— Воин, передайте своему командиру укрепляющее. Кто здесь в состоянии рассказать о том, что случилось? Почему боевая машина оказалась под водой?

Командир спасенного экипажа обо всем рассказал генералу, умолчав ишь о том, что лейтенант Зееман не принимал личного участия в промере брода. Гудериан списал все на неопытность экипажа.

— Вот поэтому, братцы, и существуют маневры. Представьте, если бы все это случилось на реальной войне, да еще под артобстрелом? Все вы числились бы уже в покойниках. Благодарите за свое спасение нашего Господа и своего командира. Как только он опростоволосился с промером глубины? От Альбрехта я такого не ожидал…

— Да все нормально было с промером, херр генерал! — опустил голову Дитрих, — это моя вина. Я приказал Петеру… водителю взять немного левее. Мне уклон в том месте не понравился.

— Ладно, фельдфебель! — кивнул Гудериан, — пока даю команду на отдых. До завтрашнего утра. Все равно, этот чертов арьергард где-то потерялся! Тьфу! Если через два часа Роттигер не приведет мне своих «черепашек», я отправлю его сторожем в зверинец.

Сидя на собственном командирском танке, генерал слушал исповедь Альбрехта. Слушал, и кивал головой.

— Ну будущее запомни сюда! Командир не в состоянии успеть повсюду. Поэтому стоит выделить из своего окружения несколько человек с хорошими способностями. И ответственных, конечно. Одного толкового парня назначаешь ответственным за рекогносцировку. Другого — за форсирование водных и прочих преград. Третьего натаскиваешь в преодолении минных полей. У тебя в подчинении двадцать два человека! Выбрать из этого числа троих смышленых не представляется мне трудной задачей.

А вообще… ты молодец! Вот за такими офицерами солдаты идут куда угодно. Потому, что чувствуют: офицер будет с ними до конца. Каким бы он ни был.

На этом неприятности для Альбрехта не кончились. Вечером его вызвал к себе командир батальона майор Штази. Кривя губы в ревнивой улыбке, он поинтересовался, не простыл ли герой дня после сегодняшнего купания. И пусть герой скажет спасибо, что экипаж нырнувшей «тройки» остался жив. Иначе к герою у майора Штази были бы претензии. И никакой генерал Гудериан был бы не в состоянии помочь своему любимчику. Abtreten!

Лейтенант Зееман побрел в расположение своего взвода, размышляя о том, что все-таки Карл Густав Ромберг был прав: погоня за чинами вытесняет из людей все человеческое. И это когда-нибудь отрицательно скажется на боеготовности армии. Офицеров одногодок редко связывала дружба. Скорее их связывало ревностное служение идеалам Германии и зоркое поглядывание по сторонам: не обошел ли в звании вчерашний приятель. Армия росла, карьеры делались стремительные. Недовольных была масса. И, ясное дело, тридцатилетний майор был недоволен, что у него в батальоне завелся герой и любимчик начальника управления.

Далее маневры шли своим чередом, а в самом их конце роте гауптмана Нимица (к которой относился и Альбрехт) удалось первой прорваться к штабу «противника». Следовавший за ними десант захватил штаб «врага», и маневры завершились. Результатами этих маневров остался доволен не только Хайнц Гудериан, но и сам фюрер, прибывший из Берлина лично и приветствовавший своих воинов. Впервые Альбрехт так близко воочию встретился с главой своей страны. А дальше случилось и вовсе невообразимое: Адольф Гитлер сам награждал проявивших себя офицеров. Больше всего отличившихся было в их полку: злюка Штази получил погоны оберстлейтенанта (подполковника), Гауптман Нимиц стал майором, а Альбрехт неожиданно для самого себя получил из рук фюрера первую звездочку на погоны. Это значило, что в двадцать один год он стал обер-лейтенантом.

— Так держать, господин обер-лейтенант! — произнес Гитлер громко, а затем уже вполголоса добавил:

— Генерал Гудериан рассказал мне о вашем мужественном поступке. Считаю, что Германия должна гордиться такими сыновьями!

