— Не обращай внимания, — произнес он вслух. — Она всего лишь недалекая немолодая тетка.

Дина опять улыбнулась:

— Да, точно.

Сейчас, думал он, она впервые за все время их знакомства полностью расслабилась. Он воспрянул духом. Может, вдалеке от знакомого и привычного окружения загадка по имени Дина раскроется, и они станут более близкими людьми.

Отель располагался на Северном холме, с которого открывался вид на дикие прекрасные просторы Эксмура и голубую широкую бухту. Они приехали поздно, успели лишь пообедать в ресторане, где столы были накрыты крахмальными скатертями, приятно тяжелило руку старинное столовое серебро и сверкал хрусталь. Они наблюдали за закатом до тех пор, пока солнце не утонуло в море. Ван не предпринял ни малейшей попытки приблизиться к Дине этой ночью, не мешал ей полностью погрузиться в романтическое настроение, к которому так располагала здешняя обстановка.

На следующий день они завтракали в том же огромном зале, и Дина поглощала с волчьим аппетитом и засахаренные фрукты, и ветчину, и вареные яйца, и тосты, и мармелад, и кофе. Ван, привыкший к тому, что во всех ресторанах, куда он возил Дину, она ест, как птичка, был удивлен ее аппетитом. Он заметил, что она пополнела за последнее время. Неужели она не замечает, что поправляется с каждым днем?

После завтрака они поехали в Эксмур. Дина, не отрываясь, с неподдельным восхищением смотрела на не менявшуюся веками картину: причудливые переплетения деревьев, пересекавшие лес стремительные потоки и повсюду мох — одновременно нежный и мощный; зеленый, бурый, красный. Ван чувствовал, как что-то мягкое и теплое просыпается в нем, когда он смотрит на Дину. И вновь, как и тогда, когда она впервые вошла в его кабинет, возникает желание сделать ей что-нибудь приятное.

Наконец они остановились, и Ван обулся в туфли, которые сделал сам.

— Итак, момент истины!

Дина засмеялась:

— Они будут отличными. Я точно говорю!

— Надеюсь, ведь это моим ногам угрожают мозоли!

Мозолей не было, но ноги он все же натер. Присев на бревно и расшнуровав туфли, Ван начал осматривать их внутри.

— Интересно, что-то не так с моими ногами или с туфлями?

— Это туфли неправильные. Не имеет значения, какие у вас ноги…

— Благодарю.

— …Они должны быть удобными и для вас и для кого угодно другого. Наверное, нам нужно сделать небольшие подкладки вот здесь и здесь.

— Когда мы их сделаем?

— Как только вернемся на фабрику.

— А как же я?! Как я доберусь теперь до машины?

Дина озорно улыбнулась:

— А вы пойдете босиком! Или я могу устроить какую-нибудь подкладку прямо сейчас. Попробуем? Позвольте мне…

Она натянула ботинок ему на ногу.

— Ой! — вскрикнул он.

— Одну минуту! — Она вытащила из сумки носовой платок и положила на натертое место. Как только ее пальцы коснулись его кожи, он опять охнул, но не от боли, а от ощущения острого удовольствия, вызванного ее прикосновением. Она быстро взглянула на него, думая, что сделала ему больно, и этот чистый, соболезнующий взгляд пробудил желание в каждой частичке его тела. Он протянул руку и дотронулся до ее волос, до их шелковистой мягкости, проводя пальцами по завитку у щеки. Она неподвижно сидела, все не отнимая руки. Глядя ей в глаза, он нежно приблизил ее к себе. Никогда никакую женщину он не хотел больше, чем Дину, но он знал интуитивно, что не нужно настаивать.

Дрожь пробежала по ее телу, когда она увидела его приблизившееся лицо. В этот момент прошлое с его болью и будущее со всей своей неопределенностью словно перестали существовать. Был только Ван. Его руки, прикасающиеся к ее волосам, были и началом, и концом всего. Вся ее жизнь заключалась в кольце этих рук. Он был единственным, кто что-то значил и будет значить для нее. Дина готова была пройти все круги ада, принести в жертву все лишь для того, чтобы он вот так смотрел на нее, обнимал ее, любил ее.

Дина почувствовала, что вся ее душа рвется ему навстречу. Что-то подсказывало ей, что не будет никогда такого же совершенного момента, когда они будут одни, отделенные не только от остального мира, но и от своих страхов и амбиций, тревог и снов, замкнутые в какой-то своей вселенной, окруженные звездами.

