Вот почему, поднимаясь следом за Юдит, Тренди изо всех сил старался не обращать внимания на ее манеры.

— Сейчас увидишь свои апартаменты, — тараторила Юдит. — Я живу прямо под тобой. У меня тоже свой этаж. Видишь, как все здорово продумано!

Она скакнула на последнюю площадку. Тренди уныло плелся за ней. Словно не замечая его недовольства, Юдит продолжала:

— Здесь две большие комнаты. Посмотри, какие окна! Сколько света!.. Это я должна была бы здесь жить.

Она прижалась носом к оконному стеклу:

— Яркий свет необходим для моей живописи. Но я предпочитаю работать в другом месте, далеко отсюда.

Повернувшись спиной к окну, Юдит раскинула руки:

— Посмотри, весь океан будет в твоем распоряжении.

Затем она потащила его во вторую комнату, на ходу поясняя:

— Ванная дальше. А это твоя спальня. Она очень большая. Выходит в сад.

Сейчас, успокоившись, Юдит говорила с теми же интонациями, что и ее мать, тем же нежным, звонким голосом, но без малейшего акцента. Тренди выглянул в окно. Внизу расстилалась лужайка, обсаженная кедрами. За деревьями просматривалась стена, позади которой он заметил другие кедры и тополя. Это был парк соседней виллы, у ворот которой он простоял так долго, неизвестно почему.

Юдит снова потянула его за рукав:

— Пойдем.

Она втолкнула его в первую комнату, выходившую на море, — кабинет, как она ее назвала. Почему он слушался эту девицу и следовал за нею? Конечно, она была молода, красива, высокая, стройная, более высокая и более стройная, чем ее мать, но совершенно невоспитанная и к тому же неряха.

— Вот твои чемоданы, — сказала она. — Никто их не трогал, как ты и просил. Четыре чемодана и три ящика. Все правильно? Теперь ты их откроешь? Мне бы хотелось взглянуть…

— Ничего интересного, — отрезал Тренди, — и смотреть нечего.

— Ладно. Кажется, ты изучаешь скелеты рыб? И собрал настоящую коллекцию? И пробудешь здесь шесть месяцев? Видишь, мне все известно! Открой один чемодан, только один!

Юдит присела на ящик, на ее лицо упало солнце. Теперь он заметил, что волосы у нее темнее, чем у матери, однако они так же сияли на свету. Но за кого она его принимает, эта девчонка, и какое имеет право к нему вторгаться? И почему ее мать позволяет ей такое?..

Он до сих пор был в куртке и шарфе. Ему было жарко, очень жарко, хотелось принять душ. Тренди решил показать характер:

— Встаньте с этого ящика. Он очень хрупкий.

— Я знаю, там написано. Открой его.

Он не пошевелился. С раздосадованным видом она встала, склонилась над одним из чемоданов и принялась ковыряться в его замке.

— Прекратите! — завопил Тренди и вытащил из кармана куртки связку ключей. — Вы будете разочарованы, — сказал он более спокойно, открыл чемодан и осторожно распаковал маленький желтоватый скелетик.

— Фу! — воскликнула она с недовольной гримасой.

«Сейчас она уйдет, — думал Тренди, — вернется к своей мазне». Действительно, Юдит пожала плечами и направилась к выходу.

Тренди сделал вид, что не обращает на нее внимания, и отвернулся, снимая куртку. Он уже думал, что остался один, как вдруг услышал выражавший удивление свист. Это опять была Юдит: прислонившись к двери, она, словно лорнет, держала перед глазами скелетик рыбы и делала вид, что рассматривает через него Тренди.

— Шарф из настоящего шелка, кожаная куртка с отворотами из каракульчи, длинные волосы — слишком шикарно, сударь, для нашей-то дыры… Так вот почему тебя зовут Тренди!

Она скривилась, а затем разразилась хохотом. Тренди в сердцах швырнул куртку на пол. Итак, Дрогон обманул его, он рассказал этим двум женщинам, почему отправил его сюда. Но это было не самое худшее: подняв глаза на Юдит, он с ужасом увидел, что она держит скелет, который является редчайшим, почти уникальным экземпляром каллионимы лире сколиозе. Она вновь наклонилась к чемодану и стала распаковывать второй пакет, в котором как нарочно была еще более редкая минюскюль опитопроктус гримальди, водившаяся только в Марианской впадине. Разумеется, ни времени, ни храбрости остановить Юдит у него не было. В следующее мгновение искалеченная каллионима упала, но не на ковер это было бы слишком хорошо, — а на мощеный плитами пол, отчего позвоночник рыбы, объект его изучений последние семь лет, тут же развалился.

— Сейчас же уходите! — крикнул Тренди. — Я должен работать!

Юдит не извинилась и даже не подумала послушаться. Она уставилась на него серо-голубыми, прозрачными, с зеленоватыми искорками глазами. В руке она продолжала сжимать несчастную гримальди.

