У центрального входа в комендатуру дежурил бронетранспортер, а у дверей стояла пара солдат с штурмгеверами, но выправкой хозвзвода. Пану даже слегка стыдно стало за них, ведь в комендатуру не только свои, военные приезжают, но и местные по разным делам должны приходить-уходить, а тут такие обормоты у дверей.

Впрочем, настроение Пана разом изменилось, как только они с Успенским шагнули за порог. И если стоящие снаружи у дверей часовые и ухом не повели на входящих с оружием старшего сержанта и рядового, то внутри здания, в широком пустом вестибюле их встретил пристроенный рядом с лестницей на мешках с песком пулемет. И трое с повязками комендантского патруля, с штурмгеверами наизготовку, во главе с офицером, занимающим позицию чуть позади солдат. Видимо, расхлябанные хозяйственники у дверей снаружи должны были просто притуплять бдительность возможных диверсантов.

— Назовитесь! — строго потребовал патрульный офицер.

— Старший сержант Успенский, рядовой Панов, шестой штурмовой. К своему особисту, — закончил Успенский, не дожидаясь нового вопроса.

— По вызову или по своей инициативе? — скорее формально спросил офицер, кто же по своей воле пойдет к особисту?

— По своей, — буркнул Успенский, — дело есть…

Офицер, только теперь в полумраке вестибюля Пан разглядел его звездочки — старший лейтенант, — удивленно уставился на сержанта. Как-то не вязался в его понятиях боевой штурмовик с особистом, большую часть времени просиживающем в кабинете.

— А если его на месте нет, ну, или занят он, к примеру, чем-то своим, особым? — поинтересовался старлей, зачем-то затягивая время.

— Наш особист для своих всегда время найдет, и на месте окажется, — твердо отрезал Успенский.

В этот момент из неприметной дверцы совсем рядом с патрульными и их гостями, прикрытой от нескромных глаз развесистой пальмой в кадке, выглянула вихрастая рыжеволосая голова.

— Тарищстарлетнант, — протараторил выглянувший из двери боец. — Ждут их, просили пропустить…

Затянувшиеся расспросы начальника патруля тут же стали ясны, как божий день. В комнатке сидел, все слушал и связывался с офицерами, к которым шли посетители специально выделенный боец. А начальник патруля просто изображал неуемное любопытство, выжидая решения. И только после этого, он скомандовал бойцам «Вольно», и стволы штурмгеверов уставились в пол. «А ведь у каждого, небось, патрон в патроннике и предохранитель снят», — подумал задним числом Пан, проходя мимо патрульных. Такая бдительная встреча порадовала его, несмотря на невольно побежавшие по спине мурашки — а ну, как, кто из ребят случайно за спуск заденет?

— Найдете своего особиста-то? — вслед им спросил старший лейтенант.

— Я ему сам кабинет обставлять помогал, — ответил Успенский, — думаю, не успел еще съехать…

И повел Пана по широкой и пологой, серо-мраморной, изрядно затоптанной солдатскими и офицерскими сапогами, лестнице на второй этаж. Там, по широкому, застеленному ковровой дорожкой коридору, облицованному в человеческий рост деревянными панелями, мимо них то и дело проскакивали офицеры и солдаты. Несмотря на довольно поздний час, работа в комендатуре не стихала, да и жили практически все офицеры тут же, подле своих рабочих мест, потому и длился у них рабочий день обычно от подъема до отбоя.

На втором этаже Успенский почти сразу же свернул из коридора в узкий, коротенький аппендикс, оканчивающийся роскошной, резной дубовой дверью. Пан думал, что сержант хотя бы для приличия постучит, прежде чем входить в кабинет к начальнику особого отдела, но тот чуть ли не ногой распахнул двери… как оказалось, приемной, небольшой комнатки перед кабинетом, в которой сидела за барьерчиком у стола заставленного телефонами и пишущей машинкой — барышня. Иного слова Пан не смог подобрать, увидев круглолицую, голубоглазую коротко остриженную блондинку, губки-бантиком, с такими же, как у него самого, пустыми погонами.

— Настя! Привет, — сказал Успенский от входа. — Как у тебя жизнь молодая? Не обижают тут?

