Регулярно питаться — это значит вести скучную жизнь. Да, желудок ваш постоянно полон, зато сама жизнь пуста. Удовлетворение физиологических потребностей, по сути ничего не приносит родной стране. Для того чтобы в существовании человека присутствовало нечто такое, что будоражило его и наполняло радостью, ему приходится вести двойную жизнь. Пожалуй, из его знакомых лишь один-единственный человек никогда не изменял своим привычкам и желаниям. Это женщина, и очень красивая женщина. Именно благодаря ей он мог попасть в рай. До встречи с нею слишком долго он попрошайничал, питал напрасные надежды, доверял, вечно обманывался, и вообще скорее это было выживание, а не жизнь. Теперь к нему в руки вдруг попал настоящий талант. Природный, естественный, будоражащий воображение. Такая женщина не подведет. К тому же она подчинялась ему. Уроженке Среднего Запада, из довольно зажиточной, респектабельной семьи, ей вздумалось назваться непривычным, довольно экзотическим именем. Когда он впервые услышал об этой раскованной, откровенно сексуальной и одновременно трогательной певице, она уже была известна как Сиам Майами.

Часы показывали без пяти минут двенадцать. Полдень. Пора ее будить. Она жила в большом обшарпанном отеле на Шерман-Сквер. По соседству располагалось немало театров и увеселительных заведений, так что ее покой мог потревожить любой праздношатающийся поклонник.

Он ввалился в вестибюль с намерением разбудить ее, чтобы успеть подготовить к еще не назначенной встрече с кандидатом на роль администратора будущих гастролей. На карту было поставлено все. Ей во второй раз предстояло участвовать в выступлениях, состоящих из разовых появлений перед публикой. В первый раз она провалилась и едва не загубила свою карьеру, потому что не вынесла того, как с ней обращались, точно с вещью. Впрочем, всему свое время. В настоящий же момент он уповал на термос с черным кофе — прекрасное средство для мгновенного пробуждения.

Чаще всего в старых отелях пахло мышами. В холле этого отеля стоял именно такой смрад, добавьте сюда еще прогорклый запах жареной печенки с луком и жирной немытой посуды. Он постучал в дверь. Ответа не было. Он подергал дверную ручку. Та не поддалась. Взглянув на часы, он постучал сильнее. Правда, не очень сильно, потому что не хотел, чтобы девушка встала не с той ноги. Изнутри донеслись звуки, вызвавшие у него тревогу и одновременно облегчение: недовольные стоны и скрип, явно свидетельствовавшие о ее пробуждении. Он приник к двери и зашептал, надеясь быть услышанным:

— Давай поднимайся, тут подвернулась одна блестящая возможность!

В ответ молчание.

— От этого зависит твоя карьера.

Скрип усилился, босые ноги прошлепали по полу. Дверь приоткрылась, но нешироко — мешала цепочка. В щель просунулась голая рука.

— Кофе принес? Пожалуйста, не смотри на меня.

Он не мог ее увидеть, даже если бы очень захотел: она пряталась за дверью. Ему пришлось довольствоваться зрелищем изящной руки и голого женского плечика. Ах, до чего же хорошо он ее знал! Не хуже, чем ее любой предназначенный зрителю номер. Поэтому обращать сейчас внимание на очередные ее штучки не было нужды. Красивое лицо, чувственные губы, выразительные глаза — все это он помнил наизусть. В то же время она производила впечатление независимого, а порой и ушедшего в себя существа. При этом ей были присущи простота и скромность. Если же она проявляла благосклонность к собеседнику, тот, конечно, блаженствовал в ее обществе. Мужчины находили ее красоту неотразимой. Чувственность ее проступала не сразу, словно таилась до поры, до времени, зато потом неизбежно брала в плен. У нее была весьма соблазнительная и одновременно спортивная фигура. При встрече она любила одаривать каждого незнакомца милой улыбкой. Однако, увы, ее постоянно окружала убогая обстановка, и ей доводилось принимать гостей в обшарпанных креслах, о ручки которых тушили окурки.

Наконец из-за двери раздались жадные глотки: Сиам Майами подкреплялась кофе, по утрам он требовался ей, как лекарство. Пока она пила, он зажег сигарету и тоже просунул ее в щель. Девушка нетерпеливо вырвала у него сигарету. В коридор выплыло облачко дыма, и он понял, что она окончательно проснулась. На одевание у нее уходили считанные секунды.

