«Мы отдаем себе отчет, что не сможем держать город под контролем долгое время, но — уйдем отсюда только по собственному желанию, когда наведем свой порядок и сочтем, что этот порядок не будет нарушен сразу же после нашего ухода, — продолжала, будто зачитывать, свой манифест Анаконда. — Специально для имперских и губернских военных, полицейских и прочих… напоминаю: посмотрите в архивах, что такое Промзона, и не спешите бросать на убой лучшие части особого назначения. Никто из нас, анархистов, не хочет умирать или убивать ни в чем неповинных обывателей города, но если дело дойдет до конкретных боевых действий, мы не будем церемониться, размышлять и дополнительно предупреждать кого бы то ни было…»

— Вот так пофестивалили… — покачала головой Ника, едва только в речи предводительницы анархистов-инсургентов возникла пауза.

— А что это за Промзона, которой она всех пугает? — заинтересовался Антон, впрочем, не очень-то надеясь на вразумительный ответ ни со стороны Мишеля, ни, уж тем более, блондинки.

Поверенный сделал легко понимаемый жест, мол, дослушаем выступление, похоже, осталось недолго, и точно, после краткой паузы Анаконда закруглилась:

— Это сообщение еще не раз передадут в записи, а пока я посоветую мирным обывателям не трепетать, а спокойно выполнять все требования временной власти, ходить, как обычно, на работу и соблюдать комендантский час с восьми вечера до шести утра.

Последнюю фразу анархистка могла бы и не говорить. Обыватели по предыдущим рейдам инсургентов в другие городки и поселки отлично знали, что самым безопасным местом, пожалуй, во всем уезде сейчас было бы старинное противохимическое бомбоубежище, закрытое изнутри на прочнейшие стальные двери. Но вот беда, вряд ли во всем городе нашлось бы три-четыре человека, знающих его точное месторасположение и умеющих справляться с законсервированным оборудованием спасительного подземелья.

Тут, без всякого перехода, на экране вновь заколыхались очаровательные виды старинных особнячков, узких переулков, городского, зеленого и тенистого парка с вековыми липами и пестрыми, узорчатыми беседками, вплетенными в заросли жимолости и сирени.

— Промзона — апокриф времен гегемонии, — сухим, внешне бесстрастным голосом, будто зачитывая очередное, опостылевшее за рабочий день завещание, начал Мишель. — Автоматизированный лабораторный, экспериментальный и производственный комплекс, созданный военными. Эта вот Промзона по слухам и крайне недостоверным рассказам была законсервирована больше полвека назад, когда Империя отказалась от применения в войнах химического и биологического оружия. Примерно тогда же была уничтожена вся документация, относящаяся как к местоположению, так и к научно-практическим изысканиям и серийному производству, осуществляемым на Промзоне. Таким образом, что именно разрабатывали и производили на данном лабораторно-промышленном комплексе не просто государственная тайна, а неизвестность в «черном ящике», но если просто предположить, что это были боевые отравляющие вещества или эпидемиологические болезнетворные бактерии, то угроза анархистов Анаконды очень и очень серьезная…

— Разве так легко расконсервировать и запустить старинные лаборатории и производство без документации и специалистов? — усомнился Антон, как-то сразу, на веру, приняв и возможность существования апокрифической Промзоны именно в этом злосчастном городке, и возможность глубокой консервации, на десятки лет, сложнейшего оборудования и заводского хозяйства.

— Нелегко, — сухо кивнул поверенный, соглашаясь. — Но — кто сказал, что среди инсургентов нет ни химиков, ни биологов? Студентов среди них много, а таланты иной раз произрастают и не в такой среде… Кроме того, совсем не обязательно запускать производство. При консервации обязательно должны были остаться пробники, контрольные материалы, эталоны… Думаю, что и пары-тройки таких пробников хватит, чтобы уничтожить не только городок, но и сделать весь уезд непригодным для жизни на десяток-другой лет.

— Пробники, эталоны давным-давно должны были придти в негодность, — недоверчиво покачал головой Карев. — Мы вон, на службе, патроны пятилетней давности только на стрельбище отстреливали, а на боевые операции свежие брали…

— Кстати, а ты как эту анархистку назвал? Анаконда? — уточнила, встревая в мужской, казалось бы, разговор Ника.

