Господи, как же далеко это сейчас от него. Словно другая планета. Он бросил взгляд на белый потолок, мысленно представляя себе собственный офис на Пятой авеню, из широкого окна которого он так любил часто смотреть на людишек, копошащихся внизу. Совсем как крошечные муравьи, которые добросовестно, не жалея сил, делают свои жизненные дела. Он закрыл глаза и тут же уснул.

Десять часов утра. Господа Отей и Ледатон представляли интересы Центрального банка Франции. Они оба довольно плохо говорили по-английски, поэтому в ходе переговоров с Палмером им часто приходилось прибегать к помощи мисс Грегорис, особенно когда речь шла о тонких и весьма специфических деталях финансовых потоков.

Одиннадцать пятнадцать утра. Майор Бриер говорил на великолепном английском с ярко выраженным оксфордским акцентом и особенно усердствовал только в одном пункте — когда несколько возбужденно говорил о долларах, которые на французской земле тратят семьи расквартированных там американских военных. Кстати, не забыв несколько раз упомянуть, что его мать — урожденная британка. Ну и что тут такого?

Добер, как и договорились, встретил Палмера вместе с мисс Грегорис ровно в полдень, терпеливо стоя рядом с семиместным лимузином их банка. Усевшись в шикарный «мерседес», Палмер тут же обратил внимание на какого-то незнакомого человека на заднем сидении. Кто это?

— Полагаю, вы знаете друг друга, — заметил Добер, указывая на незнакомца.

Палмер окинул его беглым взглядом: примерно одного с Добером возраста, где-то около тридцати пяти-тридцати шести, в хорошем деловом костюме европейского покроя, чуть длинноватые волосы, в глазах, похоже, контактные линзы, которые были подобраны явно в спешке и не совсем удачно. Далее: продолговатое худощавое лицо, почти как у самого Палмера, хотя с желтоватым, болезненным оттенком, и тонкие, плотно сжатые губы. Наверное, что-то генетическое. Кроме того, как он обратил внимание — раздражение кожи на подбородке. Возможно, результат очень тщательного бритья?

— Боюсь, пока не имел удовольствия, — пробурчал Палмер, помогая Элеоноре сесть в машину, на заднее сидение, но не рядом с незнакомцем, а на раскладном сиденье прямо напротив него.

— Да, так оно и есть, — чуть улыбнувшись, сказал тот, протягивая руку. — Что ж, тогда давайте знакомиться. Меня зовут мистер Фореллен. Я из Фонда. Того самого Фонда…

Палмер пожал его руку. Она почему-то оказалась очень потной.

— Мистер Фореллен?

— Стэн Фореллен, — уточнил незнакомец, доставая из внутреннего кармана свою визитную карточку, которую он с вежливой улыбкой протянул Палмеру.

На ней красивым жирным шрифтом было написано: «Стэнли Дж. С. Фореллен, Фонд экономических исследований, Директор Европейского отдела». В левом нижнем углу — нью-йоркский адрес Фонда, в правом — парижский на Avenue de l’Opéra. Причем оба почему-то написаны очень мелкими буковками. Сразу и не разберешь. Интересно, много ли найдется людей с идеальным зрением, чтобы прочитать это без увеличительного стекла, подумал Палмер, кладя карточку в нагрудный карман своего пиджака.

— Познакомьтесь, это мисс Грегорис из нашего парижского отделения. В данном случае она помогает нам в качестве переводчика. — Он кивнул в сторону Элеоноры, молча сидевшей напротив Фореллена. — Ну и что же они попросили вас сделать? Присмотреть за мной?

— Ну что вы, мистер Палмер, при чем здесь это? — почему-то торопливо и с серьезным видом возразил Фореллен. — Ни в коем случае. Поверьте, мне сразу дали недвусмысленно понять, причем на самом верху, что у вас полная, абсолютно ничем не связанная свобода действий. Более того, ваша информация, как минимум, на несколько недель свежее и точнее моей. Так что ни о каком контроле не может быть и речи.

