Но комиссар не слушал её. С разложенных на столе фотографий смотрело совсем другое лицо — иные мочки ушей, другая форма носа, чужой изгиб бровей, разрез глаз, по иному вылепленные скулы… да и кожа не такая ровная и гладкая, как он лично, сам видел всего лишь несколько часов назад. И лишь опытный, поднаторевший в опознаниях взгляд полицейского мог уловить некое едва заметное сходство между Милкой Макоевой сейчас и ею же — год назад.

4

Вторую половину дня — после официального перерыва на обед и почти до шести часов вечера, когда закончившие работу горожане нет-нет, а иной раз позволяли себе шикнуть в баре при гостинице находчивого Пальчевского, оборудовавшего принадлежащий ему исстари особняк в приют для туристов высшего света — Милка Макоева откровенно прогуляла, впрочем, с негласного разрешения хозяина, который сквозь пальцы смотрел на дневное отсутствие девушки, лишь бы в нужное, вечернее и частично ночное время она достойно исполняла свои обязанности за стойкой бара, принося максимально возможный доход заведению.

Приглашение поработать «за стойкой» заметно расцветающей с каждым годом девчонки оказалось для деловитого, умеющего считать не только текущие расходы, но и будущие доходы владельца гостиницы, натуральным золотым дном; как он лично успел приметить за полтора года работы Милки в баре, многие клиенты, из числа, конечно, тех, что приезжают в город на пару-тройку недель перед зимним столичным сезоном, предпочитают заказать лишний коктейль, бокал коньяка или даже просто пачку папирос только ради того, чтобы красивая барменша продефилировала по залу, покачала еще разок бедрами, тряхнула небольшой, но эффектной грудью, демонстрируя свои очаровательные стройные формы. Разумеется, и сама Милка об этом отлично знала и частенько беззастенчиво пользовалась подаренной природой, как думали все окружающие, красотой, раскручивая подвыпивших представителей столичной богемы и легко отпрашиваясь на несколько часов с работы во время «мертвого сезона».

Сегодня, обслужив городского полицмейстера вместе с непонятным, но явно важным гостем, наверняка, из столицы — ох, какой мужчина! — без проверки расплатившимся по счету, что редко когда делал сам комиссар, привыкший бокал дорогого коньяка или стакан чинзано считать маленькими подарками от Пальчевского, девушка попросила одну из коридорных, знакомую ей еще по школе блондинистую Аньку Кох, в случае крайней необходимости подменить её за стойкой на пару обычно пустых и унылых часиков, а сама, быстро сменив вызывающе короткую юбчонку и откровенную блузку на более подходящие простенькие брючки и тонкий свитерок под горлышко, отправилась проходными дворами в район доходных домов, предлагающих жилье наиболее состоятельным и озабоченным именно учебой студентам.

Говоря по совести, в этот день никаких деловых интересов у Милки в студенческом доме не было, хотя иной раз именно дела приводили к старинному для её возраста, со школьных еще времен знакомому пареньку. Но сейчас девушка не боялась и сама себе признаться откровенно — в доходный дом её гнала обыкновенная похоть преумноженная внешним видом столичного гостя. Так уж получилось, что три последних дня Милку преследовало нелепое для такой эффектной и желающей девушки воздержание — пару дней, благодаря юбилеям кое-кого из городского начальства, работа затягивалась далеко за полночь, а однажды она просто не смогла застать своего друга вечером дома. Впрочем, Милка и сейчас шла «на удачу», ведь в университете не отменяли занятий, а её приятель был аккуратистом и отличником, но оставалась надежда на «счастливый случай», ну, и, в конце концов, не один же он живет в громоздкой старой пятиэтажке, наверняка, найдется какой-нибудь лентяй и прогульщик, желающий помочь девушке избавиться от тягостных ощущений вынужденного воздержания?..

Но, похоже, в этот день удача и в самом деле была на стороне Макоевой, потому что на долгий, беспорядочный стук в двери знакомой квартирки через пару минут откликнулись шаркающие, ленивые шаги, и на пороге появилась отнюдь не заспанная, как не пытался он притвориться, рожа Гейнца.

