— Немного на юг от Магнолия-глэйд. Мы с Джонни тем летом жили в домике для гостей, принадлежавшем моим родителям. — То лето отличалось одной особенностью: жаркое, как и любое другое лето в районе залива, оно почему-то совершенно не было влажным. Одна сухая, теплая ночь сменяла другую. — Днем Джонни работал над своей диссертацией: он к тому времени уже все придумал, и оставалось лишь записать. Я учила плавать детей в христианском лагере. А ночью мы подолгу гуляли. Иной раз доходили до самой плотины.

— Какой именно?

— Той, старой, возле Саншайн-роуд. После постройки канала все изменилось. — Это было их излюбленное место в Бельвиле: оттуда, сверху, открывался бесподобный, ничем не загороженный вид на залив. Вдалеке неспешно проплывали огни креветколовных и грузовых суден.

Телефон Ли Энн снова зазвонил.

— Черт! — воскликнула она, но отвечать не стала. — Продолжай.

Нелл внезапно отчетливо вспомнила, какая в ту ночь была луна. Полная. Очень яркая. А Джонни рассказывал ей, что Луна, вероятно, когда-то была частью Земли. Как же он выразился?… «Луна, она как призрак нашего младшего братца, заблудившийся в небе». Его голова была переполнена подобными мыслями, он обливал ее живительной влагой этих мыслей, как когда-то, в день их знакомства, обрызгал водой в бассейне. Любовь с первого взгляда, это было очевидно. В Клэя Нелл влюблялась иначе: дольше, медленней, возможно, чуть осторожнее и уж точно сложнее. Но вряд ли Ли Энн захочет об этом слушать.

— Мы уже возвращались домой. Шли вдоль ручья. Знаешь тот мол в начале Пэриш-стрит?

— Его больше нет, — сказала Ли Энн. — Бернардин постарался.

Этого Нелл не знала.

— Мы как раз проходили мимо мола, когда…

Она замолчала. Что же это? Кто-то вошел в дом?

— Когда что?

В эту секунду на веранде появился Клэй. Он переоделся в офисе, теперь на нем был темный костюм — тот самый, что она купила ему в «Брукс бразерс», белая рубашка и синий галстук.

— Привет, любимая, — сказал Клэй, прежде чем заметил гостью, сидевшую в углу в плетеном кресле.

— Ты ведь помнишь Ли Энн? — спросила Нелл.

— Да тут незачем особо напрягать память, — ответил Клэй. — Ли Энн посетила мой офис часа два назад.

Нелл повернулась к журналистке в легком недоумении. Ни один мускул на лице Ли Энн не дрогнул, но она как-то неловко заерзала, словно собираясь уходить.

— Там я и сказал ей, — продолжал Клэй, — что не даю комментариев относительно Дюпри и убежден, что моя жена тоже. Следовательно, этот визит, я полагаю, носит исключительно дружеский характер.

Ли Энн встала.

— Это будет отменная статья, шеф, — заверила она его. — Шила в мешке не утаишь.

— А я никогда ничего не утаивал, — напомнил Клэй. — В редакции «Гардиан» об этом должны бы знать.

— Они поддерживали его на всех выборах, — сказала Нелл. Напрасно, конечно: уж кому, как не Ли Энн, было знать об этом.

— Тогда к чему скрытничать сейчас?

— Никто не скрытничает, — сказал Клэй. — Но сначала мы должны проверить все факты, а потом уже делать заявления для прессы.

— А то, что окружной прокурор собирается опротестовать освобождение Элвина Дюпри, — это факт?

— Спросите у нее.

— Непременно спрошу.

— Ваше право. И даже ваша прямая обязанность. Не станем вас задерживать.

Ли Энн накинула ремешок сумочки на плечо.

— Приятно было повидаться, — сказала она Нелл.

— Я тебя провожу.

Больше они ничего друг другу не сказали. Вернувшись, Нелл застала Клэя на кухне. Он намазывал крекер сливочным маслом, и руки у него дрожали.

— Они уже заплесневели, — сказала она.

Клэй как будто не услышал. Крекер раскололся пополам. Клэй полез в коробку за новым.

— Что ты ей рассказала? — спросил он.

— Ничего. Мне нечего рассказывать. Что происходит?

Клэй сел за стол и принялся с ожесточением тереть глаза.

