— Уф! — выдохнула Татьяна Николаевна. — Опять Древний Рим! Я уж думала, ты всерьез!

— А я всерьез!

— Как я могу поехать на Капри? У меня осталось всего трое суток, не считая дня отъезда в аэропорт.

— Плюнь на аэропорт! — горячо зашептал ей в ухо Август. — Ведь у тебя, наверное, есть какие-то деньги? Мы сделаем тебе паспорт! Оставайся здесь жить!

— Как это — жить? Я не знаю языка, кем я буду работать?

— У меня есть вакансия для тебя! Денежное место, между прочим. Очень трудно устроиться. В женском туалете на вокзале! Там у меня работает знакомый, и он шепнул мне по секрету, что место скоро освободится. Женщина, что там сейчас работает, получит пенсию и уедет нянчить внуков.

Татьяна Николаевна посмотрела на Цезаря с некоторым укором.

— У меня вообще-то высшее образование, — сказала она. — Неужели я выгляжу так, что мне можно предложить убирать туалеты?

— Это очень хорошая работа! — повторил он. — Там дают много чаевых!

— Ну, а Цезарь Август пошел бы сам на такую работу? — Она имела в виду его императорские амбиции, но Цезарь не стал долго над этим размышлять.

— Императорам приходится разгребать такие конюшни, что чистить туалеты для меня — милое дело. Я бы пошел, только вакансии нет — занято.

И к своему удивлению, Татьяна Николаевна не нашла, что ему ответить.

Они вышли на какую-то старую площадь, пустую и голую. Слева от них возвышался древний, грубой каменной кладки собор.

— Куда мы пришли?

— Это волшебное место и довольно древнее. С ним связана одна красивая история, — ответил Цезарь, но было видно, что все-таки его больше занимает что-то другое.

— Расскажи! — попросила его Татьяна Николаевна.

— Вдруг в начале августа, в самой середине лета, в Италии одному епископу — забыл, как его звали, — приснился вещий сон. Ему явилась во сне Дева Мария и повелела выстроить храм в ее честь в том месте Рима, где летом выпадет снег. И на следующий день горожане утром увидели, что вершина этого холма, где мы сейчас с тобой стоим, запорошена снегом. Тогда епископ распорядился заложить здесь церковь Санта-Мария-Маджоре, и каждый год с тех пор утром пятого августа с ее колокольни разбрасывают лепестки белых роз.

— Красиво! — сказала Татьяна Николаевна.

Цезарь хитренько улыбнулся:

— Мне тоже нравится эта легенда. Во всяком случае, когда утром в праздник люди собираются на этой площади, белые розы идут нарасхват!

— Все коммерция и никакого почтения к Деве Марии! — укорила его Татьяна Николаевна.

— Я ведь язычник, — напомнил он.

Они свернули с площади на боковую улочку и уселись за столиком кафе. Странное дело — Татьяна Николаевна не ела целые сутки, но ей не хотелось есть. Она вспомнила, как на работе не только она, но и большинство других женщин все время то пили чай, то перекусывали, то шли обедать, то думали о том, что приготовить на ужин. Теперь ей казалось, что она свободно живет за счет старых запасов.

— Что ты будешь? — Цезарь с императорским видом развернул перед ней меню.

— Пиццу, если можно.

— Прекрасно. Пицца с ветчиной и грибами и красное вино! — Официант в белоснежной куртке и бабочке склонился над замызганной рубашкой Цезаря с видом чрезвычайного почтения.

— Грациа, синьора, грациа, синьор.

Татьяна Николаевна рассматривала пустой каменный фонтан с отколовшимся от старости куском чаши, примостившийся у стены противоположного дома, и вспоминала, что во времена ее молодости по вечерам у входа в московские кафе стояли огромные очереди, официанты были напыщенны, как индюки, а швейцары имели совершенно недоступный вид. Из-за этого они с мужем редко выбирались куда-нибудь посидеть, потанцевать. Еще она подумала, что ее совершенно не тянет домой. Мысль о том, что дома у нее теперь нет, прочно въелась в сознание. Ей некуда было возвращаться, но мысль о том, что можно бороться с ее мерзким соседом, узурпировавшим не только чужое жизненное пространство, но и саму жизнь, никогда не возникала у Татьяны Николаевны. Однажды приняв решение, она его не обсуждала и не хотела менять.

