"Стой!

Там, где стоишь!

Не двигайся!

А то хуже будет!"

Будет хуже. Ему точно будет хуже.

Плевать! Пока плевать. Да и потом тоже.

Она сполоснулась под душем, надела легкую удобную пижаму — подарок матери — и вышла на балкон.

Ее действия и Льва Радзянского почти совпали: оба, только с разницей в час с небольшим, смотрели в одну и ту же сторону — на искрящуюся лунную дорожку, вклинившуюся в море. Только думы у них были абсолютно противоположными: Радзянский посылал на свою голову проклятия, а девушка помнила лишь слова «благословения».

12

Лицо официанта, с готовностью взявшегося обслужить клиентов, словно избороздило желание угодить, он едва не расшаркался, подходя к столику. Радзянский задал девушке вопрос, который со вчерашнего вечера вертелся у него на языке:

— Похоже, вас здесь хорошо знают? — Он перевел взгляд с ухоженного подавальщика, вихляющей походкой лавировавшего между столиками, на Лену. На ней, как и вчера, была майка в обтяжку и такая же юбка-"амазонка", только другого цвета: светлая, ближе к кремовому. Радзянский подумал, что Лена, должно быть, неплохо играет в теннис, поскольку в этом одеянии походила на теннисистку.

— Да, — ответила Лена, — хозяин отеля — хороший папин друг, мы часто останавливаемся здесь.

Они выпили по бокалу вина. Оркестранты, видимо, заканчивали вечер: на сцене остались только два гитариста и барабанщик, остальные спустились в зал и заняли один из столиков. К ним присоединились девушки, между ними завязался оживленный разговор.

Начало этого вечера почти походило на вчерашний. Дочь Руслана так же догнала Радзянского, спустившегося на пляж, и так же окликнула его:

— Привет!

В его голове экспромтом возникло желание повторить ее же слова: «Я заметил, что вы упорно не хотите называть меня по имени. На это есть причина?»

— Привет! — За долгую ночь и пробежавший как одно мгновение день Радзянский успел внушить себе, что остыл или начинает остывать к девушке, пытался взглянуть на вещи трезво. Он не спорил, что вчера буквально потерял голову, искал причины, легко находил их, но все равно не мог отделаться от коротких приступов злости на себя при воспоминании о затянувшемся прощании у дверей комнаты Лены и сочувствующем взгляде администраторши.

В такие моменты Радзянский ненавидел себя, осторожно желал, чтобы Елена уехала. Он мог бы сделать проще — откровенно проигнорировать девушку, но какое-то необъяснимое чувство заставляло его делать все наоборот; порой ему казалось, что он давно ждал этой встречи, что хотя бы однажды видел Лену, слышал ее голос...

Гуляя с Леной по пляжу, он возненавидел молодящихся толстяков в компании молоденьких девушек, их пресытившиеся взгляды он не раз ловил на себе. Ему казалось, что он походит на них как две капли воды, и его душила злоба, что он не в состоянии показать, что не купил эту девушку, а просто...

Что — просто?

Лена не могла знать, о чем он думает, но об этом легко можно было догадаться.

Порой она умолкала, и они шли молча. Она передала ему свои сланцы, и под ее босыми ногами шуршала прибрежная галька. Этот звук отличался от других. К примеру, юная особа, которая прошла мимо, вызвала босыми ногами совсем другой звук, Радзянскому показалось, что галька простонала под ее ногами. Ему чудилось, что обувь Елены в его руках все еще хранит тепло ее ног и приятную, едва уловимую влагу, которая жгла ладонь.

Когда стемнело, они снова оказались в конце пляжа, идти можно было только назад, но оба не двинулись с места. Не было пытливого взора администраторши и приоткрытой двери гостиничного номера, однако Радзянский подумал, что вот сейчас им предстоит попрощаться; он мотнет головой и пойдет на свет отеля, как заблудившийся в неспокойном море катер на вспышки маяка.

«Как все глупо», — подумал он. Ему стало стыдно перед Леной. За свою слабость, что он не может прервать это знакомство, не сулящее ни ему, ни ей ничего хорошего, разве только воспоминания, от которых он будет прятаться внутрь себя, как моллюск в раковину, а Лена снисходительно улыбаться. Однако, сколько он ни всматривался, не мог заметить в ее поведении игры, за исключением вчерашнего дня, когда она демонстративно спасала от набегавших на нее волн юбку. Конечно, она догадывается о своем влиянии на него, что, несомненно, доставляет ей удовольствие, иначе бы она находилась совсем в другой компании. А он... Он своей покорностью дает ей пищу для демонстрации своих возможностей.

