Потом я влюбилась. Как ни банально это звучит, но он был военный. Офицерское кепи, усы и даже бакенбарды. Два месяца сплошного вихря. Вечерние прогулки по Елисейским полям. Пикники. Плюс небольшое путешествие в Арль. Словом, все как полагается. С заранее понятным результатом: я напрочь потеряла голову. Долго ли простая студентка сможет устоять перед бравым военным?

Все кончилось так же быстро, как и началось. Мой отважный Агамемнон оказался сверх всякой меры отягощен женой с тремя детьми в Руане, долгами, подагрой и новым назначением. Праздник кончился, и пришлось вспоминать, как жить в будни.

Когда возвращаешься одна в пустую квартиру, опускаешься на диван и гасишь свет, темнота оглушает тебя, словно маска с хлороформом. Тогда снова включаешь свет и смотришь в одну точку. Одиночество — извечный рефрен жизни. Оно не хуже и не лучше, чем многое другое. О нем лишь чересчур много говорят. Человек одинок всегда и никогда. Однажды ранним летним вечером вдруг услышишь скрипку в мглистой дымке над рекой. Загородный ресторан на зеленых холмах. Удушливый аромат каштанов, приглушенный говор на непонятном языке. И — как юные совы, примостившиеся на плечах, — мечты с глазами, светящимися в сумерках. Ночь, которая никак не может стать ночью. Час, когда все мужчины красивы. Вечер, как огромная бабочка, распластал коричневые крылья…

Оказывается, можно вот так часами вспоминать что-то из прежней жизни, отодвинув подальше труп телефона. Одиночество становится привычным, как халат или тапочки. И ты чувствуешь, что начинаешь сходить с ума…

Примерно на этой моей стадии Макс снова и объявился. Собственно, тогда мы и начали по-настоящему работать вместе. Разработка комплекта посуды для ресторана средней руки, стремившегося произвести внушительное впечатление. Светильники для банка. Пепельницы. Соковыжималка. У меня появилась своя студия, небольшой и недорогой автомобиль и даже счет в банке. Весьма скромный, правда.

Ко всему прочему, мой компаньон оказался неплохим любовником. Разве что поначалу ему не хватало смелости, но это скоро прошло.

В конце концов, каждый из нас — это то, что мы о себе думаем. Ты стоишь столько, во сколько себя ценишь. Исходя из этого нехитрого правила, я попробовала создать себя такой, какой хотела. И уже почти добилась цели. Если бы не провал последнего проекта.

Длинноволосые революционеры с завидной настойчивостью продолжали выяснять свои политические отношения. Здесь было частенько так, и никого это не беспокоило. Мой шоколад чуть-чуть остыл и был теперь самой подходящей для наслаждения температуры. Макс распечатал пачку и, поудобнее устроившись на покрытом черным лаком стуле, затянулся, выпустив струю дыма в потолок. Телевизор закончил вещать о спорте, и теперь там какие-то солдаты брели по каким-то джунглям. Что за дело мне до их войн и революций? Смешные люди — они каждый раз живут заново. Словно опыт предыдущих поколений ничему не научил. Всем этим беднягам наверняка не везло с женщинами. Просто не попадались им хорошие. Которые смогли бы объяснить то, о чем знаю я, о чем наверняка знает Макс или тот хозяин бистро, которому нравились цветы и павлины, или еще многие другие люди в Париже, в маленьких деревеньках в Кастилии и в других местах — смысл есть только в любви. И, возможно, в работе, если она тебе нравится. Но тогда это тоже любовь. Прочее же — просто ерунда, не стоящая затраченных на нее времени, сил и жизни.

— Послушай, так нельзя. Ты слишком всерьез воспринимаешь любую неудачу. Ты классный специалист и отлично об этом знаешь. Да завтра тебя завалят заказами…

— Понимаешь, Макс, дело не в этом. Просто сегодня я подумала — а зачем? Зачем я живу, зачем работаю, зачем встречаюсь с друзьями? Ведь конец один, и дело только в количестве лет…

Честно говоря, вовсе я так не думала. По крайней мере, в тот момент. Но надо же было вызвать как можно больше жалости! Так хотелось, чтобы кто-то о тебе заботился, носился с твоими проблемами, вникал в твои беды, что не грех было немного и пофантазировать. Особенно, когда прямо за окном шумел Париж, стоило сделать всего пару шагов — и можно было исчезнуть в нескончаемом людском водовороте, в вечном празднике, где судьба ждала тебя в мимолетном взгляде, в брошеной на ходу фразе, в тени улыбки на лице прохожего. Бесконечная цепь случайностей сталкивает и разводит ежечасно, ежеминутно тысячи людей, тасует судьбы, как карточную колоду.

