Правитель скрывал плешь, как иные скрывают срамную болезнь. Ведь, страшно сказать, но больше всего расположением и гладкостью лысина Якубуса напоминала тонзуру неких земных монахов, к счастью, давно исчезнувших вместе с сопутствовавшей им цивилизацией.

Однако это не принесло старому чёрту утешения: монахи исчезли, но лысина-то осталась! И самые ушлые демоны всё ещё хранили древние гравюры со смешными причёсками, дабы Правитель не спал слишком крепко.

Бунт «тонзурщиков» был уже дважды жестоко подавлен в Верхнем Аду, но Якубус чуял, что опальных гравюр стало от этого только больше. Вполне возможно, что среди его подданных даже завёлся рисовальщик!

У Правителя закололо там, где у человека находится печень. Он сбросил с колен скукожившуюся книгу и, кряхтя, слез с трона. Тиллит, видя неподдельное недовольство супруга, тут же с почтением подняла корону, недоумевая, что же разгневало старикашку?

— Деверь? — злобно спросил Якубус, втискивая несносный обод между рогами и нащупывая задом трон.

Они прожили с демоницей восемьдесят лет и давно уже не приветствовали друг друга без официальной необходимости. Греха досужих визитов и разговоров за женой тоже последние лет двадцать не наблюдалось.

Да, она ещё возбуждала его, нагая и прекрасная, но это и было худшим в их браке. Пользуясь похотью старого Правителя, демоница вертела им, как собственным задом.

Услышав вопрос, Тиллит удивлённо подняла бровь и даже пожала плечиками.

— А кто? — не поверил Якубус. Он слишком хорошо знал жену. — Сношенница? Шурич? Дщерич?

Тиллит очень ревностно относилась к своему разветвлённому семейному древу, и многочисленные родственники жены постоянно доставали Правителя просьбами и жалобами. Особенно досаждали потомки прапрабабки, бывшей когда-то жуткой развратницей и вступившей в далеко идущие связи с демонами самых глубоких адских кругов!

— Что-то слишком светлое, видно, приснилось тебе, исчадьице моё, — торопливо защебетала Тиллит. — Ведь семья Борна такая древняя…

— Толстого Борна? — мрачно уточнил правитель, чуя, что не ошибся, распознав визит жены, как семейно-политический.

— Да нет же, другого Борна, мой вулканчик. Ты наверняка помнишь его…

— Я — помню? — удивился Якубус. — Уж чем-чем, а хорошей памятью он не страдал отродясь.

— Но это же восьмиюродный племенник моей семиюродной тёти! — наигранно удивилось Тиллит. — Разве ты не помнишь тётю Аугусту? Она приходилась внучатой племянницей Гиллиаде Бром…

Гиллиада Бром и была той самой развратной и многолюбивой прапрабабкой жены.

Якубус нахохлился и забился поглубже в трон. «Ведь заповедано же было кем-то, что жениться надо на сироте», — тоскливо думал он, слушая перечисляемые супругой семьдесят семь колен родства.

— … и вот тогда его троюродная прапрабабушка…

— Да помню я твоего Борна! — взвыл Правитель, решив, что разберётся в генеалогическом древе по ходу визита. — Чего ему от меня надо?!

— Сущая мелочь, мой пакостник. — Всего лишь маленькую аудиенцию. Ты же не откажешь бедному Борну в ма-аленькой аудиенции? Это даже не официально, а так, поболтать перед обедом? Ну, лапушка?

Правитель вздрогнул. Лапушкой супруга называла его, когда в её крохотной головке возникали просто запредельные кошмары бытовой мести. За отказ в этой «ма-аленькой» просьбе Якубуса ждали недели плохо прогретой лавы в ванной, зелёные густрицы вместо любимых синих, а уж чего стоила новая музовывальная поэма «Гнусавый грешник», которой Тиллит изводила его в прошлый раз!..

Якубуса передёрнуло: гундение молодого перспективного музеписца до сих пор стояло у него в ушах.

Тиллит сочла возможным принять судорогу за согласие и весело испарилась. Стар становился Якубус, раз так быстро сдался. Глядишь, истончится и издохнет на пару веков раньше предсказанного — чем не праздник?

Как только сгинула тень любимой супруги, тут же, пока Правитель не передумал, явилась и тень просителя.

Сгустилась она не сразу, с заминкой, словно бы гость колебался — идти или не идти? Наконец мерцание возвестило о прибытии полной телесной формы.

