— Но куда?

— Куда-нибудь, где можно хоть чего-то добиться.

В его глазах мелькнул злой огонек.

— Ты случайно имеешь в виду не Нэшвилл?

— Нет, болван, я не Нэшвилл имею в виду. Там певцов как собак нерезаных, и каждый суетится почем зря. А ты не пробивной, тебе за ними не угнаться. Да и вообще, кому нужен этот Нэшвилл?

Его подкупило ее стремление найти землю обетованную.

— Куда ты хочешь двинуться?

— В Голливуд. В Лас-Вегас. Или прямо в Нью-Йорк.

— В Нью-Йорк? Перестань дурачиться. Кому мы нужны в Нью-Йорке?

— Боже, ну ты и зануда! Не знаю, зачем я трачу на тебя время.

— Может, потому, что любишь меня? — робко произнес он. — Потому, что я хорошо пою? Или потому, что я хорошо трахаюсь?

— Не настолько ты хорошо поешь, да и трахаешься средне, — кисло заметила она. — И кто тебе сказал, что я люблю тебя?

— Поппи, а где мы будем жить в Нью-Йорке? Где достанем денег?

Рассказывать ему о Сюзанне было бесполезно. Он все равно не поймет, какую власть она имеет над Сюзанной, власть, которую она получила благодаря письму, опрометчиво отправленному ей Сюзанной. Должно быть, на нее нашло умопомрачение, когда она писала его, признаваясь в том, что попала в сложное положение из-за своих отношений с давним любовником и с тем женатым политиком, у которого были большие связи наверху. Да, она могла бы заложить Сюзанну и сбить спесь с нее, а заодно и с ее политика. А еще Сюзанна упомянула о крупной косметической фирме. Если Поппи выдаст ее тайну, дела фирмы, несомненно, пойдут прахом. Нет, вряд ли Сюзанна откажется поселить их на время в своем шикарном доме на Пятой авеню и помочь Герму. У нее наверняка есть связи, и она действительно постарается помочь им хотя бы потому, что чем раньше устроит их дела, тем скорее избавится от них.

— Так когда поедем, Поппи? — Он уже сгорал от нетерпения.

— Завтра.

— Завтра?

— Да, ты правильно понял. Завтра. И никому не скажем ни слова. Просто соберемся и уедем.

— А моя мама?

— Пошлешь ей открытку к Рождеству.

— Не могу поверить, — восторженно произнес он. — Нью-Йорк!

— Точно.

Поппи рассмеялась. Она представила, какое будет лицо у Сюзанны, когда на пороге ее роскошных нью-йоркских апартаментов появится она с Германом и с гитарой.

— Они просто сели мне на шею. Он парень милый, но недоумок, зато ее ума хватает на двоих. Эта маленькая сучка взялась меня шантажировать. То, что я, как дура, рассказала ей по секрету, она решила использовать против меня. Она пригрозила, что разгласит мою тайну в какой-нибудь бульварной газете, если я не буду помогать им. И мне пришлось искать кого-то, кто согласился бы прослушать эти идиотские песни. Поверь, я была просто вне себя. Я не знала, как избавиться от этих проходимцев, куда от них деться. И вот однажды я обнаружила, что пропал один из флаконов с духами. Я сразу поняла, что его стащила Поппи. За ней это всегда водилось. И тут меня осенило. Я заявила, что пропал бриллиантовый браслет, и сказала Поппи, что заявлю на нее в полицию, если они с Гермом не уберутся к чертовой матери. А вздумай она пустить обо мне слух, ей все равно не миновать тюрьмы, потому что я личность известная и полиция скорее поверит мне, а не ей. Да кто она такая! Кроме того, я подозревала, что у нее появились какие-то связи, и эта маленькая сучка участвовала в перевозке наркотиков и, возможно, использовала мой дом как склад для своего товара.

— Но ты не знала ничего точно?

— А мне и не надо было. Я подозревала ее! А она шантажировала меня, держала на крючке! Поверь, уж лучше иметь дело с Поли, этим ходячим недоразумением, чем с теми двумя оторвами.

— Значит, ты их выкинула?

Она удивленно посмотрела на меня.

— Конечно. А как бы ты поступила?

— Не знаю. Куда они делись?

