Дина кивнула, надеясь, что он не повезет ее в какое-нибудь роскошное место. Она очень долго мучалась, решая, что лучше надеть. У нее никогда не было много одежды, к тому же кое-что стало узковато. Наконец она остановилась на простом голубом платье, с завышенной талией, с горловиной «лодочкой», которая приоткрывала ее гладкие плечи; платье было отделано косой бейкой. Ван выглядел официально: в темном костюме и шелковой рубашке со строгим галстуком. Дина подумала, что, увидев, как она одета, он выберет для обеда место поскромнее.

Ее страхи рассеялись, когда они приехали в бистро — тихий домик с террасой, самого непритязательного вида. Ван назвал свое имя, сказав, что заказывал столик. Их проводили в глубину зала, откуда был виден маленький, очаровательный садик.

Ноздри защекотал чесночный запах. У Дины проснулся зверский аппетит, и она накинулась на хлебные палочки, пока не подали первое блюдо — грибы в чесночном соусе.

— Вы, конечно же, выпьете вина? — сказал Ван, просматривая меню.

Помня, как на нее подействовал алкоголь, Дина покачала головой:

— Если можно, я бы хотела воды.

— Конечно.

Он заказал бутылку «Шабли» и воду. Но когда официант принес вино в бутылке, погруженной в серебряную вазу со льдом, Ван, попробовав его, одобрил и посмотрел на нее вопросительно:

— Почему бы не выпить один бокал, оно очень хорошее!

Дина заколебалась. Она не хотела выглядеть бестактной.

— Ну хорошо, если только один.

Но после нескольких глотков она уже больше не притрагивалась к нему. Во-первых, она боялась, что вино ударит в голову, а во-вторых, что уж совсем не имело для нее значения — это вкус вина. По ее мнению, хорошее сухое вино, которое она попробовала, проигрывало в сравнении с тем дешевым, какое она пила с Нейлом.

— Ну, — начал Ван, — было ли у вас время подумать над тем, что я предложил?

Ван собирал остатки грибного соуса корочкой хлеба; Дина была шокирована, так как для ее деда подобное было проявлением дурных манер, и она не могла позволить себе сделать то же, хотя ей очень хотелось.

— Да, я кое о чем думала, — сказала она. — У меня есть мысли, но я не знаю, как они вам понравятся.

— Посмотрим.

— Вы говорили, что хотели бы выйти на рынок обуви для отдыха, и самой подходящей для вашего оборудования продукцией могут быть ботинки для скалолазания. Я не знаю, чем они отличаются, это я выясню. Для прогулочной обуви главное, конечно, комфорт и удобство. Но они будут большими, угловатыми и носкими, как те, которые вы производите сейчас.

— Ага. Продолжайте.

— Также существует обувь для наездников. Верховая езда становится все более и более популярной, особенно среди маленьких девочек. Там, откуда я приехала, верхом ездят только фермеры и рабочие, но, живя здесь, я замечаю, как то там, то тут водят по кругу пони, а доски с объявлениями пестрят рекламой верховой езды. Я думаю…

— А откуда вы приехали? — перебил он.

— Глостершир. И последний раз, когда я там была, я поняла, что ничего не изменилось. Те же занятия, дети на…

— А где в Глостершире?

Ее глаза сузились. Он видел, что ставни захлопнулись. Она не хотела говорить о своем прошлом почему-то, но эта секретность только разбудила его любопытство.

— Где в Глостершире вы жили? — он давил на нее.

— В местечке под названием Ставерлей. Но я думала, мы разговариваем о моих идеях, а не обо мне.

Легкая улыбка скользнула по его губам. Вот так-так, несмотря на свой скромный, смущенный вид, она может и укусить.

— Конечно. Продолжайте.

— Вероятно, ботинки для верховой езды будут отличаться от других. Они должны быть сделаны из цельных кусков кожи и выглядеть не такими угловатыми, сама кожа должна быть мягче, лучше выделана.

Он кивнул, удивляясь ее осведомленности. Но ему не особенно понравилась идея насчет ботинок для наездников, и он так и сказал:

Вся беда в том, что они будут чертовски дорогими. Ведь цельные куски хорошей кожи очень дорого стоят. И люди задумаются, прежде чем сделать покупку. Многие дети в школах верховой езды, я видел, обуты в веллингтонские ботинки и чувствуют себя комфортно. Эта обувь широкого назначения, намного дешевле, ее проще обновлять, когда ребенок подрастет.