Официант включил на их столике настольную лампу, принес вино в запотевшем графине, постелил чистые салфетки, поставил тарелки. Цезарь весьма элегантно сам наполнил бокал Татьяны Николаевны. Кисти рук у него были небольшие, жилистые, но она отметила их красивую форму, длинные пальцы с ровными, округлыми ногтевыми пластинками.

— А кем ты был в этой жизни, до того как стал продавать цветы? Профессором истории?

Цезарь посмотрел на нее внимательно и грустно:

— Для тебя это имеет значение?

Татьяна Николаевна пожала плечами:

— Имеет. Почему нет?

Цезарь повертел свой бокал в свете настольной лампы, отпил глоток.

— Вино домашнее, очень холодное и вкусное. — Потом, убедившись, что Татьяна Николаевна все-таки ждет ответа на свой вопрос, сказал, словно бросился в воду: — Я родился в Пизе. Знаешь, где падающая башня? Нас в семье было восемь детей. Все, кроме меня, до сих пор живут там. А я уехал в Рим. Мне было скучно дома. Маленький город, кроме собора, башни и баптистерия, туристам нечего показывать. А я мечтал быть экскурсоводом. Заниматься историей. Получить диплом денег не было. Работал, встретил Надю. Мы с ней некоторое время даже держали небольшой магазинчик, но все это было так скучно… Мне всегда хотелось знать, как жили люди раньше. Я стал покупать книги, читать. Без сомнения, я один из лучших экскурсоводов по Риму, только вот клиентов у меня маловато — ты одна. Никто же про меня не знает! Единственное утешение, что и раньше жизнь простых людей была такая же скучная, как сейчас. Война и торговля — вот два занятия. И я решил примерить тогу императора.

— Еще есть искусство. Наука! — сказала Татьяна Николаевна.

— В науке своя мафия, — ответил Цезарь. — Попробуй сунуться к профессорам… Замучают вопросами: «Где вы учились? Какой университет окончили?» Я не окончил университета, но знаю, может быть, побольше некоторых профессоров! — Глаза его грозно сверкнули.

Татьяна Николаевна вспомнила рассказ Шукшина о мастере-самоучке, который хотел доказать инженеру с МТС, что вопреки известным законам физики можно сделать вечный двигатель.

«Такие люди бывают во всех странах, во все времена, — подумала она. — Но Цезарь ведь не претендует на открытие чего-то нового — лекарства от рака, способа похудеть, неизвестного астероида, летящего погубить нашу планету… Он просто хочет, чтобы признали его знания, его талант экскурсовода. Мне он в этом качестве нравится. И своими рассказами он не может принести людям вред».

Она ласково погладила его по руке:

— Ты самый лучший экскурсовод из тех, кого я слышала! На его лице появилось выражение обиженного ребенка.

— Мне никто не верит! Все смеются, когда я начинаю что-либо рассказывать! Все говорят: «Ну, Джим, ты надоел со своей историей. Заткни фонтан!»

— Кто так говорит?

— И Надя, и Поль, и другие… Для Нади вообще самое главное в жизни — деньги! Когда они у нее есть, она наряжается как проститутка и идет в ресторан! Ей уже много лет, а она мечтает потягаться красотой с самой Софи Лорен!

— Софи Лорен тоже много лет! — заметила Татьяна Николаевна. — Гораздо больше, чем Наде.

— Красота не главное! — сказал Цезарь.

— А что главное?

— Когда тебя понимают…

Он сказал это по-английски, но Татьяна Николаевна просто оцепенела: так привычно, до боли знакомо прозвучали его слова. Она опустила голову, чтобы он не заметил слезы, внезапно выступившие у нее на глазах.

Принесли пиццу. Она была горячая и плоская, как блин. Размерами же напоминала большой круглый поднос. Пока Татьяна Николаевна сморкалась в платочек, Цезарь аккуратно разрезал пиццу и положил половину на ее тарелку.

— Ой, мне столько не съесть! — От холодного вина и от слез голос у Татьяны Николаевны стал хриплым.

— Тебе что, плохо? — забеспокоился Цезарь, очевидно, помня об уколе.

— Сейчас пройдет. — Татьяна Николаевна откашлялась.