— Не думаю, что он опасен для вас, магистр. Он стоит в стороне и вряд ли вмешается. Он не знает, один ли вы, или Борн бродит рядом. Более опасны длинные луки для охоты на крупную дичь, что держат одурманенные люди. Их много. Если мы подойдём ближе, вы рискуете получить раны.

Фабиус вдохнул поглубже, настраиваясь на колдовское зрение. Ощутил живое дыхание осеннего леса, его трепетное последнее тепло.

Маг долго ехал, забыв о радости этого тепла. А лес был с ним. И низкое солнце. И дорога. И Хел, тревожно заглядывающий в глаза. И дурнина Саймон, бросивший учёбу и дерзнувший заявить, что проводит мага до острова.

А он, магистр Фабиус Ренгский, — заболтался сам с собой и не заметил явной засады! Умереть захотел! Убить тех, кто доверился ему!

Маг машинально опустил ладонь на светлую головёнку Хела и вздрогнул. От демона тоже шло тепло: живое, ласковое. Оно не обжигало при касании, как естество инкуба. Хел был рождён на земле, он стал почти человеком. А что, если стрела может причинить ему вред?

— Отойди-ка, мальчик, — тихонько прошептал Фабиус.

И Хел подчинился, вывернувшись из-под его руки и скользнув назад.

Магистр мысленно перебирал подходящие заклинания. Да, демонёнок был прав, если бы бес замыслил убийство, вряд ли посадил бы на пути у мага жалкий человеческий сброд. Он не хотел явного противостояния, не хотел и лишнего шума. Но чего он хотел? Прощупать, сильна ли защита?

И как оборониться от него, не объявив войны?

В кустах засело полдюжины оборванцев, целый бродячий оркестр, которым дирижирует мелкий бес…

Что если… Оркестр…

Бес хочет знать, каков маг без Борна, на что способен? Но стоит ли показывать ему что-то серьезное?!

Маг улыбнулся в бороду, запустил руку в ворот рубашки и дотронулся до кристалла. Эта привычка так и осталась у него, ненужная, навязчивая. Фабиусу не требовалось касаться камня при большинстве заклинаний, но холодок и гладкость граней — успокаивали.

«Ars longa, vita brevis est», — прошептал онтихонько.

В кустах произошло бурное шевеление, возможно, даже драка.

Маг ждал, поглаживая Фенрира и сделав Саймону и Хелу знак не приближаться.

И вот нелепое воинство выкатилось на дорогу. У них даже нашлась мандолина.

Бандиты расселись на обочине и не самыми скверными голосами запели «Радуйся, путник», аккомпанируя себе ударами кинжалов по деревянным ножнам и заунывными звуками расстроенного инструмента.

Радуйся, путник!

Найдёшь ты приют,

Если не сгинешь в дороге.

Ждёт Сатана душу твою,

Стёрты усталые ноги.

Но если вдруг ты услышишь напев,

Тонкой струной отзовёшься.

Вспомнишь с кем хлеб

Здесь делил и ночлег,

Вспомнишь и снова вернёшься.

Маг попытался высмотреть беса — тщетно. Покосился на Хела. Тот указал глазами на ложбинку, заросшую дикой малиной и папоротником.

Однако Фабиус всё равно не сумел ничего разглядеть. Он, молча, тронул коня коленями, объезжая по обочине потешное воинство. «Ничего! Найдётся и на бесов управа. Нужно лишь добраться до Ренге. Там, на неприступном острове ему будет о чём подумать в эту долгую зиму!»

Замороченные пели фальшиво, но вдохновенно. Маг слушал сей дикий концерт, и ярость поднималась со дна его души. Нет, он не смог бы умереть сегодня. Не потому, что в сердце его вернулась радость, но потому, что отвечал за тех, кто был с ним.

А уедут Саймон и Хел, у него останутся те, кто доверился ему в Ренге. Жители острова на реке, горожане из Лимса.

Он не один. Он должен жить и для них. Без него — любая банда дорожных хищников обратится в плотину, перекрывающую малые людские нужды. И какая разница, кто он теперь — демон или человек? Важно ли, скольких он потерял, и где потерялся сам? Он готов защищать этот мир, и мир примет его защиту.

Фабиус остановил коня, оглянулся.