— Пробники и эталоны кто-то обязательно обновлял все эти годы, — с непонятным внутренним убеждением ответил сначала Антону, а уже потом обратился к блондинке поверенный: — Это партийная и подпольная кличка. Образована от имени-фамилии — Анна Кондэ и от привычки этой девицы непременно доводить начатое до конца, как удав обязательно дожимает жертву. Ну, и от умения именно так надавить на болевые точки, чтобы добиться своего в любом случае…

— Какие у нас пошли образованные и эрудированные юристы и бухгалтера, — с нервным смешком сказал Антон, ошеломленный глубокими познаниями Мишеля в, казалось бы, совершенно не свойственных тому областях. — Я вот про эту анархистку ничего и не слышал до сих пор…

— В столице мне приходится иметь дела и водить дружбу с очень разными людьми, — скупо пояснил Мишель, и всем понятно стало, что расспрашивать его о подробностях таких специфических знаний бесполезно.

На несколько минут в гостиной номера воцарилась тишина, разве что телевизор по-прежнему наигрывал классические мелодии при показе городских и пригородных пейзажей, а сидящие у столика с коньяком и закусками думали о случившемся, что-то рассчитывая, прикидывая, планируя… впрочем, что можно было спланировать, исходя из таких скудных, общих знаний, как захват городка инсургентами?

— Антон, ты общался с ротным парашютистов, — прервал молчание поверенный. — Он не говорил, в какое время их подняли по тревоге?

— Вообще-то, внимания на этом не заостряли, не до того было, — удивленно пожал плечами Карев. — Хотя Боря поминал, что сразу после подъема, даже завтрак сухим пайком выдали… это имеет какое-то значение?

— В семь тридцать наш поезд совершенно спокойно пересек границу уезда, — пояснил Мишель. — Да и позже, в городке, ничто не предвещало нападения анархистов и блокировки границ… получается — наши военные знали обо всем наперед?

И вновь, как внизу, в буфете, Нике показалось, что её давний хороший знакомый поверенный в делах смущен и одновременно возмущен — почему не предупредили его?

— Это что-то меняет в нашем положении? — поинтересовалась, переходя к конкретике, блондинка. — Может быть, кто-нибудь мне скажет, что нам теперь делать? Вот — лично мне?

— Тебе неплохо было бы хотя бы минимально одеться, — сухо сказал Мишель.

— Это верно, мало ли куда и с какой скоростью придется перемещаться, — согласился Антон.

Сам он как-то незаметно за телеобращением и последующим обменом мнениями успел полностью экипироваться, только его сапоги с застежками на голенищах пока еще стояли у входа в номер.

— Какие вы оба ханжи, — возмутилась девушка. — Если надо, я могу и голой бегать, даже побыстрее получится, чем у вас, и — легче…

— Да за тобой, голой, вся мужская часть города вприпрыжку побежит, а может еще и кое-кто из женщин присоединится, — искренне рассмеялся Карев. — А нынче нам такая популярность, пожалуй, только повредит…

— Думаешь, анархисты и нас захотят повесить, как нетрудовой элемент и паразитов на шее общества? — щегольнула чужими лозунгами Ника.

— Анаконда слишком рациональна, чтобы вешать и расстреливать всех, у кого ухоженные руки, — мрачновато сказал Мишель. — А вот в заложников вы можете легко превратиться, хотя… основной заложник в этой игре — Промзона. Но кто же отказывается от дополнительных козырей?

Где-то в глубине души бесшабашной и отчаянной блондинки шевельнулся страх. Одно дело — смотреть по телевизору репортажи или диковинные, глуповатые импортные фильмы про захваты заложников, бесцельные расстрелы и прочие зверствования инсургентов на бывших имперских территориях, и совсем другое — неожиданно попасть на место тех несчастных, кому просто не повезло оказаться в ненужное время в ненужном, плохом месте. Ника незаметно передернула голенькими плечами… «когда ни помирать, всё равно день терять» это, оно, конечно, правильно, но становиться бессловесной жертвенной овечкой, теряющей жизнь по неизвестным причинам от рук случайных людей, очень не хотелось. «В самом деле, Мишель прав, — подумала Ника. — Надо бы пойти одеться, сейчас не май месяц, чтоб так просто голышом по улицам рассекать, если что, да и привлекать ненужное внимание ни к чему…»