Одиннадцать пятнадцать утра. Мсье Гиньон был намного моложе, с аккуратной, не седой, а слегка блондинистой бородкой. Он представлял совершенно другое ведомство и имел при себе своего собственного переводчика. Так что мисс Грегорис имела возможность спокойно передохнуть, выпить чашку кофе и потихоньку, не привлекая к себе ненужного внимания, привести в порядок свои ногти.

Час тридцать дня. Мсье Принглуар и мадам Овернуа прибыли из департамента туризма. Оба свободно говорили по-английски и не нуждались в услугах переводчика.

Полковник Модлингер формально представлял французскую сторону в НАТО. Впрочем, как и положено, в весьма формальном статусе, преследуя, естественно, совершенно иные интересы. Кроме того, он привел с собой четырех на редкость молчаливых помощников, все в ранге, как минимум, не ниже капитана, и двух не менее внушительного вида переводчиков: один, чтобы переводить с французского на английский, а другой — наоборот. Почему, не совсем понятно. Наверное, так у них положено…

Шестнадцать тридцать. Мсье Женфиль, мсье Крэнкемор и мсье Лери-Коян были высокопоставленными консультантами, тесно связанными с экономическими и политическими интересами французского правительства в странах Общего рынка. Они все время говорили только по-французски, хотя попрощались, причем весьма тепло, на вполне хорошем английском.

Когда в половине шестого вечера Палмер вместе с мисс Грегорис вышли из здания министерства, Добер терпеливо ждал их, облокотившись на капот «бьюика».

— Да, похоже, вас принимают на высшем уровне, — заметил он. — Обычно все эти обезьяны разбегаются по домам задолго до пяти.

Чтобы избавиться от Добера, им потребовалось проделать несколько трюков. Сначала Палмер пригласил их с Элеонорой в бар «Георг V» на рюмочку коньяка, затем предложил Доберу подбросить его до дома в Сент-Клод, где они познакомились с миссис Добер — высокой худенькой женщиной с уродливой пластиной на верхних зубах.

— Увы, такое приходится делать и в моем возрасте тоже, — сказала она, заметив их взгляд и предлагая на редкость отвратительное мартини, в котором было слишком много дешевого вермута. — Тут надо либо полностью изменить прикус, либо потерять все, иного выбора нет. Поэтому… — Она как-то застенчиво пожала плечами и улыбнулась.

Когда они прощались, Палмер понимающе улыбнулся в ответ.

— А знаете, вы на редкость мужественная женщина. Мне по собственной дочери хорошо известно, что это бывает очень болезненно. Я от всей души желаю вам удачи.

Наконец это скучнейшее мероприятие закончилось, и Палмер отвез Элеонору в ее квартиру на Монмартре, чтобы она успела принять душ и переодеться к предстоящему ужину. Они остановились на лестничной площадке второго этажа. Ее руки обхватили его голову, а язык требовательно проник между его в общем-то не особенно сопротивлявшихся губ. Так они и дошли по ступеням до ее мансарды, не размыкая объятий, так и вошли в ее небольшую, но уютную квартирку.

На полу в холле лежало несколько почтовых конвертов. Элеонора наклонилась, чтобы поднять их, быстро просмотрела, задержалась на одном из них с красно-синей наклейкой «Mit Flugpost — Par Avion» в правом верхнем углу. Палмеру не удалось разглядеть марку, так как Элеонора тут же вскрыла конверт. Из него на пол выпало цветное фото. Она не поленилась встать на колени, чтобы поднять его.

— Таня? — догадался, бросив мимолетный взгляд, Палмер.

С фотографии на него смотрела светлоглазая девчушка, стоявшая между двумя мужчинами, один его возраста, другой, похоже, где-то лет двадцати или чуть больше.

— Твой отец? — спросил он. — А это брат?

Ее глаза метнулись с его лица на фотографию и затем назад. Лицо слегка скривилось: наверное, в новой фотографии ее дочери было что-то не то…

— Все нормально? — спросил он.

Элеонора кивнула и заглянула в конверт, но там ничего больше не оказалось. Неужели прислали только одну фотографию? Она перевернула ее, но на обороте тоже ничего не было, кроме штампа с датой изготовления, проставленного в фотолаборатории — всего два дня тому назад.