Мужчины и женщины всегда ищут общества друг друга, а уж что из этого получается в каждом конкретном случае — кто знает…

— Ты был когда-нибудь счастлив, Макс?

— Был, и не один раз.

— Я не о том. Я хочу сказать — счастлив по-настоящему, самозабвенно, всем своим существом.

Макс тяжело вздохнул, как вздыхает старый и усталый папочка, пытаясь ответить на глупый вопрос маленькой девочки и заранее зная, что ответ все равно не будет понят. Увы, женщины знают только самую зыбкую разновидность счастья — любовь.

— И не один раз, дорогая.

— Ты не хочешь меня понять. Или не хочешь говорить об этом? По-моему, ты вообще не любишь говорить о себе.

— Я даже думать не люблю о себе.

— Порою мне кажется, что прежняя жизнь кончилась, — сказала я. — Беспечность, надежды — все это уже позади.

Макс улыбнулся.

— Она никогда не кончится. По крайней мере, для тебя. Жизнь слишком серьезная вещь, чтобы кончиться прежде, чем мы перестанем смеяться.

Я не очень-то прислушивалась к его словам, думая о своем.

— Меня часто мучает страх, — сказала я. — Внезапный, необъяснимый страх. Кажется, выйдем отсюда и увидим весь мир в развалинах. Неужели тебе совсем не знакомо такое ощущение?

— Увы, оно знакомо каждому. Причем без всяких видимых причин. Атавизм подсознания. У кого-то он почти незаметен, другие же носят свой страх, как бомбу с часовым механизмом. А в общем, тебе просто пора отдохнуть. Смени обстановку, поезжай куда-нибудь. В Париже слишком много суеты и случайностей. Отправляйся-ка в провинцию. Покой и чистый воздух. Тихий пансион в горах, молоко по утрам, прогулки по окрестностям и солнечные ванны в умеренных дозах — вот что тебе сейчас необходимо.

Так беседа в парижском кафе за чашкой шоколада привела меня в конце концов в Гренобль, чтобы не поддающимся логическому объяснению образом получить свое продолжение в трагической и поучительной истории, мною там услышанной. Если принять за истину, что все в мире взаимосвязано и каждая ситуация имеет свой скрытый смысл, остается предположить, что настоятельные уговоры Макса, после которых я сюда, наконец, попала, и были тем голосом судьбы, благодаря которому я и стала, пусть косвенно, свидетельницей изложенных далее событий.

Вопреки ожиданию, тихий провинциальный Гренобль (не лишенный однако примет времени в виде спортивных сооружений и многоквартирных домов) мне понравился, здесь я отдыхаю от Парижа, от дел и от себя. Здесь не надо торопиться и всегда есть время подумать.

«Что наша жизнь — игра…» Эти слова совсем некстати целое утро крутились в голове, словно предопределяя дальнейший ход событий, причем не только и не столько связанных со мной, сколько с людьми, о которых я пока не имела ни малейшего понятия.

Эта поездка оказалась длиннее других. Еще возле Санса спустило колесо, и пришлось собственноручно подкачивать его под мелким и противным дождиком, тихо ругаясь и тщетно ожидая помощи от проносящихся мимо в своих шикарных автомобилях самодовольных буржуа. Другая задержка приключилась в придорожном кафе на выезде из Лиона, когда я примерно на час углубилась в детальное изучение узоров на, справедливости ради следует отметить, идеально чистой скатерти, покрывавшей столик с моим завтраком. Бывают иногда моменты (у кого-то часто, у иных — лишь изредка), когда вот так обернешься на птичий посвист, случайный автомобильный гудок, всплеск волны или на дуновение ветра, да и замрешь, не в силах оторвать остановившийся взгляд от изгиба ветки с молодыми сосновыми иголками, сетки трещин на придорожном камне, лица старухи или ребенка или капель, падающих с карниза старого дворца на краю площади Опера. Минута прошла или вечность — кто знает. Спросили бы — что я там увидела — разве объяснишь?