— Пойте громче! — крикнул он, ощущая, что в груди загорелось живо, хоть и болезненно. — И пляшите!

И обернулся к лекарю и юному демону:

— Поехали быстрее, иначе и к ночи не доберёмся до трактира «Под соснами», что у самых границ Ренге. Не спать же нам в лесу!

До своротка к трактиру доехали быстро. Но вид его не обрадовал Фабиуса. После встречи с бандитами маг был настороже и первым заметил странное: словно бы тонкое марево висело у них на пути, перекрывая, как сетью, дорогу к реке.

Маг остановился. Подъехал уставший Саймон, Хел подбежал и уставился на преграду, как щенок на чужака. Фабиус легонько дотронулся до его почти человеческого затылка, предупредил:

— Тише, малый. Не шуми. Что это, как думаешь?

— Это как сеть, натянутая поперёк тропы. Нас ищут! — громко прошептал демонёнок.

Ноздри его раздувались.

— Нас ли?

— Нас! — выдохнул Хел. — Я чую особые метки!

Мальчишку-демона трясло то ли от страха, то ли от возбуждения.

Маг ласково погладил его по голове и опять ощутил отклик маленького естества. Нечеловеческого, но живого.

Спешился Саймон, обнял ребёнка, прижав к груди.

— Что ж, — сказал он невесело. — Заночуем в лесу.

— Проблемы это не решит, — нахмурился Фабиус.

Маг тоже спешился, сошёл с тракта, опустил руку в траву, шевеля пальцами. Через малое время вернулся, неся серую мышь-полёвку.

Мышь сидела на его ладони, оглядываясь с любопытством. Бусинки глаз живо поблёскивали. Маг склонил к ней лицо и прошептал: «Vade». Осторожно положил мелкую жизнь у края дороги.

Мышь встрепенулась, прыснула к лесу, исчезнув на обочине в короткой жухлой траве: для серой шёрстки хороша и осень.

— Ждём, — кивнул Саймон.

Но долго ждать не пришлось. Впереди послышался шум и звуки, словно в костре лопались каштаны.

— Вот это называется «и мышь не проскочит», — фыркнул Саймон.

— Магическая мышь, — поправил Фабиус. — И кто-то всё это изобразил для нас. Но не думаю, что он учёл воронов.

— Почему вы так полагаете, магистр? — удивился Саймон.

— Потому что магистерские птицы летали в эти дни и над Ренге. И мы не потеряли ни одной, значит, маг или демон, учинивший эту преграду, не очень-то и силён.

— Или он ждёт именно вас, магистр, а не гонцов или птиц. Ждёт, когда вы отправитесь домой.

Маг удивлённо посмотрел на ученика лекаря.

— А ты не глуп!

— Жизнь подмастерья не легка, магистр. Вот так и учишься на подвохах.

Саймон опустил глаза, вспоминая годы младшего своего ученичества, из сплошных подвохов и состоящие. Тогда его выручал малый магический дар, хитрость развилась позднее.

— Значит, ждут меня… — пробормотал магистр. — И предупреждены… Хорошо же! Они дождутся!

«Неужели, — думал он, — мстительные бесы собрались лишить меня жизни у самого дома за то, что я вышвырнул их «барбра» из Ангистерна? Или это Борн? Но — зачем? Он мог бы расправиться со мною ещё там, на площади!»

Ответа не было.

Они съехали с тракта, нашли укромное место для ночлега — низинку в лесу. Сыроватую, холодную — но с ними были плащи и усталость.

Хел быстро отыскал ручеёк, расседлал и напоил лошадей, маг развёл бездымный колдовской огонь, а Саймон сварил похлёбку из лука, перца и вяленой рыбы. Горячее отлично пошло с лепёшками, что дала в дорогу Алисса.

Саймон угрелся и задремал, Хел встал на стражу.

Магистру же не спалось. Он ворочался, вспоминал свои разговоры с Борном. Крутил их и так, и этак. Не находил ответа.

Потом всё же уснул, но спал беспокойно. А перед утром увидел во сне серые воды Неясыти, мост… И словно бы он идёт по мосту, смотрит в воду и видит — обширный двор перед магической башней, а на возвышении перед входом в неё — каменный алтарь, где лежит соломенная фигурка, завёрнутая линялую в тряпку.

Глава 29. В огне и тумане

«О мёртвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды».