Глаза Палмера недоверчиво прищурились. Ему впервые приходилось слышать, как кто-то сообщает ему, что сельское хозяйство находится на последнем издыхании. С чего бы это?

— Все дело в молодежи, — заметив его удивление, объяснил Райгенсрафнер. — Им не нравится ни лазить по крутым склонам, ни крутить ручной пресс, ни разливать вино по бутылкам. Короче говоря, они не желают бесплатно работать на своих отцов. Причем иногда это приходится делать всей семьей от зари до зари. Они хотят работу с девяти до пяти, твердую зарплату плюс различные бонусы, дополнительные льготы, бесплатную медицинскую страховку, защиту профсоюза, гарантированный отпуск, право на забастовку, пенсионный фонд, ну и тому подобное. Поэтому совсем не удивительно, что многие маленькие винодельни постепенно становятся банкротами. На них становится некому работать. Все больше и больше виноградников продаются более крупным компаниям, которые, естественно, вынуждены механизировать труд своих работников, чтобы повысить производительность труда. А хотите знать, какими сейчас становятся вина? Бо́льшая их часть — это то, что мы называем Schlum, который продается в дешевых супермаркетах, что-то вроде кока-колы.

— «Schlum»? — повторил Палмер. — А что это такое?

— Моча, — шепнула ему на ухо Элеонора. И, как ни в чем ни бывало, продолжила беседу с другими мужчинами.

— Да, мы действительно называем их мочой, — подтвердил Райгенсрафнер. — Они выглядят, как вино, но на вкус — типичная моча. Нет, конечно, делаются и великолепные сорта, но большинство людей не могут себе их позволить. Поэтому они покупают дешевый Schlum, бутылка которого сто́ит всего несколько марок и который для них мало чем отличается от настоящих вин.

Палмер кивнул и постарался оживить свой стремительно увядающий интерес к виноделию.

— Знаете, прежде всего, вам нужна четкая маркетинговая программа продвижения хороших вин, наглядно демонстрирующая их безусловное превосходство и делающая Schlum социально и практически неприемлемым как для покупки, так и для употребления.

Лицо Райгенсрафнера расплылось в широкой улыбке. Он начал энергично похлопывать Палмера по плечу, но быстро понял всю бестактность этого проявления, неуместность такой фамильярности и тут же убрал руку. Вместо этого, по-прежнему улыбаясь, сказал:

— Prima! Просто prima! Но продвигать их надо будет только на зарубежных рынках. Убеждать в этом немцев — дело, в общем-то, совершенно бессмысленное.

— Интересно, почему?

— Потому что, несмотря на все эти разговоры о процветании Германии, большинство наших люди могут позволить себе только Schlum. А если вдруг заживут получше, то будут покупать себе прекрасные французские вина. — Он пристально посмотрел на Вудса, очевидно, желая лично убедиться, что до того дошла ирония его слов.

— Да, но в таком случае становится еще более ясным, что главные маркетинговые усилия должны быть, прежде всего, ориентированы не на зарубежные, а именно на ваши рынки, на ваших людей, — коротко ответил Палмер.

Райгенсрафнер медленно, с печалью во взгляде покачал головой.

— Мы, конечно, во многом сильно американизированы. — Он сделал короткую паузу, потом продолжил: — Надеюсь, вы не поймете меня неправильно, но… но основная часть наших людей не в очень-то большом восторге от рекламы. Пока! — Он хихикнул. — Обратили внимание? Я сказал «пока»!

Кивнув, Палмер обвел терассу внимательным взглядом. Количество гостей уже растаяло человек до двадцати пяти, не больше. Ему на глаза попался тот самый молодой человек в строгом темно-зеленом костюме и с густыми бровями. Вот он встал, подошел к стойке бара, поставил свой пустой бокал, попросил дать ему полный, взял его и неторопливо направился прямо к Палмеру.

Молодые люди, окружавшие Элеонору, чему-то громко расхохотались. Она бросила взгляд на Палмера и слегка подняла к потолку глаза, как бы спрашивая: «Сколько же все это будет продолжаться»? Вудс успокаивающе кивнув, тихо шепнул ей на ухо:

— Потерпи еще немного. Ты же звезда этого шоу.