— Не забудь умыться! — напомнил он ей все также в дверную щелку на правах старшего наставника. — И причешись. Только не кутайся — на улице жарко.

Подобные напоминания могли оказаться полезными. Сидя в вестибюле, он перебирал в памяти важные дела. В частности, он давно наметил избавиться от брюшка. А то точь-в-точь горилла, животика уже не скрывал даже его неизменный темный костюм, который он носил в любую погоду. Костюм был шерстяной, прекрасного английского покроя; таскал же он его с небрежным изяществом, словно рабочий комбинезон. Ворот рубашки расстегнут, галстук с виндзорским узлом высовывался из расстегнутого пиджака пылающим собачьим языком.

Спустя ровно четыре с половиной минуты после побудки она появилась в замусоренном вестибюле. Сиам относилась к тем привлекательным, наделенным особой грациозностью девушкам, один вид которых доставляет удовольствие даже ранним утром, когда сами они считают, что выглядят сущими пугалами. Ее сонное ковыляние очень скоро сменится бойкой походкой. Несмотря на заспанность, в ней сразу угадывалась присущая молодости живость.

— Куда едем? — спросила она, одергивая свое кое-как натянутое сиреневое платье.

— Не скажу.

— У нас намечена встреча? С кем?

— Ты его не знаешь.

— Наступит день, когда я перестану быть отчаявшейся, покорной овцой и потребую ответов на все свои вопросы. А пока оставь невежественной деревенщине маленькую надежду.

Перед выходом из отеля она с детской доверчивостью повисла на его руке. Зигги Мотли знал, что любой женщине присущи бесчисленные недостатки, среди них неосознанные страхи, когда же их наберется семь-восемь тысяч, это способно изолировать ее от Вселенной, зато наличие двух-трех очень даже мило: они заставляют ее льнуть к мужчине. Чисто женские страхи были присущи Сиам в полной мере.

— О Зигги, — пролепетала она, прижимаясь к нему, — как я ненавижу яркий свет воскресного утра! — В следующую секунду, заметив, что их ждет большой черный лимузин, она забыла про свое воскресное одиночество. — Спер, да?

Зигги распахнул перед молодой дамой заднюю дверцу и с почтением поклонился.

— Нет, взял напрокат.

— Деньги тебе девать некуда, — проворчала она, потом постучала по сияющей крыше лимузина, подобрала шлейф узкого платья и залезла в машину.

Зигги сел за руль и включил кондиционер.

— Ну и баня! — Она подставила лицо под струю воздуха, кондиционер отливал хромом на фоне пушистой обивки потолка, и скинула туфли на высоких каблуках. Растянувшись на черном кожаном сиденье, Сиам задрала ноги, выставив на обозрение желтые натруженные ступни.

Выдался один из самых жарких дней в году. Зигги мчался по Вест-Сайдскому хайвею, лавируя в плотном потоке машин. Он был доволен, что Сиам уснула, невзирая на его маневры, внезапные удары по тормозам и рывки вперед. Посмотрев налево, чтобы перестроиться в более скоростной ряд, он увидел ее платье, болтающееся перед окном на хромированном крючке. На том же крючке красовался и ее белый лифчик. Окно справа она прикрыла плотной шторкой, чтобы ее не заметили из бесчисленных машин, теснящихся в этот выходной день вокруг их лимузина.

Если бы он сказал, куда ее везет, она бы ни за что не согласилась поехать. Ничего, пускай посмотрит, каков он в деле! Тогда она поймет, что значит устланный розами путь к успеху. Впрочем, кто знает, возможно, они уже опоздали. Он редко виделся со своим племянником Барни с тех пор, как тот возвратился с войны. У Сиам и Барни было одно общее свойство: оба — кажется, только они одни в целом свете — были полны решимости во что бы то ни стало прожить жизнь по-своему. Нынешняя встреча должна была высечь искру, из которой постепенно возгорится пламя взаимной симпатии. Зигги поговорил с Барни по телефону и пригласил его явиться назавтра в собственный новый офис на Бродвее. Племянник ответил неопределенно, чего Зигги и ожидал. То, что Барни сразу не загорелся, не проявил энтузиазма, Зигги не волновало: он делал ставку на божественную искру.