Но сущие только захихикали наперебой. Были они как братья-близнецы, и демон совершенно не мог вспомнить, те ли это черти, что чинили магическое зеркало? Впрочем, все черти демонам обычно кажутся на одно лицо.

— Ты должен уступить нам победу! Мы желаем, чтобы это мы разоблачили похитителя Анчутуса! — начал, повизгивая, чёрт, что стоял справа.

— Это наша победа! — поддакнул левый. — У нас есть пять твоих карт, и мы меняем победу на одну из них!

— Победа не может стоить так дёшево! — взвыл разозлённый Пакрополюс.

— Победа — это выгода, — начал правый чёрт.

— Выгода — одна! И победа — одна! — поддакнул левый.

— А ну, прочь! Вы мешаете мне спать! — взревел Пакрополюс.

Если бы черти не сгинули, им пришлось бы потратить ещё одну карту. Таковы эти карты выгоды — что разбудить старого беса, что заставить его пойти на попятную, что помешать ему стать правителем Первого круга Ада — для них было вполне равновесно.

И черти сгинули, ибо жадны почти, как люди. А Пакрополюс прямо-таки ощутил между ушами тяжесть короны.

Раз черти скачут — значит, шансы его — совсем не призрачны! Неужели не зря шутила матушка, будто достав маленького сына из лавы, нашла золотой самородок у него во рту?

Глава 32. Всё не так, как выглядит

Полагают, что знаменитое высказывание Плиния Старшего гласит, что «истина в вине». На самом деле, у фразы есть продолжение «а здоровье — в воде».

Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.

Провинция Ренге, остров Гартин.

Год 1203 от заключения Договора, день 16.

Магистру Фабиусу ничего не снилось. Казалось, он лишь сомкнул на мгновение веки, и тут же — солнечный луч заглянул в башню и петух заорал во дворе.

Маг поднялся, разминая затёкшую левую руку, (вечно, что ли, мучиться от яда химеры!), но солнца не обнаружил.

Он подошёл к приоткрытому окну, откуда тянуло мокрым холодом, выглянул наружу. Узрел, что небо уже посерело; что ночью было тепло для поздней осени, и иней не блестит на траве у реки; что сирень он вчера просто не рассмотрел в темноте, а она буйно зеленеет на своём привычном месте у мостков. Мостки маг сделал сам, чтобы стоять по утрам и глядеть в бурную воду.

Фабиус не обрадовался ошибке с сиренью, а тяжело вздохнул, плотно прикрыл окно. И ощутил вдруг некоторое теснение в груди.

Мальчик тоже не спит, понял маг. Дамиен где-то рядом и так же беспомощно смотрит во двор. Будучи в глубине сознания демоном, он чует, что Борн — тоже проник на остров. Что этот, неведомый и непонятный теперь, родитель его — силён и могущественен…

Ум мальчика беден. Он помнит, наверное, что-то из адского мира. А, может быть, и не помнит, потому что память — суть свойство телесное, а тело у него — человеческое, чужое. И вот душа демона мечется в смятении, не узнавая настоящего и прошлого, не понимая, кто он и где, и чего ему ждать от нового и чужого мира. Мальчик растерян, напуган. Он не осознаёт себя и не знает, что будет дальше.

Всё это промелькнуло в уме мага, как бы само собой. Он с удивлением осознал, что никогда раньше не испытывал такого вот, сходного с озарением, чувства.

Фабиус с сомнением покачал головой, вернулся к креслу, допил холодный чай.

Следовало предпринять нечто. То, что не напугает мальчика, а поможет поговорить с ним и определиться, как его спасать дальше.

Вот и Борн тоже ждёт от мага решения. Он также далёк от понимания, как и юный демон…

Демон ли? Как называть: ребёнка, ставшего невесть кем?

И чем считать случившееся с детьми? Везением?

Ещё немного, и Дамиен официально вошёл бы во взрослый возраст и… скорее всего, погиб бы, допустив искажение ритуала, невозможное для посвящённого мага. Ведь он бы нарушил присягу, которую дают при посвящении — не идти против сути вещей, не разрывать их естественные связи. Именно нарушение этого принципа когда-то повергло мир людей в хаос. Именно он лежит теперь в основе законов магического сообщества: не нарушай то, что не создал!

