Джойстик некоторое время помолчал, глядя на Костю.

— Ты мне не противен, — сказал наконец он. — Ты мне был и останешься другом. И конечно, я сделаю все, что в моих силах.

Из радиостудии Константин прямиком отправился в посольство Израиля. Погода неожиданно ухудшилась. Только что светило яркое солнце, а тут вдруг пошел проливной дождь. Природа будто взбунтовалась, по тротуарам понеслись потоки воды, ветер набрасывался на редких прохожих, вырывал у них из рук зонтики, срывал кепки и шляпы. Костя стоял в очереди перед зданием посольства и ежился под проливными струями дождя. Зонтика у него не было. Он с детства не любил этот глупый предмет, которого все равно никогда не оказывается под рукой, но который всегда рядом, когда и не нужен вовсе. А теперь зонтики были у всех в очереди, кроме него. И никто не собирался его пускать к себе под матерчатую крышу. Очередь будто знала, что этот долговязый парень, косящий под еврея, совсем-то и не еврей, а так, прикидывается… Пусть мокнет. Такие нам в Израиле не нужны.

Более всего Константина огорчало то, что ему нужно было сразу после посольства звонить Людмиле Марковой, новой золотоволосой знакомой, и ехать с ней в ресторан. Ну куда он попрется в таком мокром и жалком виде? Только в баню, сохнуть. А очередь двигалась еле-еле, приближаясь к обетованной земле по два метра в час.

— Если так пойдет и дальше, — пробормотал себе под нос Костя, — то до Иерусалима я доберусь, когда у меня вырастет седая борода, и привезу туда уже правнуков.

Наконец, став совершенно мокрым и скользким, как морской тюлень, он шагнул за открывшуюся вожделенную дверь. Охранник проверил у него документы и велел пройти сквозь индуктивную рамку. Но перед тем Костя выгреб у себя из карманов всю мелочь, ключи, снял часы и цепочку с крестом.

Охранник пренебрежительно покосился на символ христианской веры, хмыкнул и сказал:

— Ремень.

— Что — «ремень»? — не понял Костя.

— Тоже вынуть.

Константин расстегнул брючный ремень с пряжкой, положил на полку.

— Туфли, — бросил охранник.

— А трусы? — обозлился Костя, но сдержался. Снял и туфли, оставшись в одних носках. «Ладно, — подумал он. — В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Их тоже можно понять — спят и сидят на бомбах».

Наконец, обшмонанный с ног до головы, Константин был препровожден в комнату, где за стеклом сидела черноволосая сотрудница. Стекло это перегораживало пополам все помещение. По ту и другую сторону стояло два телефонных аппарата.

Сотрудница показала, что не слышит его и постучала по телефону. Костя снял трубку.

— Алло? — сказал он. — Я туда звоню, это посольство Израиля?

— Говорите по существу, — ответила сотрудница, внимательно разглядывая его. — В чем ваши проблемы?

— Мои проблемы в том, что я хочу выехать к вам, на постоянное место жительство. Ну, то есть не к вам, за стекло, а в Израиль.

— Я понимаю, — слегка улыбнулась сотрудница. Затем углубилась в лежащие перед ней паспорта Кости и Ольги.

— Могла бы и раньше просмотреть, — буркнул в сторону Константин. Прошло еще несколько долгих минут.

— Но вы же оба русские, — сказала, наконец, сотрудница. Говорила она без акцента. Наверное, школу здесь заканчивала, институт, подумал он, — на дискотеки ходила, с парнями встречалась, а теперь сидит там в аквариуме и корчит из себя золотую рыбку.

— Я внук еврея, — возразил он. — Шолом вам.

— Шолом обратно, — игриво откликнулась она. — А где это написано, что вы — внук? Принесите те документы, где это подтверждается, где это будет написано черным по белому. А мы уж, со своей стороны, проверим ваши бумажки.

— Вот-те раз! — воскликнул Костя. — Дедушка еще до моего рождения умер.

— Тем более. А где ваше свидетельство о браке?

— А мы не муж и жена, — ляпнул Костя.

Сотрудница совсем развеселилась. Наверное, она еще никогда не видела столь бестолкового эмигранта.

— Константин Петрович, чего же вы мне тогда вообще мозги пудрите? — сказала она.

— Но у нас общий ребенок!

— Ну и что? Это не аргумент. Может быть, у вас в каждом крупном городе, областном центре, районной управе и поселковом совете по ребенку? Россия велика, всех ваших детей мы в Израиль вывезти не можем.

