В общем, форменное везение — Вишневский записался с ходу, без колебаний. Хотя он служил в воинской части, в отряд к Маркину требовалось поступить как бы заново — с осознанием особой ответственности за принимаемое решение.

Ночью морякам приходилось патрулировать по городу, а днем вместе с рабочими Сормовского завода «по винтикам» собирать речную эскадру, ту самую, что затем войдет в историю гражданской войны под названием Волжской военной флотилии. Мирные буксиры, баржи — от свирепого «Льва» до лирической «Белой акации» и интимно-домашних «Ольги» и «Сережи» — преображались буквально на глазах, приобретая необычный для «купцов» вид.

В Нижний прибывали все новые и новые партии моряков. Среди них выделялись балтийцы, участники знаменитого «ледового похода» русского флота в марте 1918 года из Гельсингфорса в Кронштадт. От этих людей веяло легендой. Во время похода корабли затирало льдами (ледоколов не было!), торосы сдавливали их, льдины делали пробоины, ломали винты и рули, обшивки кораблей давали течь. С финских берегов корабли обстреливались артиллерией, а в небе кружили немецкие аэропланы. Но ядро эскадры пробилось в Петроград и послужило основой при комплектовании речных и озерных флотилий, отрядов морской пехоты.

В июле Нижегородский вокзал принял и эшелон с черноморцами, которые, отказавшись сдать боевые корабли немецким оккупантам, потопили их в Новороссийском порту. Расставшись с морем и преодолев трудности передвижения в военное время, многие из них прибыли сюда, в Центральную Россию, откликнувшись на призыв большевиков «Красные матросы, на Волгу!». В Нижнем черноморцы разместились в гостиницах на территории Нижегородской ярмарки, быстро освоились и тут же по-хозяйски вместе с балтийцами занялись переоборудованием судов.

Возникало немало трудностей, разрешить которые не брались даже инженеры — они вообще относились скептически к этой затее. В частности, необходимо было ответить на главный вопрос: выдержат ли деревянные палубы тяжесть и отдачу во время стрельбы устанавливаемых на них орудийных установок?

Над гладью Волги стоит стук и скрежет молотов и сверл. Орудия, подтаскиваемые вручную, громыхают по палубам. Надо провести пробу: от орудийного замка на судне протянули длинный шнур, люди на берегу спрятались в укрытие. Грянул выстрел из трехдюймового горного орудия — все в порядке, судно цело.

Таким способом испытывали и орудия на буксире, где первым номером станкового пулемета был определен Всеволод Вишневский. Приземистый, плоский кораблик оказался достаточно прочным. Позже, в боях, неповоротливый с виду «Ваня» — так назывался буксир — лихо маневрировал, и довольно долго ему сопутствовала удача.

Лето было знойным, сулило частые грозы. Положение на фронтах становилось все более тревожным. По всей республике проводится массовая мобилизация коммунистов на Восточный фронт, проходят митинги рабочих и красноармейцев в защиту социалистического Отечества. С Балтики, по Мариинской водной системе пришли в Нижний миноносцы «Прыткий», «Прочный» и «Ретивый», а также плавучая батарея, вооруженная 120-миллиметровыми дальнобойными орудиями. С появлением этих щеголеватых, подтянутых боевых кораблей Волжская флотилия существенно усилилась.

21 августа нижегородский отряд объединился с самарско-симбирским, чьи суда также были вооружены еще более кустарно: на примитивных бревенчатых платформах установлены полевые орудия. На «Ване» (позже он получит название «Ваня-коммунист» № 5 и станет флагманом флотилии) не хватало пулеметчиков, и с парохода «Лев» сюда был переведен 22-летний Петр Попов. Сын рабочего Пермских железнодорожных мастерских и прачки, с 14 лет он начал самостоятельную жизнь — нанимался мальчиком в магазины города, затем успел поработать шахтером, кочегаром, мотористом и электриком, а как только прошел слух о создании флотилии, записался добровольцем. Конечно, ни Петр, ни Всеволод не подозревали еще тогда, что совместная служба на «Ване» положит начало их крепкой, на всю жизнь дружбе.

Покидали Нижегородский порт в жаркий полдень. Палуба вся завалена ящиками с песком, бревнами вдоль бортов, брезентом. Поднимается красный флаг, и боцман Поляков зычным голосом отдает распоряжения. Громадный штурвал нехотя поворачивается, но «Ваня» чутко и точно выполняет команды.

