Первым опрометчивым поступком, который совершила Мари дю Бомон в свои двадцать лет, было обручение с Рори Девлином, который унаследовал от своего отца его ирландскую фамилию, а от матери-каджунки [1]— красоту и оливковую кожу. Для Мари это было непростое решение. Она находилась под сильным влиянием своей матери, а ее мать, Евгения Манар дю Бомон, была гордячка, с горячей креольской кровью, и она запретила Мари выходить за него замуж. Она говорила Мари, что он недостаточно хорош для нее: «В Новом Орлеане все знают, что он из себя представляет — за дешевой смазливой внешностью и такими же костюмами скрывается обыкновенный ирландский жиголо».

Когда Мари возражала, ссылаясь на то, что он архитектор, Евгения отвечала: «Что это за архитектор, у которого всегда пустой офис. Ни клиентов, ни клерков. Впрочем, это и не удивительно, архитектурой там никогда и не пахло. Все знают, что он зарабатывает на жизнь игрой, а когда проигрывает, то вытягивает деньги из своих женщин».

Так они спорили до бесконечности. Мари заявила матери, что, если не выйдет замуж за Рори Девлина, она умрет, на что мать возразила, что никто еще так легко не умирал. Но месяцы споров, угроз и лести со стороны матери разбились о неожиданно обретшую железную волю Мари. Ничто ее не поколебало. В конце концов у Евгении не осталось иного выбора, как дать официальное согласие на эту помолвку. А уж коли это случилось, в дальнейшем она действовала с характерной для нее энергией. С аристократической надменностью она проигнорировала слухи и сплетни, окружавшие эту свадьбу, которая должна была состояться в доме Манар дю Бомонов во Вье-Карре, доме, в котором принимали некогда будущего короля Франции.

Большинство старых друзей Евгении жили в Гарден-Дистрикт, который, хотя Евгения и отрицала это, был самым фешенебельным районом во всей округе. Но она по-прежнему оставалась жить в этом старом доме и во время своего замужества, и во время последующего вдовства, всегда выдавая сентенции вроде: «Когда герцог Орлеанский обедал здесь…», словно она сама присутствовала при том, как в восемнадцатом веке будущий король Франции в salle âmanger [2]изволил отведать дичи или танцевала с ним минуэт в salle de bal [3].

Да, отремонтированный и подновленный, огромный старый дом Манар дю Бомонов был самым подходящим местом для свадьбы Мари дю Бомон.

Столы были сервированы на втором этаже дома, а в parterre [4], в крытом зимнем саду, играл струнный оркестр. Облаченные в ливреи слуги один за другим вносили накрытые серебряными колпаками подносы с острыми креольскими кушаньями. В Новом Орлеане были такие, кто признавал только легкий стол после свадебной церемонии — со свадебным тортом, пирожными, сладкими ватрушками и шампанским, но мадам дю Бомон устроила настоящий банкет, сравнимый разве что с приемом в честь самого герцога Орлеанского.

Лангусты «Кардинале», устрицы «Пьер», креветки «Ремулад», омары «Биск», капуста «Мак», рис с устрицами. Затем появились дворецкие с еще более ароматными копчеными блюдами. Форель «Вероник», «Креп де ля Мер» и цыплята «Дюксель», корнуэльские куры в коньячном соусе, украшенные виноградом, индейки, благоухающие бренди и начиненные орехами пекан и устрицами. Свадебному пирогу предшествовали шоколадное суфле с ромом, домашнее мороженое, апельсиновое крем-брюле. А сияющую новобрачную многократно поздравляли французским шампанским из громадных винных погребов дю Бомонов.

Наверху в бальном зале гости танцевали чарльстон наряду с более серьезными вальсами под оркестр, играющий на открытой галерее, охватывающей фасад здания. Мари, очаровательная в своем старинном столетнем платье, затуманенными глазами смотрела на молодого мужа, вальсируя с ним по залу, в то время как на них с завистью взирала ее сестра Дезирэ. Дезирэ считала Рори Девлина самым сексуальным мужчиной в Новом Орлеане. Когда она видела, как муж ее сестры с его изумительными иссиня-черными волосами наклоняется к Мари, чтобы поцеловать ее в белую шейку, а затем бесстыдно и ниже, в ложбинку между пышных грудей… Выносить это было выше ее сил.