Вечером Альбрехт в числе еще нескольких офицеров был приглашен в палатку фюрера на небольшой банкет в честь окончания маневров. Чувствовал себя он там отвратительно, ибо и по званию и по возрасту оказался младше всех. Весь вечер он просидел в уголке, попивая слабое вино во славу немецкого оружия и арийской расы, а офицеры выше рангом прибились в ближайшее окружение фюрера и занимались откровенным подхалимажем.

— Скучаем, обер-лейтенант? — подсел к нему произведенный в подполковники командир батальона. Он пыхтел сигаретой и, кажется, выпил не менее пяти рюмок коньяка.

— Никак нет. Для меня честь присутствовать на этом ужине.

— Ну-ну! — вздернул бровь командир, — а вот я вижу, что вы не совсем в своей тарелке.

— Не каждый день доводится ужинать в присутствии фюрера, — уклончиво ответил Альбрехт.

— Это точно. Смотрю, вы — неплохой парень, обер-лейтенант! Амбиции вот только у вас… еще больше моих. Но это нормально, наверное… знаете, как говорил русский фельдмаршал Суворов?

— Никак нет. Не знаю.

— Плох тот солдат, что не мечтает стать генералом, — Штази затушил окурок в пепельнице, — лишь бы это было не в ущерб общему делу. А у нас именно, что в ущерб. Завидуем успехам товарищей по оружию и радуемся их неудачам. Это ненормально, вы не находите?

В это время Гитлер начал произносить очередной тост и его слегка занесло в иные миры. Из этих миров он вернулся, почти убедив публику, что курить — вредно. Сам он бросил курить много лет назад (у будущего вождя попросту не было денег на сигареты) и ни капли об этом не жалеет. На лицах заядлых курильщиков появились разные выражения, но почти все безропотно потушили сигареты. Глядя на это, Штази угрюмо хмыкнул. Альбрехт решил, что с завтрашнего дня бросает курить. Они опрокинули бокалы за триумфальную речь Адольфа Гитлера (потому как никто не понял, что именно сказал фюрер) и начали понемногу расходиться. Было уже поздно, а назавтра предстояла самая нелюбимая часть любых учений и маневров — сворачивание.

Физически и духовно опустошенным солдатам очень тяжело собирать свои пожитки, наводить порядок в местах ночевки и отправляться обратно в казармы. По мнению Хайнца Гудериана, это — то же самое, что заставлять спортсмена после удачного финиша подметать дорожку и стирать собственную спортивную форму. Генерал считал, что прибирать после учений должны специальные команды. Иначе у армия забывает вкус победы. Он даже поделился этой мыслью с Гитлером. Тот пришел в восторг и сказал, что после учений должны прибираться побежденные. Этим самым будет повышена цена победы на учениях.

Гудериан вздохнул и напомнил фюреру ситуацию после поражения Германии в Мировой войне. Он указывал на недопустимость глумления над проигравшими; к его удивлению, Гитлер принял такую точку зрения.

— Хорошо, господин генерал! — произнес он, — мы вернемся к этому вопросу позднее, а теперь попрошу вас сопровождать меня в Берлин. Я хочу, чтобы вы рассказали о маневрах на совещании Командования Сухопутных сил. Пусть этот индюк фон Браухич послушает компетентное мнение специалиста, побывавшего на учениях лично. Я слышал, вы даже спали в своем танке?

— Приходилось, мой фюрер!

— Я тоже как-нибудь попробую. Хотя в нашем возрасте кровать смотрится предпочтительнее, ха-ха!

Фюрер отбывал в Берлин в прекрасном расположении духа.

— Мой бог! — воскликнула Магда, — вас, господин обер-лейтенант следует поздравить!

Благородное арийское лицо Альбрехта было покрыто поцелуями красавицы Магдален. Альбрехт обнял Магду и предложил ей отпраздновать новое звание, посетив сегодня вечером ресторан. Но девушка попросила его не торопиться, так как к ней сегодня к ней приезжают родители. Альбрехт согласился с тем фактом, что приезд родителей — это всегда праздник, и поход в ресторан был перенесен на завтра. Сказать по правде, он сейчас мечтал лишь о своей узкой кровати, стоявшей в офицерском общежитии. Маневры заставили его приобрести несколько седых волос и похудеть на четыре килограмма.

— А что ты будешь делать сегодня вечером? — игриво поинтересовалась девушка.