В семь утра Мартин уже стучался в дверь Чеза Консальи. Горничная проводила его в столовую, где завтракали Марк и Катринка, больше увлеченные полученными за ночь факсами, чем поджаристыми швейцарскими рогаликами и домашним мармеладом.

— Мартин, zlatícko, — обрадовалась Катринка, увидев Мартина в дверях. — Заходи. Позавтракаешь с нами? Яйца? Бекон? Что там у нас еще есть? — спросила она, поворачиваясь к экономке, которая стояла в ожидании указаний. Это была женщина лет шестидесяти, живущая в том же доме. Ее сестра приходила ежедневно помогать в уборке и стирке. Ее свояк служил шофером, разнорабочим и распорядителем на обедах, которые Катринка и Марк давали еженедельно.

— Яичницу, рогалики и кофе, хорошо? — заказал Мартин.

Вопреки продолжающимся разногласиям между Марком и Катринкой по поводу соревнований на ледовой трассе, в столовой ван Холленов было уютно и спокойно. Мартин невольно вспомнил свое детство, проведенное в Праге, еще до того, как у него развилась эта опухоль. Как они были тогда счастливы, вспоминал он, хотя Зузка должна была работать, чтобы помогать семье, а Томаш испытывал постоянное давление со стороны властей. Когда же все изменилось? Что пошло не так? Действительно ли его болезнь все разрушила? Томаш никогда не попрекал его этим, но Мартин знал, что отец считал именно так.

— Что случилось? — спросил Марк, заметив озабоченное печальное выражение на лице Мартина.

— Случилось? Да нет. Все прекрасно, — Мартин попытался засмеяться, но смех получился нервным и натянутым. — Я, конечно, не могу не волноваться о своем будущем, учитывая нынешнюю ситуацию с работой, но полагаю, это вполне естественно.

— Высшее образование тебе очень поможет, — ободряюще сказала Катринка.

— Ты уже решил, чем хочешь заниматься? — поинтересовался Марк.

— Вот об этом я и хотел с вами поговорить.

Зузка предложила ему работу у менеджера Карлы Уэбб, чей денежный оборот перевалил за несколько миллионов в год, и ей был необходим помощник. Однако это предложение не слишком прельщало Мартина: ему нравилась Карла, и он даже примирился с ее сексуальными отношениями с его матерью, но лезть в интимную жизнь двух женщин ему не хотелось.

— Я не очень заинтересован в личном менеджменте, — сказал он Катринке и Марку, объясняя свое нежелание. К этому моменту Мартин уже окончательно решил, что больше всего его привлекает возможность работы брокером на Уолл-стрит.

— Что ж, я поговорю с Нилом Гудменом, когда вернусь в Нью-Йорк. Может, он найдет тебе что-нибудь в «Нап Манннинг», — пообещала Катринка. — Постараюсь устроить тебе встречу с ним.

Марк тоже знал Нила и Александру с самого детства.

— Спасибо, Катринка, я очень благодарен за помощь.

— Нет проблем, zlatcko, — ответила она.

— Можно войти? — в дверях появился Кристиан, одетый в лыжные брюки и свитер.

— Входи, входи, — лицо Катринки засветилось. — Я думала, ты проспишь весь день, ты так поздно пришел.

— Я всегда сплю мало, — буркнул Кристиан.

— Как и я, — улыбнулась Катринка, обрадованная сходством их характеров. — Ты еще не заказал себе завтрак?

— Я не голоден, — Кристиан взял кофейник и налил себе кофе.

Мартин поднялся.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал он. — Не хочу заставлять Лючию ждать. Спасибо вам обоим за все. Вы мне уже многим помогли.

— Я позвоню тебе, как только поговорю с Нилом, — Катринка подставила юноше щеку для поцелуя.

Мартин пожал руку Марку и, стиснув зубы, Кристиану.

— Увидимся на Пасху, — улыбнулся он, надеясь выяснить планы Кристиана.

— Конечно, — отозвался тот. — Итак, до Пасхи.

Мартин кивнул, повернулся и двинулся к двери, но вдруг замер, потому что Кристиан добавил:

— Не беспокойся о Пиа, я с удовольствием присмотрю за ней.

На мгновение Марку показалось, что Мартин сейчас кинется на его пасынка с кулаками, но тот быстро взял себя в руки.