Мало что сохранилось в летописях о катастрофе, случившейся тринадцать тысячелетий назад. Известно лишь то, что не имелось тогда у людей магов, понимавших суть мировых процессов, и люди пошли против природы, уничтожив связи между сущностными её частями. И разрушили мир.

Мог ли Дамиен выжить, нарушив присягу? Мог, но тогда мир людей получил бы искажённого мага, сумасшедшего монстра… И погрузился бы в хаос.

А что случилось бы с Аро, успей он стать настоящим инкубом?

Пожрав душу Дамиена, он, скорее всего, попал бы в ловушку на колдовском острове. Он молод и неумел. Борн поспешил бы на помощь сыну, и… Что дальше? Война между демонами и людьми?

Но Дамиен не был магом, а Аро — не был признан как демон.

«Дети… Как тяжело нам с ними, а им с нами», — подумал маг.

Нарочито топая мягкими «конными» сапогами, магистр спустился по лестнице и вышел во двор. Он так и не понял, в башне ли сын, но на всякий случай сопел и кашлял, чтобы предупредить его о своём пробуждении.

Спустившись, маг услыхал до времени отрезанные звуки окончательно пробудившегося, пока он размышлял, острова: во дворе истошно орал петух, возмущённо галдели куры.

— Ой же хорёк побёг! — донёсся из курятника детский голос.

Тут же залаяла собачонка, потом другая…

На шум выбежала упитанная кухарка, и, увидав магистра, вывалила из подола на землю духовитые кукурузные початки, парившиеся в печи всю ночь. Куры с ликованием набросились на дармовщину.

— Ну что ж ты, Малица, так расповадила кур? — весело спросил маг.

А гори всё адским огнём! Он был дома, и он был жив! А сын… Если он, Фабиус, в силах вернуть мальчика, то дойдёт и до самого Сатаны!

Кухарка всплеснула руками и бросилась в летнюю кухню, спохватилась, вернулась с полпути, начала причитать вокруг мага, едва не хлопая крыльями, что та курица:

— Да как же? Мы уж не чаяли! Откуда же? Где конь ваш?

— А вот за конём пора бы послать, — пробормотал магистр. — Буди конюхов, Малица. Пусть съездят к Косому холму за Фенриром.

— Так ведь нет выезда с острова, — испуганно пробормотала кухарка.

— Нет — значит, будет, — пожал плечами маг. — Буди слуг. И блинов бы горячих, да колбасок, что ты повесила вчера в печь, да вечерней сметаны!

И маг расплылся в улыбке.

А кухарка вскрикнула и побежала, потряхивая немалыми телесами, к чёрному входу в «гражданский» дом магистра, притулившийся слева от башни, где жили по привычке и дозволению хозяина все холостые слуги.

— Приехал! Приехал! — кричала она отрывисто и сипло, будто чайка, что долетали иногда по реке к Гартину.

Маг хмыкнул: квочка, а вот сумела же окрылиться! А потом легко и упруго пошёл к мосткам, спускающимся к реке. Ему хотелось умыться ледяной водой Неясыти. А, может, и окунуться в неё с головой с дороги! А что?

Вёрткие долгохвостки улетели уже зимовать, и только шум воды разносился по окрестностям.

Маг скинул пропотевшую одежду, с сомнением прошёлся по неструганым доскам, посмотрел в воду, серую и тусклую по осени. Положено было сделать утреннее омовение и помолиться, но ему совершенно не хотелось сегодня следовать ритуалам. Ломал ли он что-то в мире, нарушая привычный порядок вещей? Не с того ли его предки начали когда-то разрушать всё вокруг?

Он вздохнул, помолился. Спрыгнул с мостков на каменистый берег: нырять с них не стоило, дно тоже было каменистым, а река к осени обмелела.

Медленно, вздрагивая кожей, словно жеребец, пошёл маг в ледяную стынь Неясыти. Вода была чуть теплее льда, но магистру казалось, что она обжигает его.

Он знал: тело сейчас с удвоенной силой гонит застоявшуюся кровь, чтобы согреть человека. Он ускорил шаг, насколько позволяли скользкие камни, и, войдя по пояс, собрался духом, окунулся и поплыл.