— А всех и не надо, — сказал Костя. — Нужно здесь кого-то на рассаду оставить.

— А кстати, какова действительно реальная цель вашей просьбы о выезде? — подозрительно спросила сотрудница.

— Прильнуть к Стене Плача, — угрюмо отозвался Костя, поднялся со стула. — Ладно, зайду в другой раз. Когда найду справку, что моему дедушке делал обрезание сам Лев Давидович Троцкий.

— Ищите, — улыбнулась сотрудница и повесила трубку.

Константин был зол на себя, на нее, на очередь, продолжавшую мокнуть под дождем, на погоду и на сырые сигареты в руке. Он встряхнулся, как большой пес, и побежал к телефонному аппарату. Набрал номер Людмилы Марковой. Стрелки часов показывали половину седьмого.

— Весь день тут проторчал и все без толку! — сердито пробормотал Костя. — Легче в космос слетать.

После долгих гудков, когда он уже почти потерял надежду услышать ее голос, трубку наконец-то сняли. Это была она.

— Людмила Максимовна, — быстро заговорил Костя, — я — тот, кого вы везли сегодня на своем «опеле». Помните?

— Можно ли забыть? — ответила она и, кажется, даже засмеялась. — Так мы идем в японский ресторан? Я готова. Кстати, как вас зовут?

— Костя. Слушайте меня внимательно. Ресторан отменяется. Я тут промок до последней нитки. Просто бери, скручивай и выжимай.

— И вы хотите, чтобы этим занялась я? Забавно, конечно, но я не стиральная машина.

— Нет, хотя в принципе я не против. Но у меня сейчас другое предложение. Можно к вам приехать и посушиться?

— Что-что? — не расслышала старший экономист.

— Ну, обсохнуть, посидеть под феном или вентилятором, просушить где-нибудь на печке брюки?

В трубке наступило молчание.

— Однако… — промолвила наконец Людмила. — Я еще никогда не встречала в своей жизни таких типов.

— И уверяю вас, больше не встретите, — подсказал Костя. — Можете ли вы напоить меня хотя бы горячим чаем с лимоном? А то я действительно простыну.

И вновь в трубке возникла пауза.

— Я вас очень прошу, — добавил Костя. — Мне идти некуда.

— Записывайте адрес, — сказала Людмила. — Чувствую, вы все равно не отстанете.

— Вот уж это точно! — обрадовался он.

Вот и прошел еще один месяц, принесший новые тревоги и заботы, надежды и свершения. Облетели на московских газонах желтые одуванчики, отшелестела на деревьях яркая зеленая листва, покрылась увядающими трещинками и осенними акварельными красками. Но не отшумели бушующие в сердцах людей страсти и порывы, желания и помыслы. Что же изменилось за это время в судьбе милых душе автора героев? И тех, кто даже совсем не мил, а, напротив, противен, но все же совершенно необходим в дальнейшем повествовании?.. А вот что.

Антошка, слава Богу, неожиданно для всех стал поправляться. Конечно, речи о том, чтобы его выписать из больницы, не было. Но он стал более весел, подвижен, ел с аппетитом. Вполне возможно, что произошло это не от дорогих лекарств и не стараниями врачей, а от ежедневных молитв глухой бабушки, которая постоянно ходила в церковь и ставила свечки святым целителям Пантелеймону, Косьме и Дамиану, Параскеве и Матроне. Так или иначе, но доктор Папондопулос Вильгельм Мордехаевич недоуменно разводил руками и шептал себе под нос: «Странно, очень странно… как бы это не явилось вспышкой перед новым кризисным обострением!» Ольга же была счастлива. Беременность ее протекала нормально, лицо оставалось свежим и красивым, душа спокойной. Главное, думала она, чтобы так все шло и дальше, без лишних эксцессов. А когда подойдет время родов, Антошке сделают пересадку костного мозга от его братика или сестрички. Надеялась на благополучный исход и мать, Наталья Викторовна. Она уже тайком закупала всякие там распашонки и чепчики, показывая их только Вольдемару, путевому обходчику, за которого все же решила выйти замуж в конце зимы. По ее настоянию он отпустил бороду лопатой и стал очень похож на Льва Толстого перед уходом из Ясной Поляной. Когда ему впрямую говорили об этом, Вольдемар скромно отвечал: «Ну, бороду-то можно сбрить, а вот ум куда денешь?»