На следующий день они ехали по-прежнему молча. Наварро ехал первым. Он сказал, что голова у него совсем прошла, и снял повязку во время полуденного привала. Рана была закрыта волосами, поэтому Джесс пришлось взять с него слово, что там все в порядке. Осматривать рану она не стала. Гнедой ему понравился, а судя по тому, как животное ласкалось к нему во время остановок, оно ответило Наварро взаимностью. Наварро все время был начеку. Джесс понравилось то, что он так осторожен и опытен.

Во время остановок он был еще более напряжен, старался не встречаться взглядом со своей спутницей. До захода солнца они добрались до истоков реки. Наварро предложил перебраться на другую сторону, чтобы ненароком не столкнуться с кем-нибудь, кто тоже мог ехать этим путем. Было еще светло, поэтому он взял винтовку и отправился на охоту.

— Меня не будет некоторое время. Это на тот случай, если ты захочешь искупаться.

Джесс не мылась толком с ночи на понедельник, когда Наварро был без сознания. Сегодня был уже вторник. Она торопливо набрала хвороста, взяла одежду и отправилась поискать уединенное место для купания. Наварро проявил себя джентльменом, так что она надеялась, он не будет подглядывать за ней в такой пикантный момент. Девушка разделась и вошла в реку. Вода была холодной, и Джесс охватила дрожь. Она быстро помылась, насухо вытерлась и оделась. Затем она распустила волосы по плечам, не заплетая их. Те пряди, которые она обрезала для маскировки, вьющимися локонами обрамляли ее лицо.

В ожидании Наварро она замесила тесто для лепешек и поставила вариться кофе. Наварро вернулся, неся в одной руке кролика, а в другой — свою винтовку. Она подняла голову и увидела, что он, не отрываясь, смотрит на нее. Он встряхнул головой и медленно приблизился к ней, протягивая кролика.

— Спасибо. Хорошо, что нам не придется сегодня вечером опять есть солонину.

Когда Джесс забирала у него тушку, их пальцы соприкоснулись.

— Пойду помоюсь, пока ты будешь готовить, — сказал Наварро. Он торопился покинуть лагерь, чтобы не видеть ее. Он не возвращался до тех пор, пока ужин не был готов.

Джесс протянула ему тарелку с бобами, мясом и хлебом. Она обратила внимание на то, что он старательно избегал прикосновения к ней. Наварро сел рядом и принялся за еду. Может быть, он старался удержаться от того, чтобы сделать ей предложение? Или хотел показать, что она не интересует его как женщина? Или боялся, что она отвергнет его? Может быть, она напрасно убедила себя, что так же нравится ему, как он ей. Как тяжело будет переубедить его, если он решил навсегда остаться один!

Ужин прошел в гробовой тишине. Джесс разделалась с посудой, проверила Бена и уселась на свою подстилку.

— Наварро, что случилось? Ты такой молчаливый сегодня.

Конечно, обычно он ехал молча, но на остановках всегда разговаривал.

Его ответ прозвучал несколько грубо:

— Я слишком уж расслабился в твоем присутствии, наговорил лишнего. С тобой мне слишком хорошо.

Джесс улыбнулась.

— Разве это плохо?

— Такой человек, как я, не может вести себя подобным образом, если хочет остаться в живых.

— Что опасного в том, что мы станем друзьями?

— Я теряю бдительность. Джессика Лейн, ты чертовски красивая и соблазнительная женщина. Я никогда раньше не был знаком с настоящей леди и не знаю, как себя вести. Нехорошо это, что мы здесь одни.

Джесс почувствовала, как забилось ее сердце.

— Мне редко говорят такое. Спасибо тебе, Наварро.

Он удивленно взглянул на ее красивое лицо. Он ощутил частое биение своего сердца.

— Разве на ранчо у тебя нет парня?

— Нет. Наши работники для меня как братья, а в округе не так уж много мужчин.

— Эти пастухи, они что, слепые или просто дураки?

Джесс рассмеялась, чтобы немного снять напряжение, возникшее между ними.

— Я выросла среди них, работала с ними с утра до ночи, поэтому они считают меня своей маленькой сестренкой или даже своим парнем. Однажды я стану их хозяйкой. Папа оставит ранчо мне. Том не сможет с ним управиться, а Мэри Луиза, скорее всего, продаст ранчо, чтобы сбежать оттуда.

— Сомневаюсь, что они видят в тебе сестру, Джесси, — не сдавался Наварро.

— Если это и так, то никто этого не показывает. Может быть, это связано с тем, что в один прекрасный день они будут работать на меня. Мы вместе ухаживаем за скотом, лечим больных животных, чиним изгороди, клеймим быков, все это мы делаем плечом к плечу. Может быть, я заставляю их слишком много работать, чтобы у них оставались силы смотреть на меня, как на женщину. Мне все равно, главное, работе это не мешает.

— Как же они могут не смотреть на тебя, не думать о тебе?

Джесс уставилась в полупустую тарелку.

— Когда я в мужской одежде, по уши в грязи, думаю, они забывают, что я девушка. Я же провела тебя и других в городе. Я не слишком женственна.

— Откуда у тебя такая бредовая мысль?

Джесс посмотрела на Наварро. Его голос прозвучал сердито.

— Из опыта прошлого и из зеркала.

— И то, и другое лгут. В городе ты смогла всех одурачить потому, что очень умная и хотела, чтобы тебя не узнали. Если ты захочешь изобразить женщину, у тебя это получится лучше, чем у многих. Ты считаешь себя сыном твоего отца потому, что от тебя ждут этого. Ты знаешь все, кроме того, чего ты на самом деле хочешь. Чего ты хочешь, Джесси, а не твоя семья, твое чувство долга?

— Моя сестра очень красива, она настоящая леди. Никто никогда не забывает, что она или бабушка — женщины. Я — другое дело.

— Это происходит потому, что ты сама об этом забываешь.

— Наварро, трудно одновременно быть и работником на ранчо, и женщиной.

— Трудно быть одновременно и сыном и дочерью.

— А ты откуда знаешь? — вспыхнула Джесси, ощутив, что начинает злиться.

— Из твоих рассказов. Все только ради твоей семьи. Ты готова пожертвовать всем ради них. А чем ты готова пожертвовать ради себя самой?

Его последний вопрос застал ее врасплох. Джесс не знала, что ответить.

— У меня есть все, что мне нужно: хорошая семья, дом, они тоже готовы ради меня на все.

— Даже твоя сестра? Джесси, она может отдать свою жизнь ради тебя? Сделает ли она все ради защиты семьи и дома? А твой брат? Бабушка? Твой отец? А может, они просто сдадутся, если обстоятельства окажутся сильнее их?

Джесс поняла, что он говорит серьезно. Она спросила себя, что сделали бы другие ее родственники под угрозой смерти.

— Мэри Луиза сдалась бы, а Том, бабушка и папа нет. Я тоже нет.

— Если твой отец так тебя любит, то почему он рискует твоей жизнью?

— Это не он, это я. Твои рассуждения о семье и доме очень циничны.

— У меня нет ни того, ни другого, и откуда мне знать, что это такое? Я хочу понять, что тобой движет, прежде чем мы приедем туда.

— Любовь, гордость, честь, жажда мира. Наварро, об этих понятиях ты знаешь?

— Очень немного.

— Может быть, поэтому ты не можешь понять.

— Может быть.

Джесс отставила тарелку в сторону.

— Если хочешь, я могла бы рассказать тебе об этом.

— Я, как тот дикий жеребец, должен сам хотеть быть взнузданным и прирученным.

— Это необязательно. Ты вполне можешь знать эти вещи и оставаться свободным. Некоторые наши работники хлебнули много горя, прежде чем пришли на ранчо. Большой Джон был рабом. Отец Джимми Джо бил его и заставлял работать до изнеможения, пока тот не сбежал. Мигеля до сих пор разыскивают мексиканские власти. Его подставил человек, который хотел завладеть его землей. Он убил всю семью Мигеля, а потом Мигеля обвинил в том, что он застрелил одного из работников этого негодяя. Если бы Мигель не сбежал, его бы повесили. У остальных тоже тяжелое прошлое, но мы никого никогда не осуждаем. Ранчо стало их домом, там они живут в мире и спокойствии, могут уйти от нас, когда им захочется. Не знаю, что сделало тебя таким язвительным, но это может погубить тебя, если ты не переменишь своих чувств. Ба говорит, что постоянная борьба делает человека холодным, жестким и безжалостным. Не становись таким. Наварро, пока еще не поздно, найди место, где ты будешь спокоен. Если этим местом не станет ранчо, то пусть оно будет где-то еще. Только поторопись. — Девушка увидела муку в его взгляде.