Прислушиваясь к его акценту, Палмер почему-то задумался, откуда он. Вряд ли из Чикаго, это было ясно по его манере произносить согласные — четко и подчеркнуто ясно. Так чикагцы не говорят, кому как не Палмеру знать об этом! Тогда откуда? Из Огайо? Или, может, из западного Нью-Йорка? А что, вполне может быть…

Тут Палмер вдруг осознал, что в машине почему-то полная тишина — никто не произносил ни слова. Ах, вон оно что: молчит начальник, значит, молчат и все подчиненные! Старая как мир проблема, с которой ему пока еще не удавалось эффективно справляться обычными способами. Увы, когда ты вожак стаи, все остальные обязаны стоять на задних лапках. В таких случаях, как показывает самая обычная практика, иногда помогают неожиданные, но простые вопросы.

— Кстати, вы пообедаете с нами, мистер Фореллен?

— Почту за честь, сэр. Кроме того, поскольку в мои обязанности входят регулярные отчеты о том, как ведутся дела Фонда, то я был бы очень признателен, если бы вы сочли возможным поделиться со мной какой-нибудь информацией о том, как продвигается ваша миссия. Пусть даже относительно поверхностно.

— Значит, все-таки контроль. Итак, ваша задача отслеживать мои действия и писать регулярные отчеты?

— Нет-нет, что вы?! Об этом не может быть и речи! — Его бледненькие, чуть ли не бесцветные глазки на секунду задержались на Добере, но тут же, очевидно, осознав, что тот на стороне ЮБТК, а не Фонда, перевел их на колени мисс Грегорис. — Просто это часть моей работы, я обязан регулярно делать соответствующие отчеты, а ваша миссия в данный момент самая «горячая» на всем европейском континенте.

— Скажите, вы отправляете отчеты каждый день? — с невинным видом поинтересовался Палмер.

Зрачки его бесцветных глаз на какую-то долю секунды расширились, но тут же снова стали нормальными. Палмер в общем-то этого даже и не заметил.

— Ну конечно же нет. Чаще всего раз в месяц. Хотя в «горящих случаях», таких, скажем, как ваш, они требуют еженедельных отчетов. Если, конечно, такое представляется возможным.

— Хорошо, допустим. — Палмер повернулся к Элеоноре. — Что ж, полагаю, за обедом мы сможем поделиться с мистером Форелленом кое-какими соображениями. Хотя, честно говоря, я практически не делал никаких записей. А вы?

На бесстрастном до этого лице мисс Грегорис появилось выражение интереса. Она бросила на Палмера быстрый взгляд, даже слегка улыбнулась.

— Ну, у меня остались кое-какие пометки. Которые я делала для себя, переводя переговоры, длившиеся больше обычного.

Фореллен заметно нахмурился.

— Значит, это не стенографические записи? — спросил он, тщательно, хотя и не совсем удачно, стараясь скрыть разочарование, явно прозвучавшее в его голосе.

— Нет, судя по всему, отрывочные заметки. Очевидно, наиболее важных моментов. Вас это что, не устроит? — не без нотки сарказма поинтересовался Палмер.

— Ну почему же нет? Устроит, вполне устроит, — торопливо, почему-то слишком торопливо, даже не без нотки нервозности ответил Фореллен. — Нам вполне хватит вашей всем известной великолепной памяти. Нисколько в этом не сомневаюсь.

Палмер тут же отметил: он нервничает, потому что боится, что, скорее всего, не сможет на месте и достаточно оперативно решить проблему предоставления требуемой информации своему руководству. То есть Фонду. Зачем его, собственно, сюда и послали и за что платят, наверное, немалые деньги.

— Не сомневаетесь насчет моей памяти? — иронически переспросил Палмер. — А вот я, видите ли, иногда сомневаюсь… Ладно, попробуем выяснить это за обедом.

Их «мерседес» быстро ехал вдоль всемирно известных Елисейских полей. Вдали, чуть справа, уже виднелась массивная белоснежная Триумфальная арка. Палмер повернулся к Доберу.

— Ну и где будем обедать?

— Где? — молодой человек почему-то занервничал. — Понимаете, сегодня такой прекрасный день, вот я и подумал, — он перевел дыхание, — не хотели бы вы пообедать на свежем воздухе? На всякий случай я зарезервировал вам места в открытом каталонском ресторане в Булонском лесу. Вы не возражаете?

Палмер повернулся к Элеоноре.

— Кстати, а вам случайно не приходилось там бывать?