— Льюис Элтон-Кеннард-Монтре-Элтон? Прибыл в Порт-Чикаго на «Южном Кресте»? Техник?

Я отвечал утвердительно; потом показал ему пластиковую карточку — мое удостоверение техника по матрицам.

— Придется проверить через главный компьютер, — заявил терранский чиновник. — Это займет часа два. Мы вас потом вызовем.

Затем он достал готовый бланк декларации:

— Готовы ли вы официально засвидетельствовать и подтвердить, что в вашем багаже нет дезинтеграторов, бластеров, ядерных изотопов, наркотиков, а также опьяняющих и легко воспламеняющихся веществ?

Я подписал декларацию. Он включил экран аппарата для просвечивания багажа; на экране ничего не появилось — я был уверен, что так оно и будет. Все, что он перечислил, производилось на Терре; по официальному соглашению с Хастурами Империя брала на себя обязательство не допускать проникновения подобных вещей на планеты Лиги Дарковера и вообще куда бы то ни было, помимо Торговых городов. Все это считалось здесь контрабандой и перед доставкой помечалось радиоактивными изотопами.

— Желаете что-нибудь предъявить для досмотра?

— У меня есть бинокль земного производства, фотоаппарат и полбутылки вэйнуолского фири, — заявил я.

— Давайте посмотрим.

Он открыл мои чемоданы. Я почувствовал, как внутри все напряглось. Именно этого я и опасался.

Может, надо было дать ему взятку? Но это означало — если он окажется честным — штраф и занесение в черный список. На такой риск я пойти не мог.

Он мельком глянул на фотоаппарат и бинокль. Оптика с Терры — предмет роскоши, и ее всегда облагают высокими таможенными пошлинами.

— Пошлина в десять рейс, — заявил он, отодвигая в сторону стопку одежды. Если фири меньше десяти унций, тогда ввоз бесплатный. А это что такое?

Я думал, что прокушу себе губу, когда он схватил этот сверток. Казалось, сердце сжала чья-то рука. С трудом сглотнув, я сказал:

— Не трогайте!

— Какого… — он извлек сверток из чемодана. Мне словно гвоздь вогнали в череп. Он начал разворачивать сверток: — Контрабандное оружие, а? Вы… черт, да это же меч!

У меня перехватило дыхание. Синие кристаллы на рукояти словно подмигивали мне. Вид чужой руки, сжимавшей мой меч, причинял мне невыносимые страдания.

— Это… семейная реликвия. Досталась мне по наследству.

Он странно посмотрел на меня.

— Ну, ладно, ладно. Я просто хотел убедиться, что это не контрабандный бластер или что-нибудь в этом роде.

Он вновь завернул меч в кусок шелка, и я наконец смог перевести дыхание.

Мариус уже ждал меня. Мы двинулись к стоянке флаеров.

Гостиница «Небесная гавань», на редкость безвкусно обставленная и дорогая, мне совершенно не понравилась, однако здесь явно не грозила встреча ни с кем из членов Комина, и это было самое главное. Нас проводили в два маленьких кубических помещения, которые на Терре-Земле именуют комнатами.

Я привык к подобным жилищам и чувствовал себя вполне сносно. Но, запирая двери, с внезапной тревогой повернулся к Мариусу:

— Клянусь адом Зандру, вылетело из головы! Тебе здесь не будет плохо?

Я вспомнил, что жители Дарковера совершенно не переносят всех этих дверей, запоров и вообще — малых замкнутых пространств. Я и сам пережил ужасные, удушливые приступы клаустрофобии, преследовавшей меня на Земле в течение первых лет. На Дарковере все комнаты имеют полупрозрачные стены и отделены друг от друга лишь тонкими панелями или занавесями, а по большей части просто мощными световыми барьерами.

Но Мариус, казалось, чувствовал себя легко и свободно. Он удобно устроился на некоем предмете меблировки столь модернистского дизайна, что трудно было сказать, кровать это или кресло. Я пожал плечами. Что ж, сам я научился бороться с клаустрофобией, значит, смог и он.

