Он понял, что сказал не то, что нужно, и тут же начал оправдываться:

— Ну что ты изводишь меня своими ненужными вопросами? Ты же видишь, что отвечать мне нечем. Если бы даже и знал, что отвечать, то все равно бы промолчал.

— Это что же за такая запретная тема? — возмутилась она.

— Да нет, тема не запретная.

— Тогда в чем же дело?

— Дело в том, что есть такой закон: что бы ты ни сказал вслух, завтра же об этом будут знать все, даже кого это не касается и кого следует опасаться.

И тут она разозлилась, махнула рукой.

— Ну хватит мозги мне пудрить! Неужели ты не замечаешь, что я перестаю понимать тебя?

— А чего тут непонятного! — хмыкнул он. — Вот когда под зад коленом дадут мне, тогда ты поймешь, как жить дальше без меня.

Лицо жены мгновенно помрачнело. И тут он спохватился, сообразив, что сказал опять не то, что нужно. Явно недовольный, что не смог скрыть своего состояния перед супругой, что сболтнул лишнее, он стал успокаивать себя: «Все решения уже приняты, повлиять уже ни на что нельзя и волноваться теперь нечего. Да и не тот сегодня день, чтобы опасаться разоблачения. Тот день еще не скоро придет и от него мне никуда уже не деться. Уж он-то все расставит на свои места. Вот его и надо бояться! А сегодняшний, завтрашний и все последующие дни, недели, месяцы, а может быть, и годы — это время пока для приятных бесед, увеселений и благ. И все-таки Нину надо успокоить и объяснить ей, почему я такой нервный стал…»

Эти успокоительные мысли пронеслись в его голове в одно мгновение, и он сказал жене, которая продолжала стоять и напряженно смотреть на него, что его беспокоят последнее время служебные дела.

— Бегаю с утра до вечера, как Бобик, пытаюсь делать все хорошо, а нашему начальству никак не угодишь: все не то, все не так.

— Ну, уж если тобой, трудягой, недовольны, то кто же тогда пользуется расположением у твоих шефов?

И она обиженно удалилась в другую комнату, а он, уединившись в своей, выпил снова фужер виски. Однако алкоголь не дал спасительного состояния — забыть, отрешиться, успокоиться, — и он опять погрузился в неприятные размышления о своей дальнейшей судьбе. Все существо его продолжала разрывать борьба мотивов. Закрадывалась мысль отказаться от сотрудничества с ФБР и тем самым предотвратить непредсказуемые последствия за измену Родине. При одной этой мысли его начинал трясти нервный озноб. «Что же делать? Как поступить в этой ситуации?.. Чтобы этот вопрос больше не мучил меня, надо ответить прямо и честно самому себе на вопрос: с кем я, с ними или против них? Но в случае отказа от продолжения сотрудничества фэбээровцы смешают меня с дерьмом или просто ликвидируют без всякой огласки. Но это еще полбеды, может получиться и гораздо хуже, если ФБР передаст досье на меня в советское посольство. Нет, как ни крути, а назад пути нет!»

И он твердо решил: «С ФБР и ЦРУ надо сотрудничать. Главное, надо продать себя как можно дороже. А опасности провала мне не стоит бояться. Не так-то просто будет расколоть меня — профессионала, знающего методы работы КГБ и их технические возможности. В конце концов, кто не рискует, тот не пьет шампанского…» И Поляков опять налил себе виски и осушил фужер до дна.

Потом подошел к окну и начал по привычке смотреть вниз с шестого этажа отеля. У черного лимузина стояла группа улыбавшихся молодых американцев с букетами ярких цветов. Это вызвало у него чувство зависти к веселым и беззаботным ребятам, которым не нужно было думать о том, что будет с ними завтра. «Они и завтра, и послезавтра будут жить так же весело и безмятежно, как сегодня. А что будет со мной?» — задумался опять Поляков. В памяти его невольно всплыли воспоминания о прожитых годах — путаные и неприятные. Трудное детство и юношество в Старобельске Луганской области, жестокие бои в Великую Отечественную войну и полное разочарование в советской действительности после смерти Сталина. Особенно при захватившем власть Никите Хрущеве. Его маразматические лозунги «о коммунизме не за горами», неспособность отвечать на вызовы быстро меняющейся ситуации в стране и мире, авторитаризм в решении внешнеполитических и внутриэкономических проблем и разрушили идеологические устои Полякова, толкнув его в стан противника [5]. Подорвало его веру в руководящую верхушку партии и навязанное Хрущевым осуждение культа личности Сталина, разоблачение антипартийной группировки во главе с Молотовым, а также снятие с должности и увольнение из Вооруженных Сил министра обороны СССР маршала Георгия Жукова.