— Я и не беспокоюсь, — сказал он. — Всем известно, что Пиа сама в состоянии о себе позаботиться. Пока! он натянуто улыбнулся и вышел. В воздухе повисла гнетущая тишина. Кристиан потянулся к корзинке с рогаликами, а Марк и Катринка переглянулись.

— Мне надо сделать несколько деловых звонков, а потом мы отправимся на соревнования. — Марк вышел из-за стола и отправился наверх.

— Ты что, специально стараешься расстроить Мартина? — спросила Катринка сына, когда они остались наедине.

— Расстроить? Вовсе нет, — ответил Кристиан вполне невинно. — Я, напротив, старался его успокоить.

Как обычно, они говорили друг с другом по-немецки.

— Я очень волнуюсь за него и Пиа.

— Я заметил, — буркнул Кристиан, раздумывая — не это ли вынудило его домогаться внимания Пиа. Он не любил друзей и знакомых матери и не видел причин жалеть их. Кристиан с раннего детства пугал Хеллеров своим капризным, необузданным характером. Его приемные родители не раз водили его на консультации к высокооплачиваемым психиатрам, но все напрасно. Кристиану нравилось быть «плохим мальчиком», он, что называется, «вошел в контакт со своими чувствами» и научился извлекать из этого выгоду. Теперь он мог добиваться от окружающих желаемого результата, ничего не давая им взамен.

— У этих ребят было трудное детство, — пояснила Катринка.

— Труднее, чем мое? — спросил Кристиан, намазывая рогалик мармеладом.

— Намного, — твердо сказала Катринка.

— Да что ты обо мне знаешь? Что ты можешь знать о моих детских переживаниях? — произнес Кристиан скорее презрительно, чем зло.

— Только то, что ты мне рассказал, — ответила Катринка, стараясь не злиться.

Рассказы Кристиана о том, что уже в шесть лет он был отправлен в специальную школу за свое плохое поведение, она воспринимала с долей недоверия. Ей казалось, что Курт и Луиза Хеллеры были вовсе не такими монстрами, какими их хотел представить Кристиан.

Он улыбнулся.

— А если я наврал тебе?

— Неужели ты способен на это? — Катринка с трудом понимала, когда ее сын шутит, а когда говорит серьезно.

— Оставим этот разговор, — Кристиан поставил чашку с кофе на блюдце. — Почему ты думаешь, что я намерен навредить твоим друзьям?

— Я наблюдала за тобой последние дни и видела, как ты из кожи лез, лишь бы разозлить или расстроить Мартина и очаровать Пиа.

— А если мне нравится Пиа? Если я ей нравлюсь? Что если мы отчаянно влюбились друг в друга?

— Я была бы рада, — сказала Катринка со слабой улыбкой.

— Да? — засмеялся Кристиан. — Как ты непостоянна и непоследовательна, мама!

— Не знаю, почему ты упрекаешь меня в непоследовательности? Я всегда недолюбливала людей, способных мучить других ради собственного развлечения.

— Значит, ты полагаешь, что я наслаждаюсь, делая людям больно?

— Нет, конечно же, нет! — воскликнула Катринка. — Но ты иногда бездушен, Кристиан. Делая что-то, не всегда считаешься с окружающими.

— Может, прежде, чем я наврежу людям, о которых ты, по-видимому, печешься больше, чем о родном сыне, мне стоит уехать из Санкт-Морица? Мне не нравится, что ты читаешь мне мораль!

— Мне тоже, поверь.

— Ты хочешь, чтобы я уехал? — спросил он угрожающе.

— Нет, — ответила Катринка, до смерти перепуганная тем, что он может уехать.

Кристиан встал.

— Тогда разговор закончен.

Катринка кивнула. Она понимала, что не должна допускать, чтобы сын третировал ее, но не смела перечить.

Одержав внушительную победу, Кристиан снова заулыбался.

— Во всяком случае, я не вижу поводов для волнений: с прошлой пятницы я едва перемолвился с Пиа парой слов!

«Именно поэтому я и волнуюсь», — подумала Катринка, глядя, как сын выходит из столовой.

Было темно, когда Катринка, проснувшись, обнаружила, что Марк куда-то собирается, стараясь не потревожить ее сон.

— Куда ты? — спросила она, находясь между сном и бодрствованием.

Марк подошел и сел на край кровати.

— В семь часов я встречаюсь с Тони Морлендом, — ответил он.