Вэл уставился на нее, глаза его горели как угли. Она поморщилась, когда он вырвал щетку из ее руки. Ей даже на мгновение показалось, что он ее ударит. Но он отбросил щетку в сторону, схватил ее и прижал к себе с такой силой, что у нее перехватило дыхание.

Она попробовала вырваться, чувствуя, как стучит сердце и перед глазами мелькают разноцветные огни. Колени начали подгибаться, она увидела безобразный красный синяк, который начал появляться на его щеке, но тут комната поплыла перед ее глазами. Он толкнул ее на большой стол, ленты, кружева и булавки полетели в разные стороны.

— Вэл, — успела прошептать она, но он начал яростно целовать ее лицо, шею, грудь.

Его проворные руки раздели ее в считанные секунды. Как давно это было, когда мужчина вот так касался ее.

На мгновение она забыла, кем был тот мужчина. Потом вспомнила. Перед глазами возник образ Уэйна Д'Арвилля, так не похожего на Вэла. Его гладкие волосы были светло-медного цвета — не то что темная непослушная грива Вэла. Глаза пронзительные и голубые. Карие глаза Вэла излучали теплоту.

Она вздрогнула, когда его ладони легли ей на живот. Вместо мягкого французского она услышала грубоватый, гортанный кокни.

— Пора уж тебе узнать, девуля, что нельзя безнаказанно размахивать щеткой, — заявил Вэл, но голос его сел и дышал он прерывисто, рывками.

Внезапно ей все стало ясно. Она свободна. Прошлое, Уэйн, жуткие месяцы в тюрьме — все ушло.

У нее опять было будущее. С этим человеком. Она засмеялась, опьянев от радости, и вытянулась на холодном, жестком столе, а он наклонился над ней, раздвинув ей ноги.

Она дергалась и стонала, комната кружилась перед ее глазами в такт биению сердца, когда он нашел самую ее сердцевину.

— Да, Вэл, да! — воскликнула она.

Этого она и хотела. С того самого момента, как он ворвался в ее жизнь и все в ней перевернул. Ей нужен был рыцарь в блестящих доспехах, чтобы спасти ее.

Поощренный ее возгласом, Вэл стянул с себя джинсы, представ перед ней во всеоружии. Он подтянул ее за колени поближе и овладел ею, не спуская с нее внимательных глаз.

Именно там было его место, они оба это понимали.

Вероника стонала, царапала ему плечи, все еще прикрытые старой рубашкой.

Она стянула ее с него и провела ладонями по плечам и груди. Ноги ее подергивались, и она обвила ими его талию, а он двигался все резче, проникая все глубже, почти грубо, но ни на секунду не делая ей больно.

Его сила и страсть были настолько не похожи на отработанные движения Уэйна, что она почти сразу зашлась в оргазме. Вероника ничего не скрывала. В соседней комнате было слишком шумно, чтобы расслышать ее крики, и она стонала и вскрикивала с каждым его движением.

Вэл вздрогнул, когда ее внутренние мышцы сжались. Наконец, когда его семя горячей струей изверглось, он восторженно вскрикнул и упал на нее, пригвоздив к столу.

Долгие минуты лишь их прерывистое дыхание нарушало тишину неприбранной комнаты. Потом Вэл медленно выпрямился, едва держась на ногах, и посмотрел на нее с такой любовью, что Веронике показалось, она опьянела.

Она была вся в поту, тушь растеклась по щекам, щеки горели, волосы — влажные от пота.

— И когда ты сделаешь из меня честного человека и выйдешь за меня замуж? — спросил он, застегивая молнию на брюках и не отводя от нее взгляда.

— Может, завтра?

Вероника, все еще улыбаясь своим воспоминаниям, завернула воду в душе. Все было так давно, а кажется, будто только вчера.

Разумеется, с той поры произошло много всякого…

Она была его топ-моделью всего два года. Она сама настояла на том, чтобы уйти с подиума. Была середина семидесятых, и на подиумах царили Твигги и «Креветка» Джин Шримптон, занесенные в Штаты мощной волной английской лихорадки шестидесятых.

— Но ты можешь с ними конкурировать. Нужно лишь сменить имидж, — настаивал Вэл, и хотя она знала, что он прав, отрицательно покачала головой.

— Нет. С меня достаточно. Кроме того…

— Что кроме того?

После всех этих лет она вдруг вспомнила слова, сказанные ее соседкой по камере, и теперь она повторила их с грустной иронией:

— Ты недолго будешь новенькой, а потом они забудут, что ты существуешь.

Они находились тогда в одной из мастерских Вэла, переделанной под квартиру, где жили после свадьбы, и лежали в постели. Было раннее утро. Вэл сел и включил свет.