— Привет, Геша! — бесцеремонно отодвигая в сторону своего постоянного любовника, а в чем-то и делового партнера, сказала Милка, проходя в квартирку и подозрительно принюхиваясь. — Ты чего это двери запирать надумал? С девчонкой, небось, кувыркаешься?

Впрочем, обвинение было облыжным и полностью надуманным — тонкий нюх девушки уловил лишь запах крепкого мужского одеколона, грязного белья и еще утренней, подгоревшей яичницы. В ответ на явный поклеп Гейнц, ужасно не любивший, когда его называли Гешей или, хуже того, Гошей, прихлопнул входную хлипкую дверь из пары слоев толстой фанеры и направился следом за Милкой в единственную комнатку квартиры, обставленную по-спартански — две узкие кровати, пара тумбочек, огромный одежный шкаф и высокое, неизвестно откуда здесь взявшееся, зеркало в полстены.

Спрашивать у девушки: «Чего ты пришла?» было неудобно и совершенно нетактично, но, видимо, вопрос сам собой нарисовался на лице студента — от него едва ли не пять минут назад ушел поставщик морфина, а сами ампулы Гейнц успел всего лишь припрятать во временный, абсолютно ненадежный тайничок, планируя к вечеру, как стемнеет, перенести их в более надежное место — и тут, как снег на голову, обрушилась Милка со своими привычными капризами и чисто женскими глупыми подозрениями.

— А я случайно мимо проходила, — нагло соврала в глаза студенту девушка. — Дай, думаю, заскочу, вдруг дома, облегчу ему тестикулы…

Общаясь со студентами-биологами, поневоле наберешь от них умных слов, после которых Милка шагнула поближе к приятелю и бесцеремонно прихватила его крепкими пальцами за пах, как бы проверяя — есть, что облегчить или…

— Так пришла бы вечером, — попытался отказаться от удовольствия Гейнц, впрочем, не делая лишних движений, чтобы освободиться от рук девушки. — Ну, или ночью, после работы…

— Сколько же раз тебе говорила — я не сплю с мужчинами, — пытаясь расстегнуть на приятеле брюки, заявила Милка. — Только трахаюсь. А сплю я одна, максимум — с открытой форточкой, на своей девичьей, невинной постельке…

— Ну, да, не спишь, — саркастически хмыкнул студент. — А в прошлом году, на бакунинские дни, кто неделю провел в общаге? Хочешь сказать — ты там за все это время глаз не сомкнула?

Старая обида почему-то упрямо не забывалась, Гейнц перед этим почти два года считал девушку принадлежащей только ему, ну, может быть, изредка еще кому-то, но представить себе Милку на отчаянной оргии общажных анархистов просто не мог… до поры, до времени. Впрочем, девушка уже давно перестала обращать внимание на ревность своего Геши, понимая, что в нем говорит не какое-то высокое чувство, а лишь примитивный инстинкт собственника.

— В общаге никто и не спал, — нахально и категорически опровергла навет Милка. — Там все отрубались в изнеможении… или пребывали в нирване, пока была такая возможность… а ты, между прочим, тоже…

Договорить девушка не успела, наконец-то, справившись с застежкой ремня и пуговицами брюк студента, тот, правда, совершил еще одну, откровенно слабую попытку отказаться, но уже прихватившая его за обнаженное мужское естество Милка, прерывисто выдохнула ему прямо в лицо:

— Даже не думай… я тут из-за тебя три дня ни с кем…

И сразу же свободной рукой, занялась своими брючками… о том, что неплохо бы раздеться полностью и предаться страсти пусть на узкой, но все-таки изначально и для этого предназначенной кровати Геши, девушка и не подумала, быстро приспуская свои брюки и поворачиваясь к приятелю-любовнику спиной. Наклонившись и опершись руками о край койки — в нос ударил тяжелый запах несвежего постельного белья — Милка, чуть оглянувшись через плечо, смогла сквозь зубы простонать только: «Ну, давай же…» и через пару секунд уже предавалась самой древней игре в истории человечества. Прихвативший подружку за извивающуюся под руками талию, Гейнц тоже на некоторое время забыл обо всем на свете…