— Я снял целую серию эпизодов, мистер О'Финнерти, которые вам непременно должны понравиться, — сказал Дерен. — Мы могли бы прямо сейчас просмотреть их в студии. Правда, они еще не озвучены. Я еще даже не приступал к синхронизации звука и изображения. — Он повернулся к Эйлин, его лицо было непроницаемо. — Ты можешь тоже зайти, — вежливо пригласил Дерен и ее, словно она была для него всего лишь незнакомкой.

Эйлин, не отрывая глаз, смотрела на него. Как он двигался, как готовил все к просмотру, как разговаривал с оператором. В тусклом свете студии его лицо выглядело напряженным, голубые глаза возбужденно блестели. Как она любила его сейчас! Казалось, каждый ее нерв отзывался болью, стоило лишь Дери подойти чуть ближе к ней. Вот он расставляет стулья для Рори, для нее и для себя. Скоро он покинет остров, думала Эйлин, пытаясь как-то успокоить себя. Но эта мысль почему-то не приносила успокоения. И возможно, где-то в самой глубине ее сердца все еще жила надежда, что не все кончено. Он все еще был здесь. Он еще не уехал. Эйлин продолжала надеяться, хотя ей самой собственные мечты казались призрачными. Но пока она могла видеть его и разговаривать с ним, все выглядело так, словно дверь, ведущая к счастью, еще не успела захлопнуться. И возможность их примирения лежала в пределах досягаемости.

Тяжело вздохнув, она стала смотреть на светящийся в темноте экран, на котором сейчас должен был возникнуть фильм, снятый ими вместе.

Тихо затарахтел проектор; и на экране появился Джонни, спускающийся на веревке с вершины скалы. Он собирал яйца чаек. Внизу под ним лежало море, мощные волны набрасывались на подножие скалы и разбивались в мелкие брызги. Потом крупным планом было показано лицо Джонни — угрюмое, напряженное, сосредоточенное, рот плотно сжат. Веревка врезалась в его тело.

В следующем эпизоде Джонни вместе с братьями Тумулти пытаются провести рыбачью лодку по штормовому морю и причалить в заливе, расположенному в северной части острова. Маленькое суденышко прыгает по вздымающимся волнам, словно пустая скорлупка, трое мужчин вымокли до нитки. Когда они наконец вошли в залив и начали грести веслами, Эйлин затаила дыхание. Казалось, вот-вот взбунтовавшаяся вода захлестнет лодку и опрокинет ее, но каждый раз ей удавалось ловко выныривать из-под нависшей над ней волны. Братья Тумулти гребли изо всех сил. Они и Джонни умело управлялись с лодкой. Снова крупный план — напрягшиеся мышцы, обеспокоенные взгляды. Затем следовала другая сцена — Джонни и братья Тумулти ловят рыбу самым примитивным способом, используя только лесу. А там, на заднем плане, виден рыболовецкий траулер, оснащенный самыми современными приспособлениями. Вскоре рыбаки на траулере стали вытягивать сеть, в которой было много рыбы. И опять новая сцена. Теперь был показан порт, вечер, маленькая рыбацкая лодка возвращается домой. Вот рыбаки спускаются на берег, впереди всех идет Джонни, у него в руках на леске несколько рыбин — весь его дневной улов. Камера пристально следит за ним. В объектив попадают заброшенные, опустевшие дома, заросшие вереском земли, на которых пасется пара ослов.

Эйлин с напряжением просматривала сцену за сценой. Череду словно бы случайно снятых сцен, следующих друг за другом, объединил в одно целое лейтмотив. А лейтмотивом были одиночество и борьба за жизнь.

Вот к берегу приближаете почтовая лодка, камера показывает лица ожидающих ее людей. Почтовая лодка — это их единственная связь с большой землей.

Деревенский праздник, на котором Эйлин танцевала с Джонни, выглядел единственным светлым пятном на фоне беспросветной жизни островитян. И все же одна деталь привносила в эту всеобщую жизнерадостность ноту грусти. Группка простенько одетых деревенских девчонок облепили Рилу со всех сторон, они трогали пальцами ее золотистое платье, с мечтательным видом рассуждали о достоинствах ее туфель. В их взглядах читались восхищение и зависть.

Но как бы то ни было, все эти сцены являлись всего лишь задним планом, на фоне которого Рила пыталась снова вернуться в мир своего детства. Она хотела восстановить единство в душе, обратившись к далекому прошлому, в котором все казалось таким прекрасным и настоящим. Но очень скоро становится понятно, что и это утопическая мечта.

