Анька сначала даже не сообразила, что ротный принял её курево за сигаретки без фильтра, про которые она только слышала от старших, но в глаза не видела. Впрочем, разбираться сейчас с сигаретами не хотелось. Она поднялась на ноги.

— Мне… надо отойти…

— Да вот хоть за угол, — посоветовал ротный, не поняв Аньку, — тут сейчас пусто, кроме наших никого нет, да и часовых я подальше поставил.

— Нет, в подвал мне надо, — пояснила Анька. — Откуда к вам вышла. Там же у меня братишка остался.

— Малой что ли? — поинтересовался ротный.

Анька замялась, как сказать. Для нее Санька был, конечно, малым, младшеньким, которого под пули вытаскивать просто грех. Но тут, в роте, воевали его ровесники, ну, может, чуток постарше ребята, и признаваться перед ними, что опекает великовозрастного названного брата, Аньке вдруг совершенно не захотелось. Она передернула плечами так, как умеют это делать с рождения все женщины, не отвечая ни "да", ни "нет".

— Ну, сходи, — согласился ротный, — пусть поест паренек с нами, целый день, небось, там голодный сидит…

Вернулась к костру Анька почти через час, уставшая, разочарованная и даже слегка напуганная.

Саня исчез из подвала бесследно. Она ощупала едва ли не каждый сантиметр, старательно подсвечивая себе зажигалкой, в поисках возможных следов, отыскала повешенную на трубу отопления перед выходом свою юбчонку, обнаружила несколько гильз от разных патронов, но вот ничего, что говорило бы о пребывании здесь Саньки, не обнаружила.

Анька рискнула даже войти в тамбур, ведущий в коллекторный тоннель, послушала, как шумит совершенно не пахнущая жидкость в трубах, но дальше спускать не рискнула, боясь заблудиться и попасть в какое-нибудь странное, более агрессивное к ней время. Ну, или просто побоялась.

В то, что Санька сам вышел на поверхность и ушел без штанов куда-нибудь подальше от стрельбы и суматохи дневного боя, Анька почему-то не верила.

— Не нашелся? — сочувственно спросил ротный, когда она вернулась к костру, но, уточнив возраст и приметы Саньки, успокоил: — Взрослый уже, не пропадет. А хочешь, стрелков своих поспрошаю, может, видел кто что? в бою иной раз на совсем ненужное внимание обращаешь…

— Не надо, — отрицательно покачала головой Анька. — Не мог он из подвала уйти. Он же там без штанов сидел.

— Это как? — удивился ротный.

— На мне его штаны, — пояснила Анька. — Надела, когда к вам шла, не в этом же было первый-то раз выходить…

Она прикинула на себя захваченную из подвала юбчонку. И вызвала внезапный хохот у ротного.

— Тут ты права, ей богу, — согласился он, отсмеявшись. — В такой вот тряпочке появляться, только в грех вводить. Головастая ты, Аннушка, вот и про бензин в бутылке здорово придумала…

— Да это рецепт старый, сто лет ему, — отмахнулась от похвалы Анька, но непонятное удовольствие от собственной нужности этим людям разлилось в душе.

— А братец-то твой, значит, по подвалам куда-то ушел, — продолжил ротный. — Говорят, место там нехорошее, люди иной раз пропадают. Только давно уже про это ничего не слышно. У нас ведь война, а тут и без всякой нечисти народ гибнет. Давай-ка так, ночь переспи, а с утра еще разок в подвал наведайся, утро вечера мудренее, да и, опять-таки, говорят, бывало, что пропащие возвращались…

Понимая, что ротный больше утешает её, чем, в самом деле, знает о случаях таинственного исчезновения людей в "нехороших" подвалах, Анька почувствовала, что слова о ночевке пришлись очень кстати. В бою, а потом и при поисках Сани, она как-то забыла о своей усталости, о том, что не ела весь день, обойдясь только водой из фляги Цыгана. А сейчас навалилось…

— А где тут спать-то? — поинтересовалась она у ротного.

— Да в любом доме, — чуть оживился ротный возможностью помочь делом. — Сейчас старшину кликну, он покажет. Он в округе все дома знает уже, хозяйственный мужик…

Но добраться до ночлега сразу не удалось. Пришлось заняться отправкой в госпиталь раненых, искать палку для охромевшего Цыгана, помогать стрелкам укладывать на самодельные носилки тяжелораненого, присмотреть, что б у всех эвакуируемых была с собой вода, да хоть по куску хлеба.

