Но только зря тратили они силы, обливались потом. Колодца не было. Тимяков сверился со своими прежними записями, с топографической картой, которую сам составлял в прошлые годы: все сходилось.

— Здесь, у красных камней, был колодец, а теперь кто-то его засыпал. И совсем недавно, — сказал он, опускаясь на колени и щупая землю. — Не просто засыпали, а утрамбовали почву и забросали дерисуном.

— Колодец надо откопать, — сказал Сандаг. — Карст решил таким образом задержать нас. Жалкая уловка.

Они вернулись в лагерь, взяли две лопаты. Общими усилиями колодец откопали, показалась вода. Она была холодной, слегка солоноватой, но приятной на вкус. Напоили верблюдов, наполнили бочки и фляги.

— Ты берешь пиалу левой рукой, — сказал Пушкарев Вале со смехом. — Это же неприлично!

— Разве? Что же ты раньше не предупредил?.. Теперь я знаю: самая сладкая вода в Гоби!

Можно было отправляться в путь, но прибежал запыхавшийся Лубсан:

— Андрей, Сандаг, там хабтагаи!

— Где?!

— В кустах тамариска.

Ученые мигом похватали винтовки. Не понимая, что случилось, Пушкарев тоже схватил винтовку. Хабтагаи?.. Бандиты?

Цокто успокоил:

— Хабтагаи — дикие верблюды! Очень редко встречаются. Идем посмотрим.

За дальними кустами тамариска паслось стадо верблюдов. Казалось, самые обыкновенные домашние верблюды.

— Ложитесь! — крикнул Тимяков.

Все упали на землю. Усталости как не бывало. Дикие верблюды, или хабтагаи! Как много доводилось слышать об этих таинственных животных! О них писали почти все путешественники, начиная от Марко Поло, Пржевальского и кончая Тимяковым. Решили, что Сандаг и Лубсан останутся в засаде, а Тимяков обойдет стадо с восточной стороны. Он знал, что хабтагаи обладают тонким слухом и острым зрением. Было чудом, что они до сих пор не заметили людей.

По оврагам и рытвинам ученый стал подбираться к стаду. Когда он приблизился на винтовочный выстрел, то замер на месте. От зноя и волнения кровь стучала в висках. Вот они, цари пустыни!

Тимяков прицелился и нажал спусковой крючок. Выстрел треснул сухо, один из самцов сделал прыжок. Стадо бросилось бежать. С места хабтагаи не могли развить большой скорости, и Тимяков сделал еще несколько выстрелов. Дикие верблюды скрылись за холмами. Только старый вожак остался на месте и испуганно смотрел на окруживших его охотников. Несколько минут он продолжал жевать, потом вытянул шею, прощальным взором окинул пустыню, холмы, за которыми скрылось стадо, и свалился на бок. Еще несколько минут он хватал воздух широко открытой пастью, потом затих. Взгляд его печальных стекленеющих глаз надолго запомнился географу.

Шкуру снимали двумя частями, сделав разрез по хребту. Шерсть у хабтагая была мягкая, тонкая, мясо — как у кабана, с прослойкой сала.

— Вы великий охотник, Андрей Дмитриевич! — воскликнул Сандаг. — Ай-ай… жир, мясо!.. Сегодня мы хорошо поужинаем. Жаль, арьки не захватили. Великая удача…

У всех было приподнятое настроение.

— Скелет хабтагая возьмем с собой. Для музея.

— Хабтагаи по неделе могут оставаться без воды, — объяснял Сандаг, — а зимой — до двух недель. В январе они часто нападают на домашних верблюдов, убивают самцов, а самок угоняют с собой.

— А может быть, это не хабтагаи, а просто одичавшие верблюды? — высказал предположение Пушкарев.

— Не думаю, — ответил Тимяков. — Дикие и домашние верблюды — две разновидности, имеющие общих предков.

…Сверкало солнце, кривились нечеловеческие лица в зеркальных скалах. У всех воспалились глаза от нестерпимого блеска песков и камней. Мучили миражи. Возникали белые города с фантастическими башнями, шпилями и арками. Возникали и тут же таяли. А неутомимое солнце вновь плело из миражной дымки морскую гладь, роскошные сады, многоярусные пагоды, грушеобразные субурганы… И все это представление совершалось природой здесь изо дня в день в течение многих тысячелетий, и не для случайных зрителей, а для самой себя, словно бы природа забавлялась, пробуя подражать людям. И зеркальные скалы с их оптическим эффектом тоже были всего лишь ее забавой для себя, так как в эти угрюмые места редко кто заглядывал, да и вообще суеверные араты объезжали их далеко стороной.