Просителем оказался высокий стройный житель Ада с двумя ногами и двумя руками. Скорее всего, инкуб или демон-обманщик. Такие привыкают к человекоподобной внешности и с охотой используют её в быту.

Из инкубов в роду Тиллит имелись разве что Борны-предатели, такая была репутация у этой уважаемой семьи. Конечно, быть отравителями или убийцами почётнее, но тут уж как повезёт. Как говорится, что натворили предки, то и носи — не марай. Впрочем, именно предатели считаются в Аду самыми надёжными партнёрами.

Якубус некоторое время потомил просителя, слушая, как падают капельки воды на сталагмиты в дальних пещерах. Попытался пересчитать золотые плитки на мозаичном полу (как всегда безуспешно). Потом помолчал ещё немного для важности и кашлянул, понуждая вежливого демона высказать уже свою просьбу, а то обед на подходе.

— Замер, лицезря, Правитель, — изящно извинился гость за чужую паузу.

И вдруг алое сияние его зрачков залило радужку, лицо стало серым и испуганным, словно смотрел он на Якубуса, а видел иное и такое ужасное, что это почти заставило его позабыть о высокой чести — стоять одиноко пред ликом владыки Верхнего Ада.

Старый козёл нахмурился: сей конфуз был вполне возможен, учитывая развитость дальнего зрения у высших демонов, но считался ужасно невежливым.

«Так негалантен, что не может сдержать чувства и отбросить заботы? — удивился про себя Якубус. — Но ведь это же инкуб? Да, точно, инкуб! А они, в массе, довольно образованы и даже куртуазны…»

— Ну же! — сердито мекнул он, возвращая просителя в реальность. — Кто ты и чего тебе нужно?

— Меня зовут Ангелус Борн… — рассеянно начал гость, и Якубус ощутил, как зашевелились волоски на лысине под короной.

Нет, этот инкуб был отнюдь не из ветви лояльных к трону Борнов-предателей! Ангелусом звался внук Матиса Хробо, преступника и отступника. Его сын принял материнскую фамилию, но Якубус выучил список имён этой мерзкой семьи наизусть! И знал, что Ангелус пошёл по дороге своего деда, особенно широко ступая! Он был проклят Сатаной и с позором изгнан из глубинного Ада. И Якубус, едва воссев на трон, повелел на порог не пускать эту мразь, по слухам, затаившуюся подло и коварно в Верхнем Аду при попустительстве прочих его владык! Ведь ходили слухи, что опальный Борн мог посягнуть на трон! Иначе, зачем бы он обосновался там, где его глубинное происхождение было дерзким и неуместным?

Глаза Правителя начали наливаться отблесками самого жаркого адского огня. Да как посмела Тиллит пригласить сюда ЭТОГО Борна!

Инкуб молчал, кожа его продолжала тускнеть, глаза заполняла тьма. Но испуганным он не выглядел. Его мучило что-то далёкое от трона. Оно вызывало в нём… Смятение? Ярость?

Правитель Якубус отвернулся: что без толку разглядывать проклятого? Лучше бы и вообще не видеть его. Чего не видишь — того и нет. А если попалось вдруг… Пора поразмыслить о казнях, ещё не представленных в этом сезоне на сцене адского Колизея!

«Разрывание на тысячу кусков свирепыми гарпиями? Было. Поджаривание изнутри? Тем более, было. Поедание заживо?..»

Самые мучительные казни казались сейчас Правителю слишком мелкими и недостойными охватившего его гнева.

Наконец Якубус вспомнил одну старинную, но забавную казнь, когда на теле провинившегося пишут хищные руны. Он улыбнулся, пусть губы его и вывернуло при этом уголками вниз, и рявкнул:

— Как ты посмел явиться сюда?

— У меня не было выбора, — безо всякого страха ответил опальный Борн.

Пока Правитель мечтал о казнях, инкуб сумел овладеть собой, только лицо его так и осталось пепельно-серым.

— Не было выбора?

Якубус удивился. Выбора у демона нет, если Ад на пороге войны или иной страшной напасти.

Как известно, одни лишь люди способны желать зла собственной стране, на то они и низшая мразь, хоть и сидят, как может показаться, сверху. А демоны, учуяв угрозу родному адскому очагу, просто обязаны встать единым строем, закрыть грудью и всё такое прочее.