Араб шел рядом с девушкой и органически не мог согласиться с тем, что ему пятьдесят лет, физиология нашептывала, что ему едва ли больше двадцати, и таким заговорщическим тоном, будто ему перевалило за сотню-другую. И вот парадокс: ему совсем не хотелось выглядеть моложе, как-то скрыть свой возраст. Зачем?! Что, ему действительно перевалило за сто?

Они вернулись, и перед входом в ресторан девушка попросила свои сланцы. Радзянский удержал их, когда Лена потянула сланцы к себе. «Игрун, твою мать!» — На этот раз улыбка, которой он одарил спутницу, была искренней. Он поддержал Лену за руку, пока она, затягивая эту простую процедуру, надевала обувь.

* * *

Борис Левин запланировал свой отъезд на утро. Он появился перед Львом со следами вчерашней бурной ночи на лице.

— Так мне поговорить с Русланом? — Он демонстративно взглянул на часы. На миг Радзянскому показалось, что с помощью этого жеста он прячет глаза.

Лев покачал головой. Сейчас он скажет, что за ночь пересмотрел свою точку зрения, но умолчит, что именно повлияло на него, а точнее, кто. Ему не хотелось признаваться, что вчерашний вечер он провел в компании дочери Руслана Хачирова.

— Я должен подумать, — ответил он. — Хачиров когда уезжает?

Левин пожал плечами:

— Не знаю. Я могу сказать ему, чтобы подождал. Сколько ты намерен рожать?

И снова взгляд на часы.

— Дня два-три.

— Ладно. А как твоя? — Борис намекнул на вчерашнее знакомство в ресторане. — Мясо?

— Кисель, — отмахнулся Радзянский, думая о другой.

— Хорошо.

— Что хорошо?

— Хорошо, что я выбрал другую. Интуиция, — похвалил себя Борис. — Кстати, я тебе ничего не должен? — Его взгляд стал беспокойным, а рука несмело коснулась кармана.

— Нет, все нормально. Может, еще на денек останешься? — безо всякого энтузиазма спросил Лев. Если честно, Борис в сложившейся ситуации был лишним.

— Не могу — дел полно. Да еще почки опять забарахлили.

— Сходи к врачу, — рассеянно посоветовал Радзянский.

— Ходил уже, — скривился Левин. — Сколько раз зарекался ходить по рекомендации...

— Коновал попался?

— В самую точку. А я что, уже рассказывал?

— Вроде нет.

— Короче, порекомендовали мне классного уролога. Тот усадил меня в гинекологический «вертолет», задрал ноги, ввел какую-то жидкость в канал и стал мой член рассматривать. Рассмотрел и стал сокрушаться: «У вас хомутик такой короткий... Не мешает во время полового акта?» Я чувствую, что-то не то. Всмотрелся в уролога внимательно... — Левин с отвращением плюнул под ноги. — И как сразу не определил, что он «голубой»?.. Я ему говорю: «Если интересуешься хомутами, устройся работать в конюшню». Такой вот коновал попался. У тебя-то с почками все нормально? А то могу подсуетиться.

— У меня все нормально с хомутом.

Радзянский вышел проводить Левина, и они проговорили еще минут десять, не обращая внимания на таксиста, который два или три раза напомнил, что счетчик тикает.

* * *

...Оставшаяся тройка оркестрантов покинула сцену, снова включили магнитофон.

Двадцать минут назад Радзянский выяснил, что Руслан Хачиров — друг хозяина этого заведения и его многие знают, сейчас убеждался в обратном: похоже, не все из присутствующих знали Руслана, во всяком случае, его дочь. Развязной походкой к их столику приближался молодой кавказец в расстегнутой рубашке, концы которой он завязал на животе, открывая на обозрение волосатую грудь. Радзянский нутром почуял назревающий конфликт, хотя мог пересчитать по пальцам, сколько раз приходилось ему либо самому участвовать в грязных потасовках, либо быть очевидцем скандала. Вообще он считал, что ресторанные драки чаще придумывают.