Дери не поверил ей, оттолкнул ее протянутую для примирения руку, но в сердце Эйлин не было ни злости, ни раздражения, ни даже удивления. Он показал Инишбаун фантастически прекрасным, невероятным, неземным, наполненным поэзией местом. Но оказывается, красоты недостаточно. Жизнь скупа и безжалостна, душа и тело страстно жаждут не только этой великолепной красоты затерянного в океане острова.

Сидя в темном зале, Эйлин вдруг обнаружила, что принимает эту точку зрения без всякого протеста, даже без боли. Но возможно, лишь потому, что в ее сердце поселилась другая, более сильная боль, которая не оставляла места для иных чувств. Множество различных маленьких эпизодов фильма подготовили ее к той правде, которую она никак не хотела замечать — ее битва за возрождение Инишбауна совершенно бессмысленна. Каждый эпизод, подобранный поэтическим сердцем Дери, свидетельствовал о гибели острова, о гибели того уклада жизни, который существовал до недавнего времени. Этот фильм можно было назвать романтической элегией о Инишбауне.

Когда стрекот проектора смолк и включили свет, Рори с озадаченным видом взглянул на Эйлин.

— Неужели, дорогая деточка, ты и вправду думаешь, что этот фильм привлечет на остров туристов? По-моему, он дает ясное представление об истинном положении дел на Инишбауне, — сказал он.

Прежде чем Эйлин успела хоть что-то ответить, Дерен оказался рядом с Рори О'Финнерти.

— Что вы думаете о нем? — спросил Дерен.

— Великолепно, очень талантливо. Передано то настроение, которое витает в воздухе на Инишбауне. — Рори развел руками. — Если бы я имел возможность показать этот фильм в парламенте, то, уверен, он явился бы куда более красноречивым аргументом, чем только слова, в пользу того, что жизнь на Инишбауне, как это ни прискорбно, должна следовать по пути прогресса, а не самоизоляции, ведущей к гибели. Вы, мой дорогой Дерен, обеспечили мне первоклассный материал для пропаганды!

Дерен пожал плечами и улыбнулся.

— Я ничего не пропагандирую, — сказал он. — Просто говорю правду.

— У правды есть много сторон, — рискнула Эйлин напомнить им о себе.

Дерен бросил на нее нетерпеливый взгляд:

— Разумеется, ты разочарована. Я знал, так и будет. Но если бы я попытался представить Инишбаун в виде некоей страны грез, мне пришлось бы очень скоро оставить эту затею. Боюсь, я не слишком сентиментален.

Она почувствовала, как вспыхнули ее щеки.

— Я тоже этим не отличаюсь, — буркнула Эйлин. (О господи, неужели они снова начинают ссориться?) Стараясь подавить в себе внезапную вспышку раздражения, она сказала: — Я знаю, жизнь здесь тяжелая. Но я надеялась, может быть, это и глупо, что этот фильм сотворит чудо и все изменит к лучшему. Что особая, редкостная красота Инишбауна сохранится.

— Если ты имеешь в виду мужество и трудности, без которых островитяне уже не мыслят своей жизни, — сказал Рори, — то можешь не волноваться — на материке этого будет предостаточно. И даже больше, чем здесь. — Его рука мягко коснулась плеча Эйлин. — Жить без надежды невозможно. Без надежды в человеке гибнет дух. Эти смелые и мужественные люди пережили многое. Но теперь, боюсь, твоя отчаянная битва за свое маленькое королевство проиграна.

— И я помог поставить точку в этом сражении, — с грустью сказал Дерен. — Прости, Эйлин. Я правда сожалею. Я бы обязательно помог тебе, если бы это было в моей власти. Но я должен был показать Инишбаун таким, каким его вижу.

Мгновенная смена его настроения, искреннее сочувствие, которое он проявил, лишили Эйлин последних аргументов. Ее глаза наполнились слезами, она что-то несвязно пробормотала и быстро выбежала из студии. Эйлин не хотела, чтобы Дерен и Рори О'Финнерти видели, как она плачет.

«Меня интересует только правда», — сказал Дери. Инстинкт никогда его не подводил, он всегда мог проникнуть в истинную суть вещей. «Может, и теперь он в конце концов увидит то, что скрыто в моем сердце. Он поймет, какая я на самом деле, — думала Эйлин. — Да, иногда могу ужасно глупо себя вести, могу быть слишком сентиментальной, слишком вспыльчивой, но я не способна на тот подлый поступок, который мне приписывают и который полностью лежит на совести Рилы», — продолжала рассуждать девушка.