Перед тем как провести вторую встречу с советским полковником Поляковым начальник отдела ФБР Джеймс Нолан пригласил к себе Джона Мори и Дэвида Мэнли для обсуждения тактики ведения беседы с объектом их заинтересованности. Нолан сообщил им, что в целях зашифровки полковнику Полякову, как дипломату, присваивается оперативный псевдоним Топхэт [6].

— В документах и личных беседах он будет с сегодняшнего дня фигурировать под этой кличкой, — предупредил Нолан. — А теперь о двух досье на Топхэта. Одно велось со дня его приезда в первую командировку в США с тысяча девятьсот пятьдесят первого года по пятьдесят шестой, другое — с пятьдесят девятого по сей день. Ознакомившись с этими двумя досье, я не могу понять: что заставило советского полковника, заместителя резидента ГРУ пойти на добровольное услужение своему главному противнику? Поэтому я ставлю перед вами задачу — попытаться разговорить Топхэта и выяснить, что же побудило его встать на нашу сторону. С выяснения именно этого вопроса, — начальник отдела смотрел на Мэнли, — вы и должны начать с ним беседу… — Видя недоуменный взгляд Дэвида, Нолан сделал паузу и, глядя на него, вежливо спросил: — Тебя, очевидно, удивляет, почему я обращаюсь в том числе и к тебе? Дэвид кивнул и негромко обронил:

— Да, меня это удивляет. Почему вдвоем надо ехать из Вашингтона в Нью-Йорк на проведение беседы? Вы считаете, что Джон не справится один?

Нолан улыбнулся и полушутя сказал:

— Твое присутствие, Дэвид, необходимо для того, чтобы Топхэт в беседе один на один не перевербовал уважаемого нами Джона на свою сторону. А если говорить серьезно, то мне, как, наверное, и вам, не хотелось бы попасть под пресс Тощего Джима [7]. Вы же хорошо знаете, что мистер Энглтон смотрит на вербуемых нами русских, особенно из числа перебежчиков, как на реальных «кротов» [8]. А главное, потом невозможно доказать обратное, поскольку его поддерживает сам Аллен Даллес [9]. Он дал Тощему Джиму полную власть в манипулировании всеми контрразведывательными операциями. Поэтому, чтобы не попасть впросак и не быть нам троим уволенными, надо убедиться: не подстава ли он? К тому же мне важно иметь и твое, мистер Мэнли, мнение о Топхэте. В плане его откровенности с нами.

Дэвид усмехнулся.

— Неужели после того, как он выдал нам шестерых шифровальщиков, у вас все еще остаются какие-то сомнения и опасения?

Нолан заскрежетал зубами. Слова Дэвида Мэнли задели в нем что-то глубинное.

— Да, они у меня остаются. И вот почему… — Побагровевший начальник отдела осекся, молча взял со стола одну из папок, полистал ее, затем положил на прежнее место и сказал: — Все дело в том, что Топхэт может действительно являться подставой. Мои подозрения основываются на следующих фактах из его досье…

И Нолан начал рассказывать о содержимом первой папки, датированной 1951–1956 годами, в частности о том, что в те годы у Топхэта родился сын, который через три месяца заболел серьезной, трудноизлечимой болезнью. Спасти ребенка могла тогда только сложная операция. Но денег на ее проведение у Топхэта не хватило, и он вынужден был обратиться за материальной помощью к своему резиденту генералу Склярову. Тот, естественно, запросил Центр о выделении 400 долларов на лечение сына. Однако руководство ГРУ Генштаба отказало ему в этой просьбе…