Она опустила голову, чувствуя обиду.

— Я кое-что разузнавал на рынке обуви, — продолжал он. — Должно быть, придется осваивать синтетические материалы, более дешевые и все более популярные в наши дни. Я подумаю. Есть ли еще какие-нибудь предложения?

— Только одно. Я думала о кусочках кожи, которые остаются после кроя. Не могу смотреть, как их выбрасывают, и думаю, что их можно использовать.

— Да, ну и как же?

— Сандалии.

Он покачал головой:

— Мы не делаем модной детской обуви. Это очень далеко от профессионального направления Кендриков.

— Сандалии для мужчин.

— Но обрезки недостаточно велики для этого.

Она отложила свои вилку и нож. Глаза ее горели от возбуждения.

— Я не имею в виду обычные сандалии, я говорю о сандалиях на ремешках. Это будут библейского стиля сандалии для молодых людей. Теперь все более небрежно одеваются, дети не хотят выглядеть так, как их родители. Они носят джинсы и простые рубашки, даже четки. И им нужна обувь, которая бы соответствовала их настроению и виду. К тому же эти сандалии библейского стиля могут носить и девушки. Обувь из обрезков вы сможете продавать очень дешево, и, если даже сандалии не продадутся, вы не понесете больших убытков. Но я думаю, они станут хитом.

Вану вдруг показалось, будто волосы у него на затылке зашевелились. Было в ней что-то, в этой недоучившейся, неопытной девушке. Он почувствовал это с первого взгляда, когда она вошла к нему в кабинет, а теперь он был абсолютно уверен в этом. Он не мог бы точно определить, что именно ее отличает: возможно, способность смотреть в будущее, а не в прошлое, прогнозировать и создавать моду. В этом устоявшемся мире индустриального производства обуви он мало встречал подобных людей, а еще реже работал с теми, кто обладал таким редким даром. Но именно такого человека он видел сейчас перед собой. И она, и он могли ошибаться, но почему-то сейчас он не думал об этом.

Официант за стойкой переставлял стаканы. Ван поднял бокал, и, несмотря на то что она пила, Дина сделала то же самое. Но, когда он улыбнулся ей и выпил свою обычную добрую порцию вина, его склонность держать вожжи натянутыми опять проявилась.

«Не дай ей понять, что ты восхищен. Держи ее в зависимости. Пусть она ждет одобрения».

До тех пор пока Дина думает, что он единственный понимает ее и восхищается ее талантом, она — в его власти. Потеряв власть, он потеряет и ее. В этот момент случилось что-то, чего Ван совсем не желал признавать.

Дина была счастлива, наверное, счастливее, чем когда-либо в своей жизни.

Ее темная, маленькая комнатка, так угнетавшая ее сначала, теперь казалась очень уютной. Украшенная самодельными безделушками, со столом, покрытым тяжелой скатертью, и с сидящим на подушке плюшевым медведем, которого Ван подарил ей, комнатка была тем местом, где Дина могла остаться наедине со своими мечтами.

Угрюмый характер миссис Брукс не беспокоил ее больше, и монотонность работы не раздражала. Что касается будущего, то Дина задумывалась о нем, но лишь о том моменте, когда она в следующий раз увидит Вана. Это стало привычкой. Физически она уже не чувствовала себя так плохо. Жуткая тошнота, преследовавшая ее в первые месяцы беременности, прошла, и Дина создала себе новый воображаемый мир, где мыслям о ее состоянии не было места.

Ван — был весь ее мир. Она постоянно ощущала его рядом, он заполнял каждую клеточку ее существа с той минуты, когда она просыпалась утром, до того момента, когда засыпала вечером, и даже после этого он приходил к ней во сне. Ей нравилась его внешность, правильные черты лица и эти невероятные темно-синие глаза, нравилось звучание его низкого голоса, широкие сильные плечи, нравилось, как крепко он сложен. Но в то же время она знала, что любит все это, потому что в его наружности отражалась личность, сильная и решительная, будто обладавшая стальным внутренним стержнем. Едва заметное сначала, это его качество становилось все более и более очевидным для нее.