Прощаясь, Цыган, старательно балансируя на одной ноге, крепко притиснул Аньку к себе, совсем не по-братски щупая за худую задницу, поцеловал в губы и по-доброму засмеялся: "Увидимся еще, Аннушка, я от тебя так не отстану…"

Ошеломленная таким неожиданным прощанием, Анька уже с опаской последовала за старшиной, дядькой хотя и солидным, в годах, но шустрым и еще вполне пригодным для безобразий. Но он ничего подобного Цыганской выходке себе не позволил, скорее, наоборот, отнесся к Аньке по-родительски, даже попрекнув отправившегося в госпиталь Цыгана: "Все б ему руки распускать, кобельку чернявому…"

В доме, на второй этаж которого привел Аньку старшина, было относительно тепло, а вот воды и света не было. Зато в маленькой, уютной комнате до сих пор пахнущей смолистым деревом, стояла металлическая кровать с хромированными шарами, венчающими спинку. Все остальные спальные принадлежности на кровати тоже имелись, а еще старшина выложил на столик возле кровати подсохший кусок пахучего ржаного хлеба и маленький пласт лоснящегося жиром белого сала.

Аньке показалось, что в этой и всех предыдущих жизнях, она не ела ничего вкуснее, чем этот хлеб с салом, всухомятку, в темной, чужой комнате. Старшина ушел, пообещав, что ночью и утром её никто не потревожит, стрелки располагались в других домах, а боев по ночам уже давно не было. Анька умяла хлеб с салом за полминуты, скинула прямо на пол куртку и Санькины штаны, повалилась в постель и уснула, кажется, еще не успев прикрыться одеялом…

Во сне она провожала на работу Цыгана, потом жарила колбасу и пила водку, ледяную, из холодильника. Вот с этим ощущением — ледяной водки во рту, и запахом жареной колбасы — Анька проснулась.

Колбасу жарили стрелки, расположившиеся едва ли не под окнами домика, где ночевала Анька. Увидев, как она, накинув на плечи куртку, распахнув настежь раму, выглядывает из окна, пытаясь установить источник аппетитного запаха, ротный махнул рукой:

— Спускайся, Аннушка! Пора бы и перекусить, как следует, а то вечерком-то только червячка заморила.

…Они стояли у странной кирпичной лестницы, ведущей к двери в странный подвал, открывающий проход в иной мир, в иные времена.

— А не найдешь, или уйти не сможешь — возвращайся, — попросил ротный, положив руку на хрупкое плечо Аньки. — Будешь с нами буржуинов перевоспитывать… когда словом, а когда и пулей…

— И кем я при вас буду? — улыбнулась Анька. — Я и стрелять-то толком не умею…

— Да уж не обозной, — усмехнулся ротный, и девушка поняла, кого так величают в этом мире стрелки. — Голова у тебя светлая, на выдумки гораздая, а стрелять научиться легко. Труднее научиться знать — в кого стрелять. А ты уже знаешь.

— Конечно, к вам вернусь, если что, Андрей Василич, — ответила Анька. — Куда же еще-то? Я ведь это так, для красного словца спросила. Ну, понимаешь сам…

— Понимаю, — согласился ротный. — А если что, зови на помощь. Все придем.

Анька кивнула, впрочем, совершенно не представляя, понадобится ли ей в своем времени такая помощь, попадет ли она в свой мир, и как сможет попасть туда сотня стрелков роты Крылова, если уж так случится.

— Иди уж, — ротный развернул Аньку и легонько толкнул к лестнице. — Долгие проводы — лишние слезы…

— Ну, что, голуби мои сизокрылые, разобрались вы, в конце-то концов, кого под общую метелку замели, или так — думаете на тормозах это дело спустить? — замначальника службы "ликвидаторов" по оперативной и силовой работе Хромцор своим оппонентам из полулегального подполья и многим фрондерствующим гражданам города внушал прямо-таки священный ужас, а вот для своих, оперативников, дознавателей, сексотов, особенно высокого, "допущенного" ранга, был справедливым и внимательным, заботливым, но строгим руководителем.