Поймав его взгляд, Максим кивнул ободряюще и нажал легким прикосновением всей ладони на нижнюю кнопку. Ника слегка напряглась, ожидая привычного, пусть и едва заметного начала движения кабины, но… ничего не произошло. Ни легкого плавного рывка, ни еле слышного, гудящего шума заработавших механизмов. Только пролетарий, как ни в чем не бывало, подбадривающе кивнул блондинке, видимо, пока еще не рискуя подмигивать столичной штучке и знаменитости.

В кабине было светло и ярко, но свет непонятным образом рассеивался, не резал глаза, не казался неприятным, а по зеркальным, так похожим на металлические панелям пробегали едва уловимые простым глазом плавные цветные сполохи, будто где-то там, в сердце механизма, в эти мгновения зародилось и пыталось выплеснуться наружу северное сияние.

— Вот и всё, — сказал Максим через десяток секунд напряженного молчания. — Можно выходить…

Наверное, он знал какие-то приметы или просто отсчитывал про себя время движения, потому что в этот момент двери лифта бесшумно и плавно открылись, предлагая пассажирам выйти совсем в другом месте, а вовсе не в том, в котором они вошли в кабину.

После яркого внутреннего освещения лифта в небольшом, прохладном вестибюле, отделанном темно-красным, с чуть желтоватыми прожилками мрамором показалось сумрачно, но через несколько мгновений глаза привыкли к новому освещению, и уже легко можно было разглядеть невысокий, покрытый изящной лепниной потолок, отполированные стены с вмонтированными в них светильниками, переливающимися чуть потускневшей бронзой, блестящий, будто только что застеленный мрамором, пол и — такие знакомые взгляду, такие привычные поручни двух эскалаторов, поблескивающие убегающей в бесконечность резиновой черной лентой перил…

«Это что?..» — слегка недоумевающим взглядом спросил у пролетария Мишель. В ответ Максим только пожал плечами, будто демонстрируя свое неумение объяснять очевидное, и хозяйским кивком пригласил всех пройти вперед…

Едва они отошли от лифта шагов на пять, как двери за их спинами бесшумно сомкнулись, и если бы не исчезнувший позади источник яркого света, никто бы и не заметил, что они теперь отрезаны от поверхности — настолько плотно, без малейшего намека на соединение прилегали друг к другу половинки дверей, снаружи отделанные темно-красным, идеально сочетающимся с мрамором стен пластиком. А перед Никой, идущей чуть впереди остальных, то ли пропустивших её из вежливости, то ли по старинной мужской привычке первой в неизвестность пускать женщину, оказалась привычная, хотя и совершенно новенькая, свежая, без неистребимых следов сотен тысяч ног бегущая дорожка. Не останавливаясь, не испытывая даже тени сомнения, блондинка спокойно шагнула на эскалатор, слегка придерживаясь рукой за скользящие одновременно с дорожкой перила, а вслед за ней на узкую движущуюся лестницу встали и остальные.

В таком положении, стоя практически в затылок друг другу, говорить было неудобно, да и не хотелось никому из незваных гостей Максима начинать разговор о том, куда же он завел их. И Ника, и Антон, да и Мишель тоже ожидали увидеть скорее уж подземный цех, или заставленную древней, фантастической аппаратурой лабораторию малопонятного назначения, но никак не этот небольшой вестибюльчик и привычный эскалатор, правда, опускающий их очень глубоко под землю. «Может быть, таким и должно быть преддверие Промзоны? А мы всё бредим стереотипами…» — думал Карев, старательно вглядываясь в едва светлеющее впереди пятно. А поверенного в делах в этот момент мучил совсем другой вопрос. Конечно, веря пролетарию, понимая, что тот ни в коем случае не хочет подводить ни его, ни знаменитых гостей, Мишель все-таки снова и снова возвращался мыслями к изолированности лифта, опустившего их под землю, от возможного проникновения посторонних…

Едва ступив в огромный, саженей на пятьдесят, если не больше, в длину, подземный зал, Ника издала негромкий, мгновенно прервавшийся возглас — она тут же справилась с собой и поспешила отойти чуть вперед и в сторону от эскалатора, чтобы не мешать своим спутникам. Впрочем, они тут же оценили реакцию блондинки, каждый по-своему поддержав её. Антон коротко и смачно выругался, недоверчиво вертя головой, Мишель сказал что-то похожее на «ай-яй-яй…», лишь один Максим, видящий подземелье не впервые, оставался спокойным и в чем-то даже равнодушным, при этом вполне понимая увиденную им реакцию сопровождаемых.