— Значит, это все-таки Таня? — настойчиво переспросил Палмер.

— Конечно же Таня, кто же еще?

— А те двое мужчин?

Она медленно, как-то неуверенно покачала головой.

— Ты что, их не знаешь? — спросил Палмер.

— Ну почему же не знаю? Конечно же знаю. И, наверное, совсем неплохо…

— Ну и?

Палмер терпеливо выслушал ее довольно сбивчивые объяснения на почему-то вдруг ставшем ломаным английском языке, все время думая: что же в этой фотографии ее так сильно потрясло?

— Это… ну, как бы тебе сказать, соседи моих родителей, — наконец-то произнесла она. Нет, скорее, протянула. Очевидно, опасаясь проговориться. Вот только о чем?! — Близкие соседи. Ты же сам видишь: Таня смеется! — Она снова протянула ему фотографию.

Он пожал плечами.

— Они все там смеются. Прямо какой-то фестиваль смеха… С тобой все в порядке?

— В порядке, в порядке. Лучше помоги мне подняться. — Палмер поднял ее с пола. — Вам, молодым, следовало бы не забывать, что у пожилых женщин, таких как я, давно уже нет ваших сил. — Она тяжело вздохнула, провела рукой по лицу. — Господи, какой же долгий и скучный день. Меня все время тянуло в сон. Интересно, кто-нибудь заметил?

— Кто-то, возможно, да, но только не я.

— Поскольку один раз ты и сам незаметно вздремнул. Правда, слава богу, без храпа.

— Это, наверное, когда докладывал полковник Модлингер? — Он подвел ее к низенькой кушетке и помог сесть. — Слушай, думаю, тебе надо слегка взбодриться. У меня тут для тебя кое-что припрятано. Подожди, я сейчас. — Он, совсем как фокусник в цирке, сделал загадочный пасс, подошел к застекленному шкафу, сунул внутрь руку, туда, где позавчера перед уходом тайком поставил последнюю бутылку «Сев-Фурнье». Но ее там не было! Интересно, куда она делась? Палмер распахнул вторую дверцу и сразу же увидел, что она стояла в другом углу шкафа. Куда лично он ее не ставил! Но поскольку полной уверенности в этом не было, он ничего не сказал, просто взял бутылку, подошел к столику, налил ей полный бокал вина.

— Merci, chéri.

— Не стоит благодарности.

— А почему не по-французски? Не «De rien»? Французский тебя что, начал вдруг раздражать?

Странная история с этой фотографией, вдруг пришла ему в голову мысль. Прислать без приветствия и даже без простой подписи, ну или чего-то в этом духе? Причем фотография прислана по авиапочте буквально в тот же самый день, когда ее напечатали в фотолаборатории. Но самым странным во всем этом была реакция Элеоноры! Интересно, с чего бы и почему?

— А где живут твои родители? — спросил он, налив себе в бокал немного вина и усевшись в гнутое кресло-качалку прямо напротив нее.

— К востоку отсюда.

— Да, похоже на откровенный, вполне исчерпывающий ответ. Почти совсем ясно, ничего иного не скажешь.

— О, прости, ради бога, прости. — Она слегка покрутила бокал в руке. — Вообще-то я рассчитывала повидаться с Таней, если поеду вместе с тобой в Германию. Мои родители живут недалеко от Франкфурта.

Палмер слегка нахмурился.

— В Германии?

— Да, в Трире. В Мозельской долине.

Палмер задумчиво кивнул.

— Что ж, это местечко, похоже, мне знакомо, очень даже знакомо.

Она задумчиво опустила глаза на свой бокал с вином.

— У тебя там тоже были героические приключения?

Между ними возникла небольшая молчаливая пауза. Его несколько поразила ее смелость: надо же, не побояться рассердить его таким откровенным сарказмом.

— Не совсем, — медленно протянул он. — Это связано с совершенно иными воспоминаниями. Там была летняя резиденция императора Константина.

Элеонора поставила свой бокал на столик, опустилась на колени у его ног, обвила их руками.

— Прости, пожалуйста, прости. Ты самый образованный любовник из всех, с кем мне приходилось иметь дело. — Она вдруг закрыла лицо руками и горько зарыдала. В общем-то, совершенно неожиданно. Ее милое лицо исказилось и чуть покраснело.