Сердито на нее поглядывая, Торак тем не менее позволил ей отвязать прядь его волос, и она спрятала их в свой мешочек со снадобьями.

— Ты ведь думаешь, что Волк умрет? — спросил он, глядя Ренн прямо в глаза, и в его устах это прозвучало как обвинение в предательстве.

— Если он не захочет жить, — очень тихо сказала она, — то никакие заклинания, никакие молитвы или жертвоприношения не смогут его заставить.

Торак разгневанно отвернулся.

Ренн вся дрожала от пережитого ужаса и волнения, ее даже слегка подташнивало. Нырнув в шалаш, она положила добытого зайца поближе к костру, чтоб оттаивал, подбросила в костер сучьев, погладила Волка, попросила Рипа и Рек присмотреть за ним и снова выбралась наружу. Там она заботливо нанесла вокруг их маленького убежища защитные магические линии, чтобы отогнать токоротов.

Насчет Волка Ренн все сказала правильно, и Торак чуть не возненавидел ее за эти слова.

Но более всего он ненавидел сейчас себя самого: ведь он не мог остановить то, что убивало Волка. А еще он ненавидел того филина. И разумеется, проклятую Эостру.

Спал он вполглаза, то и дело просыпался и каждый раз видел, что Волк неотрывно смотрит в огонь.

«Я здесь, брат», — сказал ему Торак по-волчьи.

«Я тоскую по ним», — ответил Волк.

«Я знаю. Но я здесь, с тобой».

И Торак, зарывшись пальцами в теплую шерсть на груди Волка, почувствовал, как бьется его сердце, и от всей души пожелал, чтобы оно продолжало биться всегда.

Когда он в следующий раз проснулся, вокруг было совершенно темно, и Волка рядом не оказалось. И Ренн тоже куда-то исчезла. Он был в шалаше один.

Торак встал, но не почувствовал под ногами земли. Ему было холодно, но он не чувствовал дуновения северного ветра, не слышал потрескиванья деревьев. Его окружала такая темнота, что он даже руки своей разглядеть не смог, хоть и поднес ее к самому лицу.

Но это явно не было странствованием его блуждающей души: никакой боли он не испытывал. Нет, все было гораздо хуже. Он все еще оставался самим собой, Тораком, но в нем не хватало чего-то важного. Внутри себя он ощущал какую-то ужасающую пустоту — точно разверстую рану.

— Ренн? Волк? — звал он, но голоса его не было слышно; голос оставался внутри его, словно пойманный в ловушку. Да и к кому он мог обращаться? Он был один в этом ничто…

— Ренн! — пронзительно вскрикнул он и почувствовал, что крутится, как волчок, в этой бескрайней темной бездне. — Волк!

Волк проснулся, как от толчка.

Он слышал, как ворчит Яркий Зверь, Который Больно Кусается, слышал, как вздыхает во сне Бесхвостая Сестра. А вот Большой Бесхвостый Брат куда-то исчез.

Тревога охватила Волка от кончика носа до кончика хвоста. Большой Брат, конечно, умен, но его нос почти ничего не чует, да и уши почти ничего не слышат; а уж во Тьме он и вовсе становится беспомощным, как новорожденный волчонок.

Наставив уши торчком, Волк прислушался к звукам, доносившимся снаружи. Он слышал, как дрожат деревья под Твердым Холодом, как скребутся мыши-полевки, тщетно пытаясь выбраться из своих норок. Он не сумел услышать только своего Бесхвостого Брата, но чувствовал, что нужен ему.

Бесшумно перешагнув через спящую Сестру, Волк выбрался из Логова. Голод ослабил его тело, зато обострил чувства.

Подняв кверху морду, он понюхал воздух, пытаясь разобраться в различных запахах. И шерсть у него на загривке встала дыбом: он почуял запах злого духа.

Очень осторожно ставя каждую лапу, Волк бесшумно крался по мерзлой, покрытой ледяной коркой земле.

Большой Бесхвостый стоял в нескольких прыжках от Логова под раскидистой елью. И покачивался. Глаза его были открыты, но он ничего не видел, и Волк догадался, что он спит.

На дереве, прямо над Большим Братом, шевельнулась какая-то тень.

Волк мгновенно все понял, стоило ему увидеть бесхвостого детеныша, в котором обитал злой дух. Этот детеныш-дух скорчился на большой ветке; Волк чуял и его голод, и его ненависть; он видел большой каменный коготь, зажатый в его передней лапе, уже поднятой для удара.