Я принял ванну, побрился и небрежно скатал в комок большую часть терранской одежды, которую носил во время перелета. Вещи были удобные, но явиться в них на Совет Комина было невозможно. Я надел штаны из замши, сапоги с короткими голенищами и ловко зашнуровал алый камзол, лишний раз продемонстрировав умение обходиться одной рукой. Я все еще испытывал некоторый комплекс неполноценности по этому поводу. Короткий плащ традиционных цветов рода Элтонов скрывал мое увечье. Я почувствовал себя так, словно сменил кожу.

Мариус бесцельно бродил по комнате. Я по-прежнему не ощущал исходящих от него знакомых, привычных, родственных биотоков. Я вроде бы смутно припоминал его голос и манеры, но ощущения близости, свойственного телепатам из родов, входящих в Комин, не возникало. Интересно, он чувствует то же самое или нет? А может, это просто воздействие прокаламина?

Я растянулся на постели, закрыл глаза и попробовал заснуть. Но даже тишина мешала мне. После восьми дней в космосе под непрерывный вой двигателей при постоянном отупляющем действии седатива в крови… В конце концов я сел и придвинул к себе один из своих чемоданов — тот, что поменьше.

— Мариус, сделай мне одно одолжение.

— Конечно. Какое именно?

— Я все еще тупой от прокаламина. Сумеешь открыть матричный замок?

— Если он несложный.

С таким замком справился бы даже нетелепат, настроив свой мозг на довольно простой психокинетический код, излучаемый кристаллом матрицы, который не давал замку открыться.

— Совсем несложный, просто он настроен на меня. Войди со мной в контакт, и я передам тебе код.

Ничего необычного в этой просьбе не было — во всяком случае для членов одной семьи телепатов. Однако во взгляде его я прочел панический страх. Я удивленно уставился на него. Но потом улыбнулся. В конце концов Мариус меня почти не знает. Он был совсем ребенком, когда я уехал, так что теперь, надо полагать, видит во мне почти что чужака.

— Ох, ну ладно. Я сам.

Я вошел с ним в телепатический контакт, легко, чуть заметно коснувшись самого поверхностного слоя его мыслей и одновременно представив себе код матричного замка. Однако мозг Мариуса оказался полностью заблокирован, словно он был вообще с иной планеты и уж во всяком случае не телепат. Я удивился, почему-то почувствовав себя чрезвычайно уязвимым, незащищенным, как будто лишенным кожи.

Впрочем, откуда у меня уверенность, что Мариус должен быть телепатом? У детей до определенного возраста эта способность проявляется слабо, а он был совсем малышом, когда я покинул Дарковер. Он слишком многое унаследовал от нашей матери-землянки. Так что телепатические способности в нем могли и не проявиться.

Он поставил открытый чемодан на кровать. Я достал оттуда небольшой квадратный футляр и протянул ему.

— Не самый лучший подарок, но по крайней мере я помнил о тебе.

Он неуверенно открыл футляр и взглянул на лежавший в нем бинокль, сверкающий линзами и совершенно чуждый на этой планете. На лице у Мариуса появилось странное выражение смущения и растерянности, когда он взял бинокль в руки. Затем, не сказав ни слова, он положил его обратно в футляр. Я почувствовал смутное раздражение. Я не ожидал горячей благодарности, но он мог хотя бы сказать спасибо. Об отце он тоже не спросил.

— Земляне делают потрясающую оптику, — произнес он, немного помолчав.

— Да, линзы обтачивать они умеют. И еще строить космические корабли. И это, пожалуй, все.

— И еще они умеют воевать, — добавил он, но я не поддержал подобного разговора.

— Я тебе сейчас еще фотокамеру покажу. Только не спрашивай, сколько она стоила, все равно не скажу. А то ты еще подумаешь, что я совсем с ума сошел.

Я рылся в чемоданах, а Мариус сидел рядом, разглядывая то, что я доставал, и задавая вопросы. Он явно заинтересовался содержимым моего багажа, но почему-то хотел это скрыть. Интересно, почему?

Наконец я извлек длинный сверток — меч. Когда я к нему прикоснулся, у меня сразу возникло знакомое ощущение отвращения и удовольствия…

Пока я был вне Дарковера, матрица оставалась как бы мертвой. Она словно спала. А теперь, скрытая между клинком и рукоятью нашего фамильного меча, матрица ожила. И заставила меня задрожать. Вне Дарковера это был просто обычный кристалл, но теперь, подобно живому существу, он наполнился странной, могучей и живительной энергией.