— Если б я знал… — Он продолжал тереть глаза, теперь уж совсем остервенело.

— Перестань, больно же! — Нелл подошла к нему и насильно отдернула руки. Глаза по-прежнему были мутные, а теперь еще и покраснели. Нелл поцеловала мужа в лоб. И в этот же миг почуяла тонкую струйку смрада, которым Бернардин заполнил центр города. Особенно заметен он был, когда бриз дул с запада. Может, она забыла запереть дверь? Нелл вернулась, чтобы проверить. Дверь была закрыта.

— Призрак младшего братца, заблудившийся в небесах? — переспросила Нелли.

— Именно, — ответил Джонни Блэнтон. Он взял ее за руку. Они брели по тротуару Саншайн-роуд, озаренные лунным светом; с одной стороны проезжая часть, с другой — высохшее русло реки. Проплыл ветерок, но воздух остался прежним; мягкий и теплый, на удивление легкий для июльской погоды, а теперь еще и насыщенный цветочным ароматом. — На каких картинах изображена луна? — спросил Джонни.

— «Звездная ночь», — сказала Нелли. Других она, впрочем, не помнила.

— И все?

— Наверное, художники не любили писать пейзажи по ночам, — предположила Нелли.

— Потому что плохо видно?

— И холодно.

— Ого! — крикнул Джонни. — Вот ты и рассуждаешь, как ученый. — Он остановился и повернулся к ней лицом. В ее глазах можно было различить двойное отражение луны. — С другой стороны, — сказал он, — сейчас ночь, а я тебя вижу превосходно. — Они поцеловались. — Что опровергает твою теорию.

— Идем тогда домой, — сказала Нелли. — Займемся чем-нибудь более практичным.

— Например?

— Ну, что-нибудь придумаешь.

Они не спеша побрели обратно. Домик для гостей находился в дальнем конце усадьбы ее родителей, где им никто не мешал и не поторапливал. Безмолвная летняя ночь. Ни единого звука, кроме их собственных шагов, их дыхания и воды, хлюпающей в заболоченном рукаве.

— Прилив, — отметил Джонни.

— А в таких болотах бывают приливы?

— Конечно. По крайней мере в этом. И волны будут немаленькие.

— С чего ты взял?

Джонни указал на луну.

— Сегодня полнолуние, — сказал он. — В этом, если разобраться, есть своеобразная поэзия. Наш призрачный братишка держится изо всех сил.

— Джонни, лучше объясни мне появление этих волн.

Джонни объяснил.

— И кто до этого додумался? — спросила Нелли.

— Ты имеешь в виду, кто объяснил природу приливов и отливов с помощью математических данных? — уточнил он. — Ньютон.

— И когда?

— В 1690-м, плюс-минус год.

— Ничего себе.

— Что?

— Просто представила, как люди жили раньше, когда еще не знали этого.

— Вечно ты так.

— Как «так»?

— Реагируешь. Представила целый мир, который исчез с лица земли. А я — я живу в 1689 году, жду, как будут развиваться события.

Она потрепала его по волосам.

— Мой личный Исаак Ньютон.

— Мне до него далеко. Второй Ньютон уже не родится. — Теперь они шли под руку. Пирс Пэриш-стрит темнел вдалеке кривоватым вытянутым пятном. — Но в одном ты права: я в последнее время много думаю о приливах.

— Это связано с твоей диссертацией? — спросила Нелли, пытаясь усмотреть хотя бы отдаленную связь с геологией.

— Нет. Но с тех пор как я здесь, эта тема не дает мне покоя.

— И что именно тебя занимает?

— Понимаешь, всем известно, как устроена почва в этих краях. А вот топография морского дна почти не исследована, особенно в отношении береговой линии. Ученых ожидают удивительные открытия, лежащие прямо на поверхности, но никто почему-то не спешит эти открытия…

— Топография? — перебила его Нелли. — Что это такое?

— Ну, формы ландшафта, — пояснил Джонни. — Меня же интересует только, почему приподнятости морского дна имеют различную высоту. Очень трудно найти точные данные на этот счет.

— Но должны же быть какие-то старые таблицы…

Он обнял ее за плечи, она обвила рукой его спину. Они идеально подходили друг другу. Нелли любила касаться его жилистой спины, щупать бугорки позвонков между двумя вытянутыми мускулами — мускулами пловца.