Тренди запустил пальцы в свою густую каштановую шевелюру, как всегда, когда принимал какое-нибудь важное решение. Чтобы эта идиотка окончательно оставила его в покое, придется, видно, пожертвовать еще одним скелетом, даже если это будет редкая глубоководная рыба. И он отвесил Юдит оплеуху.

Ему тут же ее вернули и с неменьшей силой. Затем, как и следовало ожидать, Юдит швырнула скелет в чемодан. Каким-то чудом гримальди уцелела. Затем Юдит удалилась, хлопнув дверью. Тренди услышал, как с такой же силой она хлопает другими встречающимися на ее пути дверями. Затем наступила тишина.

Глава 3

До вечера Тренди больше никто не беспокоил. И он наконец понял, почему вилла называется «Светозарная». Этот дом словно даровал Тренди свою силу и власть над существами и предметами. Магия начала воздействовать на него с первого же дня. Сначала Тренди ничего не заметил. Несмотря на противную девицу и свой мгновенно вспыхнувший гнев, он почему-то так и не уехал и принялся устраиваться: распаковал чемоданы, расставил коробки с записями, скелеты рыб. Он даже собрал кости разбитой каллионимы, реконструировал ее позвоночник и, в конце концов, с удовлетворением решил, что сделал все правильно. Он не знал, сколько прошло времени. Возможно, все дело было в опьянившем его солнце, подобно приливу захлестнувшем комнату во второй половине дня потоками яркого света. Тренди позабыл о девчонке, как он ее называл, и теперь думал только о работе. Он вспомнил последние несколько лет: тысячи часов исследований под микроскопом; тонны книг, поглощенных в тиши библиотек; мириады наблюдений, проведенных на далеких Кенгелене и Туамоту. Затем Тренди перенесся в детство, в те годы, когда он жил одной лишь страстью, когда выдерживал грандиозные скандалы из-за того, что останавливался у каждой лужицы с морской водой и рассматривал там мельчайшие водовороты. От простого любопытства он постепенно перешел к изучению морской геологии, а затем к этим ужасным костным деформациям рыб — фактически он был единственным, кто их изучал. Минутный каприз природы, доставшийся худшим ее представителям, или прелюдия к глобальной мутации вида? Тренди склонялся к последнему варианту, но что самое важное, того же мнения придерживался Дрогон. Вот почему он так настаивал, чтобы Тренди закончил работу. Профессор был как всегда прав, и что бы Тренди без него делал? Дрогон был для него и совестью, и учителем, и отцом, ведь своего отца Тренди не знал.

Сначала Тренди был восторженным почитателем профессора, потом ему удалось стать его ассистентом. На протяжении двух лет он писал речи для его выступлений на конференциях, статьи, руководил его лабораторией, когда профессора отвлекала международная деятельность, со временем становившаяся все более активной. Взамен Дрогон предложил ему изучать скелеты и свою помощь. Он посылал Тренди в самые известные научные центры, обеспечивал ему доступ к самым засекреченным трудам и снабжал его образцами редких рыб. Финансированием работ занимался один миллиардер — страстный океанограф-любитель, приятель Дрогона.

Конечно, время от времени имя Дрогона склоняли на разные лады. Говорили, что его тщеславие не знает границ и не ему принадлежат украшающие стены его кабинета дипломы. И как его оппоненты не понимали, что науку и свой непревзойденный талант исследователя профессор постоянно приносил в жертву общественной деятельности, вызывавшей столь легкомысленное осуждение! Тренди не обращал на критику внимания. Дрогон шел вперед; он был, есть и будет всегда. Однажды он бросил Тренди потрясшую того фразу: «Вы будете моим преемником». Тренди не мог себе представить, что когда-нибудь Дрогон уйдет на пенсию или умрет. Дрогон будет с ним всегда, чтобы его направлять. Когда профессор дал ему шесть месяцев для завершения исследований и посоветовал уехать из Парижа, Тренди даже не подумал протестовать. Это был приказ, к тому же все было предусмотрено. Да и кто бы решился противоречить этому умнейшему и крайне жесткому человеку? Достаточно было взглянуть в его безжалостные глаза, сверлившие вас сквозь стекла очков. Этот профессор с абсолютно лысым черепом в свои пятьдесят был в отличной форме. По слухам, Дрогон когда-то был спортсменом; он действительно был стройным и подтянутым. Никто не мог противостоять Дрогону. Даже находясь за многие километры от него, Тренди чувствовал его влияние. Поэтому он усмирил своей гнев, постарался забыть о полученной им пощечине, так же, как о той, которую дал сам, и настроился на шесть месяцев напряженной работы, не обращая внимания на хлопающую дверями и ломающую скелеты рыб молодую девицу, даже не размышляя о том, собственный это его выбор или выполнение обещания, данного профессору.