Беспокойство по таким пустякам нелепо, как стычка из-за ведерка в песочнице, но что делать, если окружающая меня атмосфера угнетала. В доме не умолкала музыка — либо радио играло, либо CD-плеер, но это странным образом лишь подчеркивало гробовое молчание, давившее снаружи на окна, абсолютное отсутствие какой-либо жизни, движения. В такой обстановке мозг постоянно что-то сам себе соображает, грызет свой собственный хвост ради того, чтобы хоть чем-то себя занять.

Я силилась не проявлять нарастающую неприязнь к этому месту, но Карл неизбежно должен был заметить, что со мной что-то не то. Сперва я отвечала на его расспросы уклончиво: мол, немножко скучаю по Редингу, но скоро это пройдет. Хотя возможность такого исхода казалась мне невероятной. Мы уже устроились, ипотека оформлена, телефон подключен, ковры положены. Давно упущен момент, когда можно было поговорить с Карлом и признаться, что я допустила ужасную ошибку, объяснить ему, что смогу быть счастливой только в том случае, если мы найдем способ вырваться отсюда и вернуться обратно.

Однако скоро давление на психику стало практически непереносимым. По прошествии трех недель нашей жизни на новом месте я поняла, что должна разделить с мужем хотя бы часть того, что меня угнетало.

— Послушай, Карл, — обратилась я к нему после ужина, когда мы еще сидели за столом в гостиной. — Я никогда не начала бы этого разговора, но это место… меня просто убивает.

Вздрогнув, он уставился на меня. На полке за его спиной та самая лампа в стиле Тиффани окрашивала комнату в переливчато-розовые тона антикварной лавки. Я собралась с духом и продолжила:

— Поверь, я надеялась, что мне станет легче, но не выходит. Только хуже становится. Я очень тоскую по Редингу. Здесь я чувствую себя такой одинокой.

— Да ты что?! — Опираясь локтями на колени, он подался вперед и смотрел на меня пустым взглядом, как человек, неожиданно получивший страшное известие и прилагающий максимум усилий, чтобы скрыть шок от окружающих. — Мы не прожили тут и месяца — рано делать выводы. Естественно, на новом месте все чуточку непривычно, но ведь это только поначалу.

— Чуточку непривычно? Да я вообразить не могла такую жизнь! Я целые дни провожу в одиночестве. — Мне было не по себе от того, что я ставлю перед ним неразрешимый вопрос и, более того, делаю собственную проблему также и его проблемой. — Я понимаю, ты уже ничего не можешь исправить, я понимаю, что это не твоя вина, я понимаю, что мы не можем просто упорхнуть отсюда, — теперь это наш дом. Но меня пугает мысль, что всегда будет так, как сейчас. Когда тебя нет, тут такая тишь… мертвая. И абсолютно нечего делать!

— Так вот ты о чем! — Тревога на его лице вмиг сменилась облегчением, а сам он преобразился, как выпускник университета, которому на экзамене по ошибке предложили задачку из школьного учебника. — Да тебе просто скучно, Анни. Ничего удивительного — тебе плохо без работы, только и всего. И нечего себя накручивать, надо себя чем-то заинтересовать.

Мне почему-то не казалось это выходом из положения, но очень хотелось ему верить, и я решила поверить.

— Ты вправду так думаешь?

— Я не думаю, я знаю. Это вполне естественно. Тебе не терпится чем-либо заняться. — Облегчение исчезло с его лица, уступив место другому, хорошо знакомому мне выражению, оно обычно появлялось при мелких неприятностях типа отключения электричества или протечки трубы. Глаза сузились, лоб собрался в складки, свидетельствующие о поиске практического решения проблемы. — Почему бы тебе не познакомиться с кем-нибудь из местных жителей? По сути, ты лишь однажды пообщалась с нашей соседкой. Естественно, что тебе немного одиноко.

— Неплохая мысль, — осторожно согласилась я, хотя осторожности не было и в помине — напротив, я вдруг ощутила прилив безрассудного оптимизма. Быть может, я все-таки не сделала ошибки, переехав сюда? Быть может, в конце концов я почувствую себя дома. — Лиз могла бы познакомить меня с кем-нибудь из своих друзей. Правда, с ней у меня мало общего, но вдруг кто-то из ее знакомых понравится?