В ту ночь, когда новобрачные взошли на борт судна, отплывающего в Гавр, Дезирэ мастурбировала в постели, воображая, что это была ее свадебная ночь, что это смуглое лицо с блестящими черными глазами и злодейскими черными усиками прижимается к ее лону, что его мужской орган лишает ее девичества. И какие-то непонятные слезы стекали по ее высоким скулам.

Брачная ночь Мари была такой, как она себе представляла, и даже больше. Рори Девлин занялся с ней любовью так же искусно, как делал это раньше с сотнями женщин, способными куда больше оценить его опытность.

Мари читала в наставлениях для новобрачных, как протекает процесс дефлорации. В них описывалось, как невеста готовит себя к брачной постели, в то время как муж удаляется из спальни, чтобы там для вида выкурить сигарету или выпить глоток бренди. Когда он возвращается, невеста уже лежит под покрывалом. Но Рори Девлин никуда не выходил, он повел себя настолько умело, что Мари даже не смутилась, когда он сам раздел ее, затем покрыл поцелуями такие места ее тела, о чувствительности которых к ласкам она и представления не имела. Она даже не испытала боли в тот момент, когда он сделал ее женщиной. Когда ее тело затрепетало в волнах оргазма, она ощутила, как ее сердце учащенно забилось от любви и благодарности. И Рори Девлин был приятно поражен таким ответным жаром со стороны жены. Он не ожидал подобной страсти со стороны этой сдержанной, невинной девочки-женщины.

Уже через несколько часов после того, как судно покинуло порт, Евгения дю Бомон занялась документами по распоряжению своим имуществом, составленными несколько недель назад, когда планы замужества ее дочери еще только определялись. Если не считать нескольких не слишком дорогих ювелирных украшений и разных безделушек, она не оставила Мари в своем завещании абсолютно ничего. Имение «Розовая плантация» между Новым Орлеаном и Батон-Руж на Ривер-роуд, принадлежавшая Манар дю Бомонам еще задолго до продажи Наполеоном Луизианы, уже отошла к ее сыну Джулиану по завещанию его отца. Но особняк Манар дю Бомонов все еще оставался за ней, как и изрядная часть состояния дю Бомонов. Она должна была проинструктировать своего стряпчего, как все разделить между Джулианом и Дезирэ. Она хотела быть уверенной в том, что единственное, что получит Девлин из этого брака кроме Мари, будет приданое в пятьдесят тысяч долларов, завещанное ей отцом, Андре. (Она была убеждена, что это приданое уйдет на медовый месяц во Франции.) Кодекс Наполеона, лежащий в основе гражданского кодекса Луизианы, предоставлял мужу контроль над собственностью жены. Поэтому она должна предусмотреть, чтобы у Мари не было никакой собственности.

Евгения собиралась сообщить этой супружеской паре о лишении их наследства сразу после их возвращения, так что она получит возможность видеть их отчаяние. Но этот мерзавец-полукровка может в таком случае бросить Мари, а это, возможно, приведет к расстройству ее здоровья — она была такая хрупкая и душой и телом и часто оказывалась в постели от незначительного огорчения или слабости. Нет, решила, наконец, Евгения, сейчас лучше ничего не говорить, надо подождать, как будут развиваться события дальше. Она надеялась, что ей не придется сожалеть об этом решении.

По возвращении Мари и Рори поселились в городском доме дю Бомонов. Мари уже была беременна. Рори весьма пришлось по душе жить в таком великолепно обставленном доме. Именно этого и хотела Евгения — иметь возможность наблюдать за своим бедным ребенком, особенно в период ее беременности, и в то же время зорко следить за своим сомнительным зятем. Это будет для нее удовольствие — мешать ему в поисках своих маленьких радостей.