— Герр Палмер, я бы хотел представить вам… — донесся до него голос Райгенсрафнера.

Палмер обернулся: рядом с ним стоял и улыбался тот самый невысокий молодой человек с густыми бровями, сходящимися на переносице, и полным бокалом в правой руке. У него было лицо, которое почему-то казалось каким-то неподходящим для него, слишком большим — длинный выступающий подбородок с довольно глубокой ямочкой посредине и под стать ему толстый мясистый нос. Хотя его мохнатые брови, как оказалось при ближайшем рассмотрении, не сходились на переносице. Во всяком случае, сейчас, когда он так приятно ему улыбался.

— Позвольте вам представить. Это… — начал было Райгенсрафнер.

— Мистер Манн, — перебил его молодой человек, протягивая Палмеру руку. И тут же торопливо добавил: — Хайнц Манн.

Английскому его, похоже, учил какой-то американец со Среднего Запада, отметил про себя Палмер. За исключением того, что в Соединенных Штатах никто не произносит такое ровное «а» и не тянет такое долгое «р».

— Очень приятно, — ответил он.

Рука мистера Манна оказалась твердой, сухой и шершавой, а рукопожатие коротким, энергичным и на редкость сильным. Их взгляды пересеклись, давая Палмеру возможность увидеть в его глазах так редко встречающуюся искренность.

— Герр Манн, — начал объяснять Райгенсрафнер, — один из наших самых молодых ведущих…

— Специалистов по персоналу, — снова перебил его герр Манн. — Интересная сфера деятельности, вы не находите? — спросил он, обращаясь к Палмеру.

— Более чем, — согласился тот. И тут же обратил внимание, как взгляд одного из самых молодых ведущих специалистов скользнул вбок и надолго остановился на ногах Элеоноры. «Так, вот тут наши пути разошлись», — подумал Палмер. А Райгенсрафнер снова затянул свою, казалось, бесконечную шарманку о якобы умирающем сельского хозяйства.

— А знаете, в наши дни правильное выдерживание вин превратилось в самый настоящий фарс. Золотым годом для «Мозельского», «Рейнского» и «Рурского» был 1959. Конечно же, это в полной мере относилось и к французским сортам. Последовавшие за этим несколько лет тоже были совсем неплохими. Особенно для марочных вин. Но затем… затем все начало постепенно деградировать. С тем же солнцем и виноградом большинство виноделов предпочитают производить миллионы галлонов Schlum. Мы, естественно…

Хайнц Манн тем временем тихонько отошел в сторонку и начал оживленно беседовать о чем-то с Элеонорой по-немецки. Вудс попытался подслушать, о чем они говорят. Но с приходом Хайнца большинство остальных мужчин почему-то перестали привлекать ее внимание.

Этот черноволосый молодой человек чем-то обеспокоил Палмера. Но чем? Может, своим слишком поздним приходом на торжественный прием в его честь? Или тем, как бесцеремонно он все время перебивал пожилого, уважаемого Райгенсрафнера? Или тем, что они с Элеонорой слишком долго и слишком любезно говорили?

Да, наверное, именно так оно и было. «Неужели это ревность? — с горечью подумал Палмер. — Значит, докатилось и до меня!»

Манн был молод, практически ее возраста, приятного вида, с искринкой в глазах, уверенный в себе и явно заинтересовавшийся девушкой. Кроме того, он явно был здесь Кем-то! Непонятно кем, но был.

Да, неизбежная расплата за привлекательную любовницу — это вечная ревность. Нет, скорее всего, его вина́ не столько в том, что у него есть такая любовница, сколько в том, что он ее… полюбил! Такого ему еще никогда не приходилось испытывать. За всю его долгую жизнь.

Господи, как же ему хотелось поскорее расстаться с этим Манном и всеми остальными. Больше всего он сейчас желал оказаться с ней в постели! Прямо сейчас!

А Райгенсрафнер тем временем неутомимо продолжал свою дурацкую, никому не интересную лекцию.

— По счастью, в отличие от коньяков, выдерживание белых сухих вин — процесс куда менее хлопотный и долгий. Ведь людям хочется напиться пьяным как можно скорее, через год, ну, в крайнем случае, через два, не больше. Хотя, если кому-то…