Вместо заводских цехов, складов, подсобок и раздевалок, таинственных лабораторий и секретного оружия, громоздящегося на полках, под землей оказался — дворец. Отделанный светлым, трех тонов, мрамором пол, высоченные, наверное, трехсаженные арки, как бы подпирающие белоснежный свод потолка. В промежутках между арками на потолке красовались мозаичные панно, изображающие природу, людей, технику, гражданскую и военную, наверное, еще времен расцвета Империи. Во всяком случае, ничего знакомого для себя ни Антон, ни Мишель не увидели в этих картинках, а Ника знатоком автомобилей, мотоциклов, танков, бронетранспортеров и летательных аппаратов, конечно же, не была. Вот оценить изящные мраморные узоры на полу, великолепно инкрустированные белым и желтым металлом псевдоколлонны арок, красоту мозаик на потолке блондинка могла, пожалуй, получше своих спутников.

— Вот она какая — сказка! — пожалуй, громче, чем следовало бы, воскликнула Ника.

Голос её многократно отразился от стен и потолка пустого помещения подземного дворца и вернулся обратно, к едва слышно шелестящему за спиной блондинки эскалатору.

— А что я говорил, — довольный произведенным эффектом, негромко подтвердил Максим. — Просто сказка, без всяких страхов… А вообще-то, это обычное метро…

— Какое метро? — возмутилась, сама не очень-то понимая — почему так эмоционально, девушка. — Вот это чудо — метро? Максим, ты не был в столице? Ты не видел заплеванные станции? Жуткие, душные, низкие, едва голову поднять, переходы? Толпы народа?

Ника давным-давно уже пользовалась метрополитеном в столице лишь при крайней необходимости, и вовсе не из снобизма или брезгливости, просто давящие, узкие, приземистые помещения, небрежно и безыскусно облицованные кафельной плиткой иной раз вызывали у нее острые приступы клаустрофобии, чего никогда не случалось в других замкнутых и даже очень неприятных для нее помещениях. Блондинка понимала, что дело тут вовсе не в ней и её психике, а в той особой атмосфере, возникающей в столичной подземке, построенной на скорую руку, с экономией на всем и вся, вплоть до станционного освещения.

— В столице не был, — согласился пролетарий. — Вообще, из города всего пару раз уезжал, да и то недалеко и ненадолго. А имперское метро видел в кино, хоть какое-то представление имею. Но все-таки… это тоже метро.

Он кивнул вправо, к краю подземного зала, где синели сочной окраской два длинных, в десяток саженей, высоких вагона с темными, неосвещенными изнутри салонами.

— Ты хочешь сказать, что нам туда? — повернув голову в сторону вагонов, деловито, будто и не он вовсе только что замирал в восхищении от красоты подземного царства, уточнил Мишель. — Дальше — поедем?

— Да, — кивнул Максим. — Понимаете, я, конечно, мог бы обо всем рассказать еще там, наверху, но… вы понимаете теперь, почему не рассказал?

— Да кто бы тебе поверил, — грубовато, но верно высказался за всех Антон Карев. — Про такое рассказывать нельзя, только видеть… А — что же дальше? Или это уже и есть та самая Промзона, которой в столице пугает детей анархистка Анаконда?

— Ну… и да, и нет, — замявшись, попробовал пояснить Максим. — Тут… как бы начало. А остальное… ну, в самом деле, лучше все-таки увидеть…

— Да, ладно-ладно, — успокоил, кажется, слегка разволновавшегося пролетария романист. — Я ж так, для беседы спросил, раз всё увидим сами, то торопиться с рассказами не стоит…

— Но вот одно я хотел бы уточнить, — деловито, в своем привычном стиле, вмешался в разговор Мишель.

Они уже неспешно перемещались по роскошному мраморному полу к затемненным вагонам, создавая вокруг себя звуковую ауру из скромного цоканья женских каблучков, шарканья мужских подошв, шелеста расстегнутых курток и неожиданно громкого в пустоте поскрипывания сапог Карева. В изначальной, первозданной тишине подземелья эти звуки казались полными жизни.