— И тебе стоит проводить больше времени в деревне. Делать покупки в местном магазине, а не ездить в Уорхем. Принимать участие в… ну, не знаю, чем там заняты здешние жители. Показать публике свое лицо. — Он ухмыльнулся. — Это прекрасное лицо — грех прятать его от мира!

Я улыбнулась, жалея о том, что эта мысль не пришла мне в голову раньше — два дня, а лучше две недели назад. Препятствия, казавшиеся серьезными, вдруг стали мелкими и смешными, а затворничество в этом доме — вообще дело моих собственных рук.

— Решено! — объявила я. — С этой минуты на все смотрю только с положительной стороны. Боже, я впала в кошмарную депрессию. Должно быть, доводила тебя до белого каления.

— Что ты, ничего подобного, — возразил Карл. Я скроила недоверчивую мину, вскинув брови, и он добавил со смехом: — Ну, разве чуть-чуть…

Вслед за ним рассмеялась и я. Тревоги испарились, и впервые за две недели я предвкушала наступление нового дня…

На следующее утро Карл, как обычно, уехал на работу, и едва дверь за ним захлопнулась, я поднялась с постели. Включив душ, я смотрела на деревья, простирающиеся до самого горизонта, и удивлялась, каким разным может казаться мир, как один-единственный разговор изменил восприятие всего, что окружало меня. Я ведь не тюремный срок отбываю в этом месте, я получила новую жизнь; здесь можно встретить новых людей, приобщиться к их делам, узнать что-то новое. А требуется такая малость — побороть в себе боязнь сделать первый шаг.

Разумеется, я отдавала себе отчет, что полностью с этим страхом никогда не совладаю, но у меня появилось желание изо всех сил бороться с ним, бороться до тех пор, пока незнакомые лица не станут выглядеть знакомыми. Одевшись, я решила отправиться за продуктами в «супермаркет» Эбботс-Ньютона. Новорожденный оптимизм изменил к лучшему сохранившиеся в моей памяти воспоминания об этом странном крохотном магазинчике — теперь он представлялся мне местным центром активности и пересудов (вроде как в «Арчерах»), где можно пообщаться с соседями.

Я быстро добралась до магазина и, под звяканье колокольчика шагнув в полумрак торгового зала, увидела то же нагромождение товаров, какое запечатлелось в моей памяти с прошлого посещения. Я рассчитывала увидеть и ту самую девочку, однако Джулии в магазине не было. За кассой сидела женщина лет шестидесяти, с седыми жесткими кудряшками и рыхлым бульдожьим лицом.

— Доброе утро, — приветствовала она меня. — Хороший денек, не правда ли?

У нее был грудной сиплый голос и повадки профессиональной сплетницы. Но ведь я поставила перед собой задачу поговорить с кем-нибудь из жителей деревни — так почему не начать с этой?

— Великолепный! — подтвердила я и после запинки добавила: — С тех пор как я здесь живу, погода стоит прекрасная. Мы с мужем переехали сюда несколько недель назад, но я еще ни с кем здесь по-настоящему не познакомилась.

— О-о, еще успеете познакомиться. Должна вам сказать, народ у нас дружелюбный, уж поверьте старожилу. Так что добро пожаловать в Эбботс-Ньютон, милочка. Меня зовут Морин Эванс.

— Анна Хауэлл, — представилась я. — Очень рада. Мы живем на Плаумэн-лейн, дом 4, по соседству с Лиз Грей.

— Вот как? — Черные, глубоко посаженные глаза Морин загорелись, и в голосе появились новые доверительные интонации: — Значит, вы уже все о ней знаете?

— О Лиз? — испуганно уточнила я.

— Нет же, милочка, не о Лиз. О Ребекке Фишер.

— М-м-м… кое-что слышала… — промямлила я. — Но мне кажется, это вероятнее всего были просто… — Я чуть было не ляпнула «дурацкие сплетни», но вовремя прикусила язык, а подобрать слова поприличнее не удалось. — В общем, ничего особенного.

— Вот тут вы не правы. — Помолчав, она продолжала: — Тоже мне, скажете — «ничего особенного». Да я прожила здесь, почитай, всю жизнь, а такого слыхом не слыхивала.

Я верно оценила ее с первого взгляда: в ее тоне безошибочно угадывались интонации завзятой сплетницы — дьявольская похоть, граничащая со злобой.