Страшно зарычав, Волк бросился к ели, оскальзываясь на Блестящем Твердом Холоде.

Что-то с силой налетело на Торака и сбило его с ног.

Он успел заметить блеснувшие глаза злого духа, мелькнувший в воздухе нож — а затем Волк, его Волк, прыгнул на токорота, и тот, моментально вскарабкавшись на дерево, исчез в темноте.

— С тобой все в порядке? — кричала бегущая к ним Ренн.

Голова у Торака сильно кружилась, но он все же поднялся на ноги. Ветки в Лесу так и трещали — это токорот удирал от Волка, перепрыгивая с дерева на дерево; а Волк — серебристая стрела в лунном свете — летел за ним следом.

Торак попытался тоже пойти за ними, но колени у него подогнулись.

— Вернись в убежище, — убеждала его Ренн.

— Я должен помочь Волку!

— Ты даже парку не надел. Немедленно полезай в шалаш, пока не замерз!

Как только они оказались в убежище, Торак почувствовал, что его всего трясет, но не от холода.

— Ч-что эт-то со мной с-случилось?

— Ты ходил во сне. — В свете костра лицо Ренн казалось пепельно-серым. — Я проснулась, а тебя нет. Я вылезла наружу и увидела, что ты вышел за мои магические линии и стоишь под деревом. И ты смотрел как бы сквозь меня. Это было ужасно! Потом я увидела на дереве того токорота. Он целился тебе прямо в голову. И тут вдруг, откуда ни возьмись, вылетел Волк! И он тебя спас.

А Торак думал о том, что Волк сейчас в одиночку преследует злого духа.

— Я думаю, это Эостра заставила тебя встать и ходить во сне, — сказала Ренн, пытаясь отвлечь его от опасных мыслей.

— Как?

— Не знаю. Но мне кажется, она уже однажды предпринимала такую попытку — там, в Сердце Леса. Помнишь?

Торак закрыл глаза. От этого снова вернулась та черная пустота, и он тут же открыл их и невнятно спросил:

— Но зачем ей это?

— По-моему, она хотела, чтобы ты вышел за те магические линии, которые я нанесла охрой. Тогда токорот смог бы до тебя добраться. А с другой стороны, действительно, зачем? — спросила она сама себя. — Ей нет смысла убивать тебя, ведь тогда и твоя сила будет для нее потеряна. Нет, похоже, дело тут в другом. Всему этому должно быть иное объяснение.

Торак опустил голову на поджатые к груди колени и застыл. Ренн тыльной стороной ладони осторожно коснулась его щеки и спросила, как он себя чувствует. Он ответил, что хорошо. Тогда она спросила, что он чувствовал, когда ходил во сне, и он сказал:

— Вокруг было ничто. Пустота. Я в ней совсем потерялся.

Ренн невольно охнула. Торак с тревогой глянул на нее и спросил, что это означает, но она молчала. Он понимал: она что-то от него скрывает. Но совсем не это тревожило его сейчас. Волк, который спас ему жизнь, сейчас был там, в Лесу, один против токорота.

Бесхвостый детеныш со злым духом внутри исчез в зарослях, и Волк потерял его след. С досадой отряхнувшись, он повернул назад и рысцой побежал к Логову.

Блестящий Твердый Холод больно кусал лапы. Волк чувствовал себя ужасно голодным и ослабевшим, но все же впервые с тех пор, как на них напал тот огромный филин, он немного приободрился, даже хвост трубой поднял. Еще бы! Он только что спас Бесхвостого Брата от злого духа! А ведь именно для этого он, Волк, и существует на свете!

Возле Логова на него с карканьем набросились оба ворона, и он даже в шутку попытался на них поохотиться — немного подпрыгнул, отгоняя их, и щелкнул в воздухе зубами. Эти вороны тоже были как бы частьюего стаи, но все же по-настоящемук ней не принадлежали; так что им следовало указать их законное место.

Из Логова выбежала Бесхвостая Сестра и что-то удивленно сказала на своем языке. Потом она снова нырнула в Логово, снова выскочила оттуда, и в ее передних лапах Волк увидел те плоские куски лосося, у которых даже глаз никаких не было. Волк мгновенно проглотил угощение, и ему стало гораздо лучше. Он слизывал с рук Ренн последние крошки, когда из Логова вылез Большой Брат. Он увидел Волка и застыл на месте. Волк слабо свистнул носом, бросился к нему, и они, обнявшись, покатились по земле. Они поскуливали, посвистывали носами и терлись друг о друга мордами, впитывая такой замечательный, такой родной запах.