Настя заулыбалась, помотала головой, сначала соглашаясь, потом отрицая, и, наконец-то, высказалась:

— Здравствуй, Вещий Олег, разве тут кто обидит? Я и сама кого хошь обижу, вот разве что только телефоны эти проклятущие… и машинка сволочная…

— Давай, перебью их, — серьезно сказал Успенский, доставая из кобуры «семена».

— Ой, шутник, — засмеялась Настя, — ты лучше погоди, я сейчас доложу, он еще не знает, что вы пришли, хоть и ждал после обеда, что будете…

— Настучал уже кто-то, вот мастера, — проворчал Успенский, с нарочитой ленцой возвращая пистолет на место.

— Не настучали, а своевременно доложили, — поправила Настя, подымая телефонную трубку: — Пал Сергеич, тут к вам Вещий с еще одним, новеньким, не знаю, как его зовут… Ага, запускаю…

Пан успел только подумать о том, что звонок снизу, от патрульных не прошел дальше секретарши, и что Настя секретарша не простая, раз имеет право решать, кто может, а кто нет проходить к ее начальнику, а барышня уже кивнула:

— Проходите…

— Наша девчонка, здесь после ранения, — успел шепнуть Пану через плечо старший сержант, когда Настя оказалась за их спинами, но уже через секунду разговаривать между собой стало не положено по уставу и остальным, писанным и неписаным, армейским правилам.

В просторной комнате, за письменным столом, заваленном документами, картами города и его отдельных районов сидел моложавый мужчина с совершенно седыми висками, в простом штурмовом комбинезоне, но с темно-синими погонами капитана госбезопасности.

Пан разве что рот не открыл от удивления, до сего момента считая, что Успенский называл особиста капитаном по армейским меркам. А оказалось, что перед ними сидит… нет, встает из-за стола и выходит навстречу целый подполковник. И это с учетом, что сам комбат носил звание майора, а в штурмовые части даже из госбезопасности за провинности не ссылали, понимая, что здесь нельзя ничего напутать, перестраховаться или пропустить мимо глаз и ушей очевидное.

*

— Здорово, Вещий, — поприветствовал Успенского капитан госбезопасности Мишин.

— Доброго вечерочка, Пал Сергеич, — ответил тот, пожимая руку капитану.

— Знакомь, кто с тобой?

— Рядовой Панов, — решил взять инициативу в свои руки Пан, старательно изображая стойку «смирно».

— Новичок, на ротного снайпера натаскиваю, — сказал Успенский. — Пока позывной Пан, а там видно будет.

— Очень хорошо, Пан, — Мишин и ему протянул руку. — То, что я Пал Сергеич, уже знаешь, так и обращайся.

— Слушаюсь, — все еще не отошел от внезапного возвышения капитана в подполковники Пан.

Впрочем, дружеское отношение к оному старшего сержанта и просьба не переходить в предстоящей беседе на официальный тон, уже поспособствовала легкому расслаблению рядового.

— Садитесь, друзья, — Мишин подвел сержанта и растерянного Пана к маленькому столику в уголке кабинета, окруженному как раз тремя стульями. — Садитесь и рассказывайте, что такого вчера вечером вы в городе натворили, что меня прямо с утра огорошили благодарностью…

— Благодарность — это вот к нему, — кивнул Успенский на Пана, усаживаясь и доставая из кармана портсигар.

Взглядом попросив у капитана госбезопасности разрешения закурить, Успенский достал папироску и принялся её тщательно обстукивать о крышку портсигара. Мишин, бросив на столик собственную зажигалку, держал паузу, ожидая рассказа.

— Пан правильно среагировал, когда из-за угла на нас мотоциклист с ружьем выскочил, — сказал, наконец-то, Успенский, поняв, что от растерянного снайпера сейчас ждать объяснений бесполезно. — Снял его с первого выстрела. Подошли, посмотрели, обыскивать не стали, не наше это дело. Потом привалил этот полицай, стал требовать, что бы мы в участок с ним пошли. А нам, зачем его участок? Мы же не по участкам шляться туда пришли…

— А зачем вы туда пришли? — мягкой усмешкой уточнил капитан. — Водки попить?

— Честно? — спросил Успенский. — Честно, так что б вот Пана немного развлечь. Его Волчок загонял за две недели. Да и не дело это для новичка — в городе не побывать. Я так считаю.