Он прикоснулся к ней губами, и внезапно она поняла, что не только ее душа, но и тело хочет единения с ним, чувствуя эту безумную нежность губ. Целуя его, изогнув шею, как лебедь, она вскинула руки на его могучие плечи. Он теперь обнимал ее за талию. После долгих минут очень нежно он отстранил ее и взглянул в глаза:

— Знаешь ли ты, как давно я хотел этого?

Она покачала головой. Губы ее были приоткрыты, глаза источали свет.

— Как я устроил эти выходные, чтобы быть с тобой вдвоем? Знаешь ли ты об этом?

Она опять покачала головой. У нее не было слов.

Он опять поцеловал ее, восхищаясь, как ее губы отвечают ему яснее всяких слов. Потом он поднялся:

— Вернемся в отель?

Она поняла, что он имеет в виду, и почувствовала, словно ее окатили ледяной водой. У нее вошло в привычку жить настоящим, не думая о будущем. А сейчас, окруженная романтической аурой, она отказывалась воспринимать естественный ход событий. Волна паники захлестнула ее. И не в том дело, что она не хотела быть с Ваном (она хотела, очень хотела), но она ужаснулась при мысли, что он поймет, в каком она положении. Ее тело еще не расплылось, крепкие мышцы живота высоко держали плод, лишь талия стала пошире. Но ее груди! Они были полными и налитыми, с темными сосками, покрытыми белыми пупырышками. Если он увидит, то сразу поймет…

— Дина?

Любовь заполняла ее, и она подумала, что если упустит этот момент, он больше никогда не повторится.

— Да, — прошептала она. — Давай вернемся.

Он поставил ее на ноги, снова поцеловал. В тишине было различимо жужжание пчел и стрекот кузнечиков — все звуки природы. До конца жизни они будут ассоциироваться у нее с полным, светлым счастьем.

— Спасибо Господу, что я могу наконец снять эти окровавленные ботинки, — сказал Ван, когда они дошли до машины. Он уселся за руль и поскорее влез в свои удобные туфли. — Никто в здравом уме не заплатит за них хорошие деньги, уверяю тебя.

Дина была слишком счастлива, все что она могла — лишь смеяться.

— Ты понимаешь, что критикуешь сейчас мое творение?

— Ничего, мы все исправим. Я отдам их Джиму Праттену на доработку.

— Но я…

— Не беспокойся. Твоя забота — идеи, и предоставь мастерам разбираться с деталями.

Он сказал это немножко свысока. Дина словно ощутила давление, тут же забытое ею, потому что он коснулся ее руки.

Отель был тихим, лишь несколько гостей внизу пили чай с пирожными. Ван забрал ключи от комнат у администратора. Дина ожидала его на лестнице.

— Твоя или моя комната?

Опять реальность подступила вплотную, но Дина сумела не думать о ней.

— Твоя.

Она хотела быть в его комнате. Хотела, чтобы ее окружали его вещи, хотела оказаться в его мире. В ее комнате висели дешевые платья и маленький чемодан терялся на такой неподходящей для него огромной полке. Ее комната напоминала о прошлом и навевала мысли о будущем, крепко связывая с реальностью.

Он отпер дверь, помог ей войти, и она не почувствовала никакого страха, хотя с того момента, как он поцеловал ее впервые, не прошло и двух часов. Ведь они уже знали друг друга, обедая и проводя долгие вечера вместе.

Дина огляделась. Лучи послеполуденного солнца проникали через незашторенное окно. Комната казалась пустой. Все вещи убраны, кровать тщательно заправлена, ведь Ван такой аккуратист! Лишь его расческа да золотые запонки на столике у зеркала нарушали казенную безликость этого номера.

Ван захлопнул дверь, повернул ключ. Он нежно и сильно притянул ее к себе. Желание мгновенно вспыхнуло в ней… Он поцеловал ее и начал медленно расстегивать блузку, и вдруг страх вернулся, ясный и острый.

— Не мог бы ты задернуть шторы… пожалуйста! — прошептала она.

Он посмотрел на нее с любовью и снисходительностью. Она была как ребенок, такая стеснительная. Он научит ее любить секс, ценить силу его тела и ощущать радость каждой клеточкой. Но это придет со временем.