— Мне это подозрительно напоминает цитату, — с любопытством прокомментировал он.

Вероника и Вэл были женаты уже два года, но он удивительно мало знал о ее прошлом. Ему не хотелось лезть к ней в душу, он чувствовал, что ей это неприятно.

— Так и есть, — призналась она, повернулась к нему лицом и печально улыбнулась. — Будет тебе, Вэл. Восьмидесятые на носу. Тебе понадобятся новые лица. Не забывай, это английская волна, она как раз по тебе, ты ведь сам оттуда.

— Ах, старый добрый Лондон, — сентиментально произнес он. — Но не уходи от темы. Ты хочешь меня бросить?

— Я хочу избавить тебя от неловкого положения, в которое ты попадешь, когда придется увольнять свою женушку. Кроме того, я хочу заняться кое-чем другим.

— Да? — Он с любопытством повернулся к ней. Вероника молча наблюдала за ним несколько минут, ясно догадываясь, о чем он думает. — Ладно, — наконец заявил он с таким видом, будто делает ей одолжение. — Ты можешь больше не участвовать в показах. Так что же ты задумала вместо того, чтобы красоваться на обложках половины журналов старушки Америки?

Вероника улыбнулась, перевернулась на спину и задумчиво уставилась в потолок.

— Я тебе рассказывала, что когда-то написала книгу? — тихо спросила она и почувствовала, как он напрягся.

Вэл понял, что настало время исповеди, и хотя он знал, что в любом случае будет продолжать ее любить, ничто человеческое не было ему чуждо.

— Не-а, — мягко ответил он. — Что-то не припоминаю. Какую книгу?

— То была книга про деньги, — сказала она. — Как их заработать, как их вкладывать и, самое главное, как заставить их расти. В ней предсказывался приход компьютеров, которые изменят мир, и что, имея деньги, можно на них прекрасно заработать. Это была… блестящая книга.

Она ожидала, что он рассмеется, ухмыльнется, начнет ее поддразнивать, но Вэл продолжал внимательно смотреть на нее.

— Понятно.

И все. Больше ни слова.

Вероника повернулась к нему, удивленная такой реакцией. Потом поняла, что он спокоен, потому что доверяет ей, и почувствовала, как на глаза набежали слезы.

— Я написала ее, когда работала в компании «Платтс».

— Слышал о такой, — заметил Вэл. — Продолжай.

— Я была там младшим сотрудником. Книжку написала в качестве упражнения. Никому не рассказала. Я боялась, что надо мной начнут смеяться. Но один человек из компании… прочитал ее. Он сразу понял, насколько она хороша. — Вероника глухо рассмеялась. — И украл ее. Поставил на ней свое имя и сказал сэру Мортимеру, что написал ее сам. Существовал еще один экземпляр, он хранился в сейфе компании, и когда я узнала, что сделал этот человек, я попыталась его оттуда достать.

Вэл почувствовал, как все в нем сжалось, и попытался расслабиться.

— И тебя накрыли, я полагаю? — мягко спросил он. Вероника вздрогнула.

— Откуда ты знаешь?

— Помнится, ты как-то говорила, что сидела в тюрьме. Не думаю, чтобы ты занималась вооруженным грабежом, детка.

Вероника улыбнулась и сама себе не поверила. Она всегда думала, что говорить о прошлом будет куда тяжелее. Надо быть Вэлом, чтобы суметь заглушить даже такую боль.

— Я решила, ты мне не поверил, — наконец призналась она. — Насчет тюрьмы.

— Да нет, поверил, — сказал он. — Я же тебе говорил, я тоже попадал в передрягу. Мой приятель как-то подвез меня из школы на машине, которая оказалась краденой.

— Ох, бедный ребенок, — запричитала Вероника. — Ну не подходящая ли мы парочка?

— Это точно, — ухмыльнулся Вэл, потом посерьезнел. — Этот… человек… — Он явно колебался. — Он отец Трэвиса? — Вероника кивнула. — Хорошо, что я ничего этого не знал, когда мы познакомились, — протянул он, но вдруг заметил, как она побледнела и испуганно взглянула на него. — Да нет, — добавил он, поспешно обнимая ее. — Я совсем не то имел в виду. Просто когда мы встретились, я сразу понял, что какой-то козел с тобой скверно обошелся, и мне хотелось дать этим твоим воспоминаниям хорошего пинка, чтобы они не мучили тебя. Но тогда я считал, что это обычная история. Знай я, что ты такая недотрога из-за этой книги и тюрьмы, я бы так не петушился, когда пытался тебя обаять.