Вода ласкова. Моряки провожают город взглядом, а суда прощаются по-речному — протяжными гудками.

Первая неделя прошла в непрекращающихся стычках с противником. Волга растревожена вконец. Фонтаны взрывов окатывают палубу — на матросах буквально сухой нитки нет. Комендоры в работе. Струи горячего воздуха опаляют и придавливают к палубе. Все бы ничего, да надо помнить — снарядов не хватает. Хорошо еще, что выручают пулеметы.

Навстречу друг другу устремились два флагмана — советский и белогвардейский: к «Ване-коммунисту» с фланга наперерез мчит «Ливадия». Еще мгновение, и пулеметчики с открытой палубы открывают огонь из четырех «максимов». Ленты одна за другой опустошаются с неровными подергиваниями, из пароотводных трубок хлещет пар. Корабли продолжают идти навстречу, вот-вот протаранят друг друга. Рулевые застыли неподвижно, лоцман, бородатый мужчина-волгарь, бледен и жалок.

Весь в упоении боем, Всеволод одной рукой нажимает спуск, другой — подтягивает патронные ящики. «Пулемет — могучее оружие… Пулемет выпускает 600 пуль в минуту… 600 пуль в минуту…» — автоматически повторяет он почему-то пришедшие на ум фразы из правил обращения с пулеметом…

«Ливадия» резко отвалила в сторону, убегает. «Ваня-коммунист» по инерции преследует, а затем отстает. Вишневский огляделся вокруг: палуба пожелтела от патронных гильз, надульники стали матово-серыми от налета пороха. Матросы высыпали из укрытий на палубу, что-то громко кричат. Но, оглушенные длительной беспрерывной стрельбой, пулеметчики ничего не слышат, из-под бескозырки по лбу у Всеволода струится пот.

К нему бросились, сгребли в охапку — и качать. «Он всеми силами вырывался из наших рук, — вспоминал позже Петр Попов, — но его усилия были напрасны, и он как мяч взлетал вверх и падал на могучие руки матросов. Когда наконец Всеволода оставили в покое, он смущенно произнес: „Ну, чего расходились? Я что, один был в деле?..“»

Постепенно флотилия вырабатывала тактику речных боев и десантов в поддержку сухопутных войск. Прежде всего учились маневрировать — спускаться вниз по течению не носом, а кормой — такой прием избавлял от потери времени при разворотах: в случае необходимости судно сразу давало передний ход и выходило из-под обстрела. Нередко выручала и боевая хитрость. Как-то уж очень досадила своим огнем вражеская береговая батарея. Ночью вниз по реке была спущена шлюпка с фонарем. Белые, не поняв уловки, открыли интенсивный огонь. Артиллеристам «Ваий» это-то и требовалось: по вспышкам были отмечены ориентиры, и тут же на батарею обрушился сокрушительный боевой удар.

Снова, как в былые времена на полях Западной Украины, Вишневский почти каждые сутки ходит на разведку то правого, то левого берегов реки для определения расположения противника, главным образом его батарей. Ходит не один, конечно, а с группой смелых и надежных, таких же отчаянных, как и он сам, братков. Чаще всего с сигнальщиком Сагурой и весельчаком-балагуром балтийским моряком Бессарабовым. Они довольно быстро приноровились скрытно передвигаться по прибрежным оврагам, лесу и посевам. К тому же по характеру каждый хорошо дополнял остальных, и, может быть, это способствовало удаче.

Как-то Вишневский с Сагурой пошли вдвоем. В этот раз они должны были нанести на карту расположение передовых частей противника в окрестностях Казани, у Верхнего Услона. Свистят пули, стрельба учащается. Это неприятно, но помогает выполнить боевую задачу. За снопами видны перебегающие фигуры. Вишневский и Сагура втягиваются в перестрелку. Патронов мало, а кругом, будто пастух щелкает кнутом, хлопают выстрелы.

Наконец решили уходить. Посмотрели друг другу в глаза и вскочили на ноги, решив броском преодолеть оставшиеся до глубокого оврага несколько десятков метров. Вдруг Сагура, тихо охнув, упал. Пуля попала в бедро. Взвалив на себя друга, Всеволод потащил его к спасительному укрытию. К счастью, на выручку подоспел отряд красноармейцев.