— Не имею ни малейшего представления, да мне это и не интересно. Но ни на секунду не сомневаюсь, что они добьются своего. Поппи умна, к тому же подла, как змея, и хитра, как лисица. — Сюзанна замолчала, задумавшись, и наконец добавила: — Поверь, я мечтаю как-нибудь так же избавиться от Поли, как избавилась от Поппи.

Я представила, как Поппи и Герм, голодные и холодные, бредут по улицам. Я понимала, что Сюзанна выразилась абстрактно, но все равно мне было обидно, что она ставит Поли на одну доску с теми двумя.

— О Сюзанна! Неужели между тобой и Поли все должно так печально кончиться? Прошло столько времени. Почему бы вам не остаться вместе? Ты еще можешь спасти его. Боже мой, Сюзанна, ведь Поли еще нет двадцати пяти. Ты не можешь выбросить его, как отработанный шлак. Зачем тебе охотиться за этим Уэсом и этим Дюрелем? Они только используют тебя, как ты используешь их. А Поли любит тебя. Почему бы тебе не выбрать любовь? Любовь — единственное спасение, Сюзанна! Прислушайся к моим словам!

Я защищала Поли, но на секунду моя настойчивость испугала Сюзанну. Я заметила это по ее глазам. Но лишь на секунду. Она рассмеялась и ответила:

— Но я не люблю Поли. И никогда не любила.

— А ты способна любить кого-нибудь? — спросила я.

— Да, конечно. Себя! Я себя обожаю.

Она снова рассмеялась, на этот раз уже над собой. В конце концов рассмеялась и я. Трудно не подхватить смех того, кто смеется над собой. Но даже в конце обеда, когда я осторожно положила флакон с духами к себе в сумочку, так, чтобы не повредить гравировку с именем Сюзанны, меня не покидало чувство, что за нашим столом сидят призраки: Поппи, Герм и милый Поли.

Так вот она какая, блестящая нью-йоркская вечеринка, думала я. У них даже была терраса, заставленная деревьями в кадках и белыми кушетками. Ну и что, что оттуда открывался не самый лучший вид на Третью авеню? Это был сам Нью-Йорк, а в листве деревьев в кадках были умело запрятаны мерцающие огоньки. Как и говорила Клео, в жилой комнате было очень мало мебели: белые холщовые диваны, черные столики со стеклянной поверхностью, огромные экзотические растения и ярко-красные аксессуары. Шик. У Клео всегда был вкус. Гости невольно вписывались в общую цветовую гамму комнаты. Мужчины в черном и женщины по большей части в белом или черном с каким-нибудь цветным вкраплением. На Клео был строгий черный туалет, а на мне платье в греческом стиле из белого шелкового трикотажа. Тодду нравилось, когда я надевала что-нибудь белое. Он говорил, что женщины с блестящими черными волосами и фарфоровой кожей должны ходить в белом.

Но именно Сюзанна, которая пришла позже всех с Поли на хвосте, блистала как настоящая звезда в выходном золотом мини с разбросанными в нарочитом беспорядке огненными волосами, впервые нарушив свое правило не позволять наряду затмевать красоту лица. Ну и, конечно, разве мог найтись человек, чей взгляд не приник бы к ней одной, пораженный ее блеском?

Я повернулась к Тодду, чтобы поделиться с ним своим впечатлением. Он смотрел как завороженный, только не на Сюзанну, а на Поли — истощенного, бледного, с ввалившимися глазами, одежда висела на нем, как на вешалке. Его взгляд загорелся, когда он увидел нас. Он ринулся к нам, бросился обнимать и целовать сначала меня, а потом Тодда. Я люблю Сюзанну, но мое сердце разрывалось от жалости к Поли. Он прошептал мне в ухо:

— А ты все та же юная Вивьен, и от этих зеленых глаз мой пульс начинает биться сильнее.

Я снова потянулась поцеловать его.

Мы болтали и смеялись, и я горячо надеялась, что он не будет пить, и он действительно вначале не пил. Дрожащими руками он зажигал сигареты одну за другой, и мне стало ясно, что я снова слишком наивно смотрю на вещи.

Официант подал шампанское в высоких тонких бокалах, а официантка в черном шелковом платье принесла канапе с шотландским лососем и мелкие картофелины, фаршированные красной икрой. Я подумала, что надо будет рассказать Сьюэллен о фаршированном картофеле. Очень дорогой прием, мелькнуло у меня в голове, и Клео, будто прочитавшая мои мысли, прошептала: