мокрым. Наступало утро. Оранжевое море стало серым, затем нежно-голубым. Легкий ветерок сквозил между ветвями кипарисов, колыхал желтые верхушки тополей «Дезирады», задувал в комнату частички покрывавших скалы серых и желтых мхов. Рут вдохнула поглубже. Запах, только запах «Светозарной» мог ее успокоить. В воздухе стоял аромат влажных от дождя кипарисовых иголок, но еще сильнее был запах оставшейся на пороге пены. Рут открыла глаза. Начинался солнечный день. Сад наполнялся светом, все более ярким с каждой минутой. За деревьями блестела вода, а у скал в пятнах сиреневого и темно-зеленого цвета пенились волны. Это будет сияющее утро. С наступлением дня малейшие детали любимого ею сада становились более значительными: прибитая дождем трава, луковичные растения, которые придется выкопать с наступлением холодов, пощаженный бурей цветущий розовый куст, упавшее дерево, кривыми корнями смотревшее в небо с отчаянной надеждой. Надо будет распилить и сжечь его. Уже две недели Рут собиралась это сделать и не находила в себе сил. Такое бессилие было для нее новым. Она больше не отдыхала ни ночью, ни в присутствии других людей, даже Малколма.