…Караван шел по душной Нэмэгэтинской котловине. И каким же маленьким выглядел он в угрюмом сухом море!

Поступь верблюдов была неровной, неуверенной.

— Ну как ты? — то и дело справлялся Пушкарев у Вали.

— Спасибо. Наконец-то исполнилась моя заветная мечта: я попала в историю, какие бывают только в приключенческих книжках. Какой здесь воздух тяжелый. Будто в закрытой яме. А еще «Домом смерчей» называется! Ни ветерка…

— Да, циркуляция воздуха слабая. Но я что-нибудь придумаю, — шутил он. — Ом мани падме хум, ом мани падме хум, хочу прохлады!..

— Зря стараешься. Волшебник из тебя никудышный! Целый вагон костей динозавров проворонил, а теперь гоняйся за ними…

— Так откуда мне было знать, что подохшие семьдесят миллионов лет назад твари умеют бегать?!

Разговаривать не хотелось. Они умолкли, сделались безучастными ко всему окружающему.

Бесконечно тянулся день.

Они шли и шли по накаленной добела пустыне, сквозь колеблющиеся горячие миражи, шли, уже ничего не соображая, отупевшие от жары. Шли и не заметили, как оранжевый диск солнца затянулся седой дымкой. Сразу небо потемнело. Казалось, в десяти шагах обрывается мир, а дальше — серебряная пустота. Неожиданно грянул гром. Первые крупные капли дождя упали на землю.

— Скорее наверх! Скорее! — закричал Лубсан.

Под яростным ливнем верблюды стали взбираться вверх сухого русла, вдоль которого они до сих пор шли. Через несколько минут внизу уже стремительно несся мутный бурлящий поток. Подмытая земля с плеском падала в воду. А вода все прибывала… Образовавшаяся река, сплошь покрытая клочьями пены, со страшной силой сокрушала все на своем пути.

Лубсан и Цокто растянули брезент, устроив из него подобие огромной чаши, и вскоре эта чаша наполнилась холодной дождевой водой. Сверкали молнии, раскаты грома сотрясали небо и землю. Все промокли до нитки. Путники лязгали зубами от холода.

— Из огня да в полымя! — выкрикнул Пушкарев, стремясь пересилить голосом рев потока.

Приходилось поторапливаться: вода грозила выйти из берегов. Но впереди были другие овраги, по которым мчались такие же бурлящие потоки. Дождь хлестал не уменьшаясь. Воду из брезента перелили в бочки. На вершине холма поставили палатки. Дальше двигаться нечего было и думать.

— Я же говорил: монгол боится сырости, — шутил Сандаг. — Теперь понятно, почему ее надо бояться?

Путники сидели в тесных палатках, прижавшись друг к другу. Валя не могла отделаться от впечатления, что все это происходит во сне.

Через час дождь прекратился, вода в оврагах стала убывать. Пора было собираться в дорогу.

Ночь застала путешественников в мрачных пустынных горах. Утомившись за день, все скоро заснули. Только Пушкарев и Валя долго сидели у костра. Небо над ними было яркое, звездное, необыкновенно глубокое. Оно мерцало, словно пронизанное какими-то неведомыми лучами.

Александр привлек к себе девушку и поцеловал ее. Она крепко прижалась к нему.

— Что бы ни случилось с нами потом, — сказал он, — но того, что уже было, не вычеркнешь из жизни. И оно было, было — и ты была рядом…

Багровый диск солнца поднялся над далеким хребтом Ноян-Богдо, оплавил небо. Снова заплясали горячие миражи, и в них небольшие холмы с обрывистыми скатами выросли до огромных размеров, встали красной стеной.

Экспедиция все еще пробиралась по Нэмэгэтинской впадине, пересекая невысокие скалистые горы и широкие песчаные долины. Зной расслабляет, не хочется ни разговаривать, ни думать, а пустынному, безотрадному пути нет конца: все тихо и мертво, ни птицы, ни зверя; котловинки, покрытые выцветами соли; небольшие вихри долго кружатся на